24.01.2007 | Колонка

Островитяне

Островом свободы в предельно регламентированном мире – все чаще становится современное искусство

Фильм Павла Лунгина «Остров» о православном монахе в исполнении Петра Мамонова собрал огромную телевизионную аудиторию. Его посмотрели 41,5% зрителей старше 18 лет. Фильм Лунгина не исключение. В последнее время на экраны один за другим выходят фильмы на религиозную тему, которые не только отмечаются критиками, но и получают признание публики. Это и «Живой» Александра Велединского, и «Странник» Сергея Карандашева. Религия востребована и другими видами искусства, к примеру, изобразительным. Причем, если раньше выставки, касающиеся этой темы, в основном провоцировали скандалы («Осторожно, религия!»), теперь их характер меняется. Не случайно весьма чуткий к веяниям времени Олег Кулик затеял проект под названием «Верую». Пошли разговоры, что Россия находится на пороге религиозного возрождения.

Однако вопросы веры сейчас активно муссируются не только отечественным искусством. Два самых крупных зарубежных кинохита последних лет тоже об этом. И пусть между «Страстями Христовыми» и «Кодом да Винчи» нет ничего общего, их популярность свидетельствует:

религиозная проблематика воспринимается на ура по всему миру.

Да и британец Дэмиан Хирст, который улавливает настроения публики не менее ловко, чем наш Кулик, перешел от откровенного эпатажа к серьезности. И как показывает международный успех его выставки «Новая религия», вовсе не прогадал. Речь, стало быть, не только о России.

В последние годы в мире усилилось противостояние между радикальным секуляризмом – безоговорочным предпочтением светского образа жизни – и религиозным фундаментализмом.

Противники отчаянно делят социальное и культурное пространство. В основном с помощью юридических и политических методов.

Французы ломают копья – можно ли носить в государственную школу хиджаб или кипу. Британцы выясняют, стоит ли преподавать детям, закрыв этим самым хиджабом лицо, и разносить напитки в самолете, надев поверх блузки стюардессы крест. У нас судятся, позволительно ли фотографироваться на паспорт в религиозном головном уборе. И ругаются: может ли причисленный к лику святых Николай II быть героем балетного представления. Религия и борьба с нею становятся предметом общественных скандалов, неизбежно выхолащивая сам предмет. Споры идут не о сути веры и неверия, а об их внешних проявлениях, многие из которых имеют преходящее значение.

Между тем, в современном мире вовсе не уменьшается потребность людей искать ответы на вечные вопросы – что такое бессмертие души, праведность, покаяние.

Иллюзия, мираж воспаленного воображения – а значит, человек всего лишь продукт естественного отбора? Или речь идет о вещах вполне реальных, без которых жизнь теряет смысл? Метафизические проблемы нередко выступают на первый план именно сейчас, когда становится ясно, что никакие достижения цивилизации не способны гарантировать человеку безопасность. «Все мы под Богом ходим» можно с равным успехом услышать и от преуспевающего бизнесмена, и потерявшего все бомжа. Куда податься метафизически озабоченному гражданину? Его мало волнует обрядовая сторона религии и жесткий кодекс ритуального поведения. То, что в церковь женщинам следует ходить в платочках и не следует в штанах, никак не помогает ему справиться со своими проблемами. Как не помогает и плоский антиклерикализм. Свято место пусто не бывает. И вот роль «советчика, врача» берет на себя искусство.

В лучших его образцах отсутствуют оголтелость фундаменталистов и безаппеляционность радикалов от светскости. В фильме «Живой» посмертное существование героев не вписывается в рамки ни одной мировой религии. В нем сочетаются грубый казарменный юмор (герои, судя по кавказскому антуражу, жертвы чеченской войны) и пронзительная боль утраты вещного мира. Призрачное блуждание в веселящемся мегаполисе и восхождение на заснеженные вершины поближе к миру горнему. Затянувшаяся ли это предсмертная галлюцинация сбитого машиной юного ветерана или потусторонняя реальность, открывающаяся его бессмертной душе? Не добавляет ясности и образ православного священника, стоически и вовсе не догматически выполняющего свой долг.

Как ни парадоксально, но именно эта неоднозначность и вызывает доверие.

А в фильме Гибсона, напротив, доверие вызывает гиперреализм происходящего. В наше время мы видим человеческие страдания крупным планом по телевизору. Вот и страсти Господни должны быть не менее натуралистичны. Два совершенно разных фильма объединяет одно – творческая свобода их создателей. Именно она и порождает ощущение подлинности происходящего на экране. Именно она, как магнит, влечет зрительское внимание к образу, сыгранному Петром Мамоновым в «Острове». Его персонажу нельзя не верить, аутентичность героя с лихвой искупает огрехи фильма.

Этой свободы нет ни в одном из противоборствующих лагерей. Религиозные фундаменталисты и радикальные секуляристы не только непреклонно следуют раз и навсегда установленным догмам, но и стремятся навязать их культуре и обществу.

Делают они это крайне назойливо, привлекая к себе всеобщее внимание. И этим искажают образ религии, представляя ее инструментом слепого подчинения и превращая в страшилку для публики. Аналогичным образом искажается и принцип светскости, который на самом деле направлен на разумное разделение функций религии и государства и не несет в себе элементов принуждения. Ничто так не отбивает охоту к мировоззренческим поискам, как атмосфера диктата. Не удивительно, что те, кого влекут именно поиски, а не бесплодные споры, касающиеся внешних атрибутов и предписаний, равно чураются и дискредитированной религии, и ее оппонентов и ищут ответы в другом месте. Этим местом – островом свободы в предельно регламентированном мире – все чаще становится современное искусство.  

Источник: Газета.RU, 22.01.07,