Авторы
Любая власть понимает, что, стимулируя патриотизм, она укрепляет свои позиции. Но понимает ли власть, что манипулирование обществом посредством патриотизма имеет серьезные издержки? Какие?
Патриотизм, как вид патернализма, обязательно оборачивается инфантилизацией. И если патриотический припадок – короткий, как во время начала войны, либо общество имеет в себе силы противостоять манипуляциям, демпфировать их, то издержки могут быть и невелики, хотя тоже по-разному выходит. Если же в обществе механизмов параллельного, независимого от государства существования в виде авторитетных социальных практик, подтвержденных традициями культуры, нет, то каждый виток патриотической истерики оборачивается все углубляющейся инфантилизацией тех, кто более падок на нее.
А более падки на патриотическую лесть и патриотические призывы те, в ком индивидуальное начало слабо и неразвито. И власть об этом тоже прекрасно осведомлена. И знает, какими именно социальными недостатками расплачивается общество за патриотическое единение с властью.
Если говорить о России, то прежде всего социальной безответственностью и ленью. Тем, что русский поэт Мандельштам назвал «блуд труда», утверждая, что он «у нас в крови». Казалось бы, все наоборот: раз патриотизм, значит, патриот думает о своей ответственности перед социумом. На самом деле – ничего подобного. Он думает о том, как возвышает его принадлежность высокой патриотической идее, как эта идея поднимает его над всякими безродными космополитами, не чтящими ни родины, ни предков, и этого по большей части оказывается довольно для самоуспокоения. А социальная ответственность – то есть не красть, не обманывать, не свинячить где попало – это какая-то частнособственническая мелочность. Да и как можно не красть, когда все уже украдено?
Но этого мало. То есть мало того, что прекраснодушный патриот – плохой работник и, как любой идеалист, мелко видит так называемые практические интересы общества.
Патриот, легко делегирующий полномочия и ответственность группе, вырабатывающей патерналистские ценности, неинициативен, а в бою – слаб. Он силен только в своей слабости, он легко упрекает всех и всякого в недостаточной патриотичности и жертвенности, но его дело – слово.
Он, как поэт, предназначен для словесных баталий и яростных мечтаний о могуществе родины.
И родина за это платит. Чем? Поражениями, самыми разнообразными, как в реальных, так и в символических войнах.
Кто только не громил прославленное русское воинство – татары, поляки, шведы, немцы, французы, англичане, японцы, опять немцы, снова немцы. Но, как у алкоголика, в том, что он напился, он сам никогда не виноват, виноваты несчастные обстоятельства, так и здесь – на любое поражение вам навалят такое количество причин, от измены-предательства до самого настоящего заговора против России. Мол, Россию все не любят, потому что она сильная, умная, духовная и хочет часть своей духовности всучить кому получится по самое не могу, а они понятно рыпаются, вот так и проигрывают порой сражения. Но войны-то, в конце концов, выигрываем, разве нет?
Русский историк Красиков в монографии «Победы, которых не было» утверждает, что Россия если и выигрывала войны, то всегда за счет потерь, несравнимо больших, нежели сторона, якобы проигравшая. То есть выигрывала по причине традиционной жестокости российских полководцев к своим солдатам и равнодушию к человеческому материалу. И выигрывала, лишь имея многократный перевес в пресловутых «силе и технике». А среди немногих исключений – ряд сражений с умирающей Оттоманской империей.
Понятно, что на одну цитату из одной монографии можно вывалить столько томов партийных книжек, что стол не выдержит и треснет, но сути-то это не меняет.
Нет русскому человеку покоя и счастья, нет сегодня, не было вчера, не будет и завтра. И в том числе потому, что власть традиционно обманывает его, перекодируя его слабости и недостатки в достоинства, ибо слабыми и патриотически невменяемыми легче манипулировать. Скажи ему: ты – часть великой и могучей России, а дальше делай с ним что хошь.
Пару лет назад русский культуролог Юрий Колкер утверждал, что самое главное поражение новой русской истории – это победа в Великой Отечественной войне. То есть, если бы Россия не сама себя освободила на пятый год войны, а освободили бы ее французы, англичане и американцы, то великодержавный дух, слишком дорого обходящейся стране нашей несчастной, не рос бы как на дрожжах и не затмевал бы разум при любых затруднениях, в которые периодически попадает безнравственная российская власть. Мол, ради того, чтобы Россия более отчетливо проиграла и освободилась хотя бы на время от пьянящей великодержавности, можно было бы пожертвовать многим, в том числе евреями, которых немцы, конечно, не задумались бы стереть с лица земли. Мол, все империи терпели позорные поражения, и это только правильно настраивало их на более реалистичный дух – и не только Франция и Испания. А потом начинали новую жизнь, без всяких бредней по поводу величия и превосходства. Но помимо того, что все перфектологические построения малоплодотворны, так как обращены к неосуществленной развилке в прошлом, что-то мне плохо верится, что и здесь российская власть с помощью отечественной культуры не нашла бы способ мифологизировать историю и выдать поражение за победу. Ведь то, что именно этот сценарий был осуществлен в Первой мировой войне, никак не мешает продуцированию мифа о русском солдате – добром Великане-победителе. А ведь Россия просто легла под немцев и, кабы не французы с англичанами да американцами, осталась бы без половины территории. И не по каким-то там особенным причинам, а просто потому, что российское воинство слиняло с линии фронта, а гнилой и безнравственный царский режим не решился на заградительные отряды, которые уже в полный рост применяла современная ему немецкая военщина.
Ну и что? Кроме анекдота о гениальной предусмотрительности русского патриота Ленина, якобы знавшего, что отдает полстраны только на время, ничего в исторической памяти не осталось.
Ни того, что и революция произошла во многом потому, что воевать русскому солдату-батюшке стало неохота. Ни того, что патриотический угар – в этом, как, впрочем, и всех остальных случаях – очень быстро угасает от крови и собственных несчастий. Это не горлопанить «Россию предали, Русь, встань с колен!» – а умирать самому и получать похоронки о смерти близких.
Но можно двадцать тысяч раз сказать, что патриот, каким его хочет видеть власть, – инфантилен, безответствен, работник хренов, воин малодушный, для которого смерть только на миру (да и в песне) красна, да еще на руку не чист, но халвы во рту и на душе как не было, так и нет. Потому что власть прекрасно знает обо всех нешуточных достоинствах своего социально невменяемого богоносца, но власть для нее дороже социальной ответственности. И чтобы не допустить развития взросления социума, его независимости от себя и от продуцируемых мифов, она готова на многое, в общем-то – на все. Ей писай в глаза – божья роса. Она от любых упреков защищена, она для более успешной манипуляции обществом готова нанять всю русскую культуру, из числа тех, кто продается, и как мы знаем, продаются если не все, то многие.
Потому что ведь это, кажется, не западло вешать лапшу на уши про суверенную демократию и про то, что нас все не любят, потому что боятся.
И вообще, помните, был такой термин в совке – конформист? То есть тот, кто говорит «а меня это не касается». Но демократия, которой у нас никогда не было, есть на самом деле не выборы в парламент, не рынок и многопартийность, а отчетливое ощущение: если при тоталитаризме или авторитаризме за зло и ошибки власти отвечает власть, то при демократии – все остальные. То есть и власть тоже, но прежде всего – остальные. Было такой на святой Руси? Не было.
Кстати, и перестройки не было. То есть была дымовая завеса для перевода собственности, де-факто принадлежащей коммунякам и кагебешникам, в собственность де-юро. Вся недолга. Наняли для этого некоторое количество специалистов, назвали их демократами, чтобы те, не часто заглядывая в бумажку, клеймили якобы коммунистов, и под шум и споры про непростые пути России спокойно оформили собственность на себя и тещу. Конечно, пришлось немного поделиться и потесниться, впустить в свои славные партийные ряды тех энергичных комсомольцев, кто наиболее толковые схемы приватизации придумывал. Не без этого. А вся эта шухер-мухер демократия была обыкновенным отвлекающим маневром, театром теней. И как только процессы приватизации вошли, что называется в заранее предусмотренное русло, так и в завесе надобность отпала, зато сразу появилась охота на хоровое патриотическое песнопение. Потому что только когда мир разделен на патриотов и непатриотов, исчезает деление на честных и бесчестных, бедных и богатых, умных и глупых. А это именно то, что и нужно.
Ой, б…, дурят народ, ой, б…, дурят!
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
