02.02.2007 | Театр

Как поставил – так стоит

Спектакль Александра Калягина «Подавлять и возбуждать» оказался странным автопортретом своего постановщика

Театр Et cetera взялся рекламировать свои премьеры, как кинопрокатчики, и название  нового спектакля «Подавлять и возбуждать» всюду пускает под грифом «Вторая премьера сезона!». Даром, что на премьеру эту пустили журналистов уже после «третьей премьеры сезона» - «Барабанов в ночи». Весь декабрь и январь постановку худрука театра Александра Калягина показывали зрителям как бы из-под полы, ожидая, как это теперь принято, чтобы она «дошла» и ее можно было предъявить театральной общественности. Почему придерживать надо было именно ее, а не «Барабаны в ночи», на спектакле сразу стало ясно: «Подавлять и возбуждать»

Калягин воспринимает, как свое прямое лирическое высказывание и ему важно показать товар лицом, чтобы журналистам ничто не мешало понять ее так же.

Самое любопытное в этом спектакле – пьеса, написанная специально по заказу театра одним из самых заметных у нас молодых драматургов,  Максимом Курочкиным. Герой пьесы в программке значится просто, как «Хороший артист» (с пояснением: «хороший артист, снимающийся в рекламе») и играет его, понятное дело, сам Калягин. У Хорошего артиста есть старый институтский друг по прозвищу Рыба, бросивший актерство и занимающийся в каком-то провинциальном городе преподаванием и административной работой (в этой роли выходит еще один хороший артист – Вячеслав Захаров из питерского театра «На Литейном»). Есть молодая стерва-жена, есть старый зануда-отец, есть негодяй-студент, требующий поставить зачет. Со всеми этими и еще кое-какими персонажами, претендующими на время, мысли, силы, чувства и т.д. знаменитого артиста, герой и пытается выяснить отношения, попутно разбираясь с собой, театром и многим другим.

В общем, это спектакль про кризис какого-то там возраста, про время, когда лет человеку уже много (даже внуки есть), но голод к жизни не унимается и всего хочется, как прежде – женщин, славы, ролей, обожания. Всякому понятно, что пьеса эта, как бы эвфемистически ни звучали все имена и названия, написана прямо про Калягина, вернее, про то, каким он себя воспринимает. Да и театр не скрывает: текст писался не только по заданию худрука, но и в соавторстве с ним. Интересно, что получилось.

Разумеется, в этой пьесе, написанной легким ироничным тоном, сразу узнается  манера Курочкина, текст полон шуток и отсылок к внутритеатральным сюжетам, детали которых особенно смешны посвященным. Например, описывая достижения сокурсника,  Рыба рассказывает герою, что ему какой-то модный драматург «Чайку» инсценировал и что его постановки в Штутгарте идут. Герой горячится в ответ: «Зачем надо пьесу инсценировать?».  Театральные люди знают, как раздражают Калягина театральные авангардисты, уродующие классику и разъезжающие со своей профанацией по штутгардтам. Они же знают, что Курочкин по заказу переписывал «Пигмалиона», превращая пьесу Шоу в «Имаго» для Анастасии Вертинской.

Но милая небрежность и лукавые намеки Курочкина хороши в постановках «новой драмы» с молодыми актерами, которые научились с ними иметь дело, а здесь, где царит «Театр Театрыч», они выглядят натужно и ни к чему. На том спектакле, куда пригласили журналистов, два хороших актера как в начале принялись кричать друг на друга, так вместе со всеми исполнителями и прокричали до самого финала. Но говорят, что это редкость, что, мол, обычно спектакль идет спокойнее и тише, и только нам не повезло. Пусть так, не будем говорить про актеров. Сказать про режиссуру тоже нечего – у Калягина в запасе есть несколько режиссерских работ, но это явно не самая сильная сторона его дарования. В общем, как поставил – так стоит, в этом спектакле это не главное. А что тогда главное?

По ходу спектакля герой встречается еще с одним своим давним другом – психиатром по кличке Сыся, который и объясняет приятелю, что главный метод работы психиатрии – «подавлять и возбуждать», а все остальные способы – таблетки и прочие методики – «отъем денег». В одном из предпремьерных интервью Калягин объяснял, что «подавлять и возбуждать» - еще и «национальный способ проживать жизнь, легко и незаметно переходя от депрессии к эйфории. А когда речь идет об артистах, то градус чувств и их амплитуда увеличиваются во много раз».

То есть он хотел показать себя, актера, в текучем и обаятельном актерском характере, хотел выглядеть «внезапным и противоречивым», легко накручивающим себя до любого состояния, переходя от обвинений к пылким признаниям в любви. Большим актером, который – да, ради денег разменивается на рекламу, да, не всегда имеет тот успех, что прежде, да, любит женщин и меняет жен, да, устал от раздолбаев-учеников. (Зато все это – деньги, женщины, ученики – у него есть.) Но зато он добр, верен друзьям, болеет за искусство и мучается собственным несовершенством. Это ровно то, что описывал в «Трех сестрах» Чехов: «Если послушать здешнего интеллигента, штатского или военного, то с женой он замучился, с домом замучился, с имением замучился, с лошадьми замучился... Русскому человеку в высшей степени свойственен возвышенный образ мыслей, но скажите, почему в жизни он хватает так невысоко?».

В сущности, именно так всякий представляет себе нелегкую личную жизнь еще не потерявшего славу народного артиста СССР и значит, получилось не лирическое высказывание, а некое общее место, прикрывающееся  исповедальностью. Но, вероятно, Калягин хотел бы, чтобы так виделись его переживания и проблемы.

Ясно, что реальные проблемы Калягина – актера, худрука, крупного чиновника – куда более жесткие, менее интеллигентские и презентабельные для театра: дрязги в Союзе театральных деятелей, строительство нового театрального комплекса, бизнес, хождение во власть, нападки желтой прессы (что, впрочем, не отменяет все остальные). Но он хотел бы отражаться в этом спектакле, как в очищающем волшебном зеркале, чтобы зрители воспринимали его чеховско-курочкинским интеллигентом: «с женой замучился, с домом замучился». 

Это, впрочем, я говорю не к тому, что хотелось бы увидеть на театре спектакль о настоящих проблемах Александра Калягина. А к тому, что «Подавлять и возбуждать» в  Et cetera – это в своем роде портрет Дориана Грея, если вы понимаете, о чем я. А все прочее – отъем денег.

Источник: Газета.ру, 31.01.2007,