06.04.2007 | Колонка

Взаимовыгодная истерика

Усиление религиозного консерватизма продлевает жизнь скандальному искусству

Выставка «Запретное искусство» в Музее Сахарова, на которой среди других экспонатов были продемонстрированы и несколько бросающих вызов религии, вызвала стойкое ощущение дежа-вю. Все это мы уже проходили – и гневные протесты православной общественности, и не менее гневные отповеди общественности художественной. Впрочем, на этот раз православные активисты ограничились подачей иска в суд, выставку никто не громил. И то сказать, сделать это было бы довольно сложно по техническим причинам: «Запретное искусство» поместили за стенку, и увидеть его можно было лишь в специальные дырочки. Организаторы, видимо, тоже сделали выводы из печальной судьбы выставки «Осторожно, религия». Московская публика списала гротескную повторяемость сюжета на упрямство директора Сахаровского музея и непреходящую обидчивость его оппонентов. Думается, причины гораздо глубже.

Западное искусство бросает вызов самому себе и окружающим начиная с Ренессанса. Оно нарушало и собственные каноны, и социальные и религиозные табу. Но лишь с середины XIX столетия способность будоражить умы и порождать скандалы была осознана как едва ли не главная функция современного искусства. «Олимпия» и «Завтрак на траве» Эдуара Мане – первые ласточки, потом птицы стали гораздо агрессивней. История искусства прошлого столетия вся прошла под знаком борьбы художников с цензурой за свободу самовыражения.

Но в последней четверти прошлого века выяснилось, что практически все табу разрушены. Самые дерзкие вызовы натыкаются на равнодушие.

Не помогло и изобретение термина «трансгрессивное искусство», то есть искусство, нарушающее границы. Известность одного из изобретателей, киношника Ника Зедда, не вышла за рамки нью-йоркского андеграунда. Отчаявшиеся бунтари стали пускаться в сверхрискованные авантюры, вполне отдавая себе отчет, что самые стойкие запреты – религиозные. Но даже «Piss Christ» Андреса Серрано оказался не способен спровоцировать толерантную западную публику на настоящий скандал. Пошумели немного и разошлись. А одна католическая монашка даже признала: Серрано верно показал, что мы, мерзавцы, сделали со Спасителем в наш безбожный век. Получалось, что вызов больше бросать некому.

И сгинуло бы богохульное искусство вместе со своими сомнительными трюками, если бы на своем излете век не перестал быть безбожным.

Подъем религиозного консерватизма произошел во всех странах Запада. Особенно это заметно в США, где «неоконы» сумели набрать политические очки, опираясь на протестантских фундаменталистов. Европа несколько отстала, хоть Ватикан и делает все возможное, чтобы утвердить в обществе традиционные ценности. Но сторонники светского образа жизни сопротивляются во всю мочь, не желая без боя отдать ни пяди отвоеванной территории. Противостояние религиозных консерваторов и секуляристов – одна из главных примет нашего времени. Скандалы вокруг спорного искусства снова в фокусе идейной борьбы. Для одних оно боевое знамя, для других – объект поношения.

Религиозный подъем не только продлил жизнь «трансгрессивному искусству», но и придал ему новый мощный импульс.

Аудитория тех, кто реагирует на художнические эскапады, растет на глазах. Глобальное медийное пространство создает для этого идеальные условия. Безусловно, играет свою роль и экспансия радикального ислама. Беспощадное отношение мусульман к нарушителям приличий вызывает у западных фундаменталистов зависть. Законы душат их, как змеи – прозорливого Лаокоона. То ли дело исламские фетвы, легко разрубающие самые сложные юридические узлы. Отсюда радикализация консервативных рядов, усиление в них взрывного фундаменталистского элемента. Смертельная опасность, исходящая с Востока, подзуживает и художников, толкая их на новые подвиги.

И все же нынешняя ситуация отличается от прежней, когда традиционное европейское общество привычно приструнивало богохульников. И дело не только в том, что традиций нынче меньше, а богохульников больше. Изменился сам характер противостояния. Раньше художник разрушал табу, чтобы бросить вызов современникам и заставить их поглядеть на себя со стороны. Присутствовал не только пафос отрицания, но и пафос утверждения. Казалось, пережившее шок общество должно отказаться от лицемерной морали и найти новую, основанную на подлинных ценностях.

Теперь главное – не оздоровляющий шок, а игра, приносящая славу и деньги.

Чем опаснее на вид трансгрессия, тем меньше в ней серьезности. Иной настрой и у консерваторов. В их обиде чувствуется надрыв. Он возникает от ощущения, что их больше не принимают на равных, что над ними издеваются, как над малыми детьми. Это ощущение знакомо каждому, кто хоть раз пытался на полном серьезе оппонировать циничному насмешнику. Как не пыжишься, все равно остаешься в дураках.

На российской почве ситуация усугубляется тем, что наши верующие в большинстве своем неофиты.

Нападки на обретенную веру вызывают у них священный ужас. Но они не уверены в себе и в глубине души сомневаются, что общество прислушается к их рецептам спасения, поскольку порча в нем достигла небывалых размеров.

Гремучая смесь страха и неуверенности провоцирует истерику.

Истерят и по другую сторону баррикады. Причины те же – неуверенность и страх. Наши секуляристы убеждены, что к ним вновь подбирается тоталитарное чудовище. Правда, в новом, клерикальном обличье. Что-то вроде православной Саудовской Аравии. Не удивительно, что они с упрямством автомата повторяют свои вызывающие жесты. А их оппоненты, как бык при виде мулеты, послушно бесятся в ответ. В таких чудесных условиях скандальному искусству гарантирована долгая и бурная жизнь.  

Источник: Газета.RU, 02.04.07,