13.07.2006 | Архив "Итогов" / Искусство / Колонка

Куры авторские, или Кто написал

Важно не только и не столько то, "кто написал стихотворенье", но и то, когда и для чего

Кто автор чего? Понятно, например, кто автор "Бесов". А вот кто автор стихов "Любви пылающей граната лопнула в груди Игната", уже не вполне понятно. Достоевский или сотворенный им капитан Лебядкин? Я полагаю, что Лебядкин. Хотя автор Лебядкина - Достоевский.

Или вот редактор говорит: "У этого автора всегда такие ужасные тексты - приходится буквально все переписывать". Тексты тем не менее публикуются и, понятно, не под именем редактора, который его фактически и написал.

А тут, спрашивается, кто автор?

Юридический и фактический автор текста не всегда одно и то же лицо. Речь идет вовсе не о плагиате. И не об интеллектуальной собственности. Речь о собственности иной - эстетической. Автор, текст, читатель - категории непостоянные и взаимозаменяемые. Между ними и "плавает" центр тяжести того, что мы на ощупь определяем как "искусство".

Искусство, впрочем, бывает как авторское, так и неавторское - рецидив доавторской эпохи. Например советское искусство, - особенно сталинского времени - было по сути неавторским.

Иногда оно являлось буквально со-авторским: в создании романов, фильмов, картин принимали активное участие редакторы, цензоры, худсоветы, члены политбюро, а то и сам главный автор. Он же раздавал и премии имени себя. Он же одним махом красного карандаша решал раз и навсегда, что "посильнее" чего и кто кем "был и остается".

Если отчетливо понимать неавторскую природу этой культуры, можно находить в ней особое очарование и даже любить ее. Я, например, люблю, хотя ее "авторов" одного от другого отличать не умею и не хочу.

Творя по фольклорным законам, такие чудесные "сказители", как Исаковский или Лебедев-Кумач, были фактически не авторами, а исполнителями. Авторское имя, оставаясь рудиментарным воспоминанием о романтическом Авторе, который "пишет, как он дышит", из субъекта было фактически превращено в объект - в объект отеческой критики, в объект премирования и даже увековечивания в виде мемориальных досок и названий улиц, в объект ритуальных поруганий и неритуальных оргвыводов.

Более последовательное и радикальное тоталитарное сознание узаконивало это положение вещей, обходясь без рудиментарных пережитков. В нашем излюбленном чтении 70-х, журнале "Корея", регулярно публиковали либретто "революционных опер" - "Цветочница", "Море крови" (неплохое название) и каких-то еще. Никакие имена авторов там, разумеется, не фигурировали. Предполагалось, что и субъект, и объект этого подлинно народного искусства - слившийся в синкретическом единстве корейский народ.

Если функция "хорошего" советского автора сводилась к функции исполнителя, то автор  в новом понимании  - это, если угодно, фольклорист: собиратель, систематизатор, комментатор.

Роль автора на протяжении всей истории искусства постоянно и существенно менялась. В соответствии с меняющейся ролью автора менялось и его положение по отношению к рамке текста. Автор оказывался то внутри текста, то вне его. Сегодняшний автор как бы совпадает с рамкой текста. Авторское имя, авторская репутация, авторская биография, авторская персональная мифология - это и есть рамка, обеспечивающая тяжесть текста, его вес. Рамка авторства  поддерживает текст со всех четырех сторон.

Автор маркирует своим именем не отдельно взятый текст, но как минимум корпус текстов, а в идеале - собственную версию картины мира, собственную оптику.

Автор не столько создатель, сколько открыватель и называтель. В этом смысле Берингов пролив появился именно тогда, когда там проплыл Беринг.

Автор сегодняшнего дня - называтель, читатель, зритель, слушатель.

В первом приближении можно предположить, что функция авторства делегирована читателю. Само же сочинительство сознательно или бессознательно воспроизводит и утверждает именно это положение вещей. Романтический тип Автора, который всегда прав только на том основании, что он автор, постепенно  сходит на нет вместе с типом заведомо правого советского продавца.

Сильно потертое сравнение текста с зеркалом обретает новую грань в  недавно услышанном чудесном анекдоте. Идет чукча по улице. Видит: валяется на земле зеркальце. Он его поднимает, смотрится в него и радостно восклицает: "О! Мое!" Это ведь не что иное, как метафора перекодировки авторства, присвоения текста, его апроприации.

Примерно о том же  ставшее классическим стихотворение Всеволода Некрасова:

Я помню чудное мгновенье

Невы державное теченье

Люблю тебя Петра творенье

Кто написал стихотворенье

Я написал стихотворенье

Стихийным апроприатором был отец моей однокурсницы, большой любитель идиоматических оборотов. К любому из них он прибавлял: "Как я это называю". "А пальтишко у меня было, как я это называю, на рыбьем меху".

Особым образом "присваивала" чужой текст бабушка одного моего приятеля. Щедро уснащая свою речь пословицами и поговорками, она преобразовывала их во что-то довольно странное, но безусловно высокохудожественное. Рассказ об ангельской доброте своего покойного мужа она подкрепляла тем существенным обстоятельством, что он никогда даже "мухи не укусит". А безрезультатно уговаривая своего двадцатилетнего внука надеть дедушкин костюм, она говорила: "Ну ты хотя бы его примерь. Это же совсем новый костюм.Что же он будет висеть в шкафу, как собака на сене?" Бабушка была родом из Одессы, хотя это к делу и не относится.

Мы переживаем ситуацию, когда текст сам по себе, текст, не подписанный автором, является в каком-то смысле "слепым". Мы его не можем оценить, не зная, что собой  представляет автор, какова его эстетическая концепция, где он живет, сколько ему лет и так далее. Сейчас, когда текст в каком-то смысле утратил единые качественные критерии, роль автора важна как никогда. Фактор авторства может быть существеннее, чем фактор текста.

Важно не только и не столько то, "кто написал стихотворенье", но и то, когда и для чего. Я очень люблю историю, слышанную мною от Дмитрия Александровича Пригова. Однажды его знакомый принес к нему листки с какими-то стихами и попросил прочесть их и оценить. "Кто написал-то?" - спросил Пригов. "Да ты прочитай сначала", - сказал знакомый. Ну ладно. Это были стихи как стихи, общеакмеистического толка, из чего было естественным предположить, что и написаны они были в соответствующее время. "Ну как?" - спросил знакомый. "А кто все-таки написал?" - напирал Дмитрий Александрович. "Ну, сосед мой написал". - "Тогда плохо". - "Но он так нарочно написал". - "Тогда хорошо".

А напоследок я хочу безо всяких комментариев рассказать о недавнем приобретении моей жены. Это было деревянное изделие народного промысла - смешные такие курочки, которые как-то не очень синхронно клюют свои невидимые миру зернышки. В общем, ничего особенного. Сильное впечатление на нее произвело название этого изделия. На приклеенной к нему бумажной этикетке значилось: "Куры авторские". Имя же автора отсутствовало, как нетрудно догадаться.

Источник: "Итоги", №16, 22.04.1997,