06.07.2006 | Архив "Итогов" / Театр

Авиньонское пленение

На пятидесятом году жизни крупнейший театральный фестиваль устроил Большой Русский сезон

ПОСЛЕСЛОВИЕ  для Стенгазеты Девять лет назад на Авиньонском театральном фестивале устроили «Большой Русский сезон». Сегодня, в день открытия юбилейного, шестидесятого Авиньонского театрального фестиваля, мы публикуем о нем старую статью из «Итогов».

В программе нынешнего фестиваля, художественным руководителем которого стал хорошо известный в России Жозеф Надж, из русских – только Анатолий Васильев с двумя спектаклями.

Кроме того в программе  и два спектакля театра «Зингаро», который играл и в Авиньоне девять лет назад, а с тех пор успел побывать и в Москве. И представления самого Наджа, и горьковские «Варвары» Эрика Лакаскада, и новый спектакль патриарха мирового театра Питера Брука, и спектакль знаменитейшего в Европе, но никогда не бывавшего в России бельгийца Алена Плателя , и недавно приезжавший к нам маленький Турак-театр Мишеля Лабю, и многое другое.

У того, кого в детстве учили французскому, слово "Авиньон" вызовет в памяти песенку об "Авиньонском мосте", а у того, кто не чужд историческим наукам,  - "Авиньонское пленение пап" (сюда под давлением короля Франции Филиппа IV была перенесена папская резиденция). И эти ассоциации для города важны: Почетный двор огромного, мрачного Папского дворца - самая престижная площадка фестиваля, а полуразрушенный Авиньонский мост через Рону указывает на древний монастырь Шартрез, где находится Центр современной драматургии Франции.

Папский дворец - настоящий средневековый замок с массивными зубчатыми стенами, сводчатыми галереями и огромными гулкими залами - сам по себе уникальная естественная декорация. Но именно его мощной красоты, способной подавить любую театральную иллюзию, мудро опасался Жан Вилар с первого фестивального сезона.

Спектакли под открытым небом в Почетном дворе, амфитеатр которого вмещает больше двух тысяч человек, начинаются только в 10 часов вечера, с наступлением полной темноты, и прожектора высвечивают лишь открытый деревянный помост, на котором происходит действие, оставляя невидимыми могучие стены.

Я видела только один спектакль, поставленный в расчете на дворец как на декорацию, - американский "Псалом". Зрители садились на траву в одном из небольших дворов, а наверху в галереях замка мужчина в средневековом костюме пытался поймать девушку с черными крыльями - не то призрак, не то птицу. Они летали под музыку друг за другом, пристегнутые к тросам, натянутым высоко над головами зрителей через весь двор, и на фоне южной солнечной синевы это было очень красиво и совершенно бесхитростно. "Псалом" числился по ведомству танца.

Центр Авиньона - маленький город, который можно пройти из конца в конец за полчаса, окруженный крепостной стеной с семью воротами, - выстроен в XV-XVI веках. Так что  помещения и дворы, где играют фестивальные спектакли - церкви, монастыри, лицеи, сады и просто муниципальные залы, так же как и узкие извилистые улицы, по которым движутся, горланя и лупя в барабаны, ряженые процессии off-программы, - своей невыдуманной древностью придают совершенно особую значительность всему происходящему.

Фестиваль всегда проходит в одно и то же время. А в июле на юге Франции 40 градусов в тени - дело вполне обычное. Авиньонские камни продолжают отдавать жар до глубокого вечера. Так что, как сразу объясняют новичкам, фестиваль живет по закону: "днем - сиеста, ночью - фиеста".

(Хотя спектакли во всех восьми десятках залов off-программы начинаются с 10 утра, в садах - утром дискуссии и встречи с актерами, режиссерами, критиками, а в Доме Вилара можно посмотреть на видео практически любой спектакль, имевший отношение к Авиньону.)

С половины восьмого вечера центр перекрыт для машин, рестораны выносят столики прямо на проезжую часть, площадки между ними занимают уличные артисты. Последние вечерние спектакли по всему городу начинаются в полночь, а то и в час ночи, и когда в два или три часа утра выходишь со спектакля, на улицах по-прежнему полно народу, работают открытые кафе, на мостовой вокруг жонглеров и музыкантов сидят люди, и только что погасла карусель, катавшая детей на центральной площади Часов.

Две программы

Программы in и off существуют в Авиньоне параллельно - не враждуя, но и не сливаясь. У них разные дирекции, разная символика, разные афиши, буклеты, сувениры, разные принципы организации и участия и, в конце концов, почти не совпадающая публика.

Программе in исполнилось 50 лет. Самые модные премьеры французских спектаклей проходят именно здесь - парижане увидят их только осенью. Отбор зарубежных спектаклей директор фестиваля проводит почти за год. Самые знаменитые в мире режиссеры и труппы строят свои спектакли в расчете на необычные авиньонские площадки. Сюда привозили спектакли Ариана Мнушкина и Тадеуш Кантор, Патрис Шеро и Боб Уилсон, Пина Бауш и Морис Бежар. Здесь в заброшенном каменном карьере за городом играла "Махабхарату" труппа Питера Брука. Первой актрисой виларовской труппы была легендарная Мария Казарес, первым актером - Жерар Филип.

На модные спектакли программы in прибывает богемная и интеллектуальная публика со всей страны, многие на один вечер приезжают на скоростном поезде из Парижа, и хотя демократизм Авиньона отвергает вечерние платья и бриллианты, зрителей модных премьер, как и у нас, не спутаешь с обычными. Во всем городе вы не увидите ни одного плаката спектаклей in, поскольку главная реклама - само включение в официальную программу.

Билеты на in распродаются заранее. На русскую программу в этом году, говорят, не было мест уже за два месяца.

Если программа in - лицо фестиваля и его престиж, то off - его атмосфера, веселый дух и праздник. Уже за пару дней до начала спектаклей весь город сверху донизу покрыт афишами спектаклей off. Причем, их не лепят на стены, а приклеивают на картон и привязывают веревками к заборам, водосточным трубам и тротуарным столбикам. Главное для каждого из пяти сотен off-спектаклей - суметь зазвать к себе зрителей. И здесь их фантазия становится куда более раскованной, чем на самих представлениях.

Во-первых - маленькие рекламки, они же программки спектаклей, которые стараются вручить каждому прохожему. Чаще всего они  похожи на почтовые открытки, где с одной стороны - цветной плакат представления, а с другой - кто, когда и где играет. Если еще осталось место, то - схемка, как пройти, и выдержки из хвалебных рецензий. Есть рекламки в виде маленьких календариков и в виде закладок. Монетка в 20 сантимов с приклеенным к ней информационным хвостиком. Рекламки детских спектаклей в виде книжек-раскрасок и бумажных шапок-корабликов. Реклама спектакля "Сирано" в виде маски усача. Рекламка спектакля по Мариво в виде веера особенно ходко шла в эту жару.

Еще интереснее театрализованные уличные зазывалы: оркестры, которые маршируют через весь город, раздавая афишки направо и налево, процессии в исторических костюмах или причудливо сказочных, на ходулях, с подложными грудями, животами и задами невероятной величины. Открытые машины с огромными куклами, средневековая повозка с впряженными в нее гимнастами, подгоняемая злобными надсмотрщиками с хлыстами.

Вот идет огромный, совершенно реалистический носорог на четырех человеческих ногах, а вокруг него суетится мужчина в колониальном костюме, покрикивая: "Спокойно, Бебе! Не волнуйтесь, я его контролирую!" По городу гуляет большая собака в попонке с какой-то программой. Мусорный контейнер, залепленный афишами, стоит посреди главной площади, а из него, полузаваленные всяким хламом, торчат три веселые головы и зазывают. Многие театры тут же на улице играют кусочки из своих спектаклей: поют, танцуют, дерутся на шпагах.

Во второй половине дня начинаются традиционные уличные представления. Это большей частью циркачи и всевозможные музыканты. Есть и танцоры: рок-н-ролл, брейкданс, фламенко, традиционный индийский танец. Бывает пантомима, иногда куклы, но собственно театра, драмы  на улицах почти нет. Только какие-нибудь уж совсем беспомощные школьники с художественной читкой. Когда вечер набирает обороты, на площадях в толпе можно продвигаться только лавируя.

Это действительно праздник, навязчивость которого может раздражать лишь тех, кто попал сюда случайно. Здесь, как на южном карнавале, - у всех приподнятое настроение. Прощаясь, тут говорят друг другу: "Хорошего фестиваля!"

Зрители

По словам директора off-программы Алена Леонарда, его публика - в основном образованный средний класс: учителя, институтские профессора, инженеры, врачи и, главным образом, студенты, которые приезжают часто целыми компаниями . Бизнесменов или адвокатов здесь практически не бывает. В городе полно гостиниц - дорогих и дешевых, вокруг масса недорогих кемпингов, постояльцев принимают студенческие общежития, коренные авиньонцы подрабатывают во время фестиваля, сдавая свои квартиры. И все же, если вы хотите приехать, о жилье надо позаботиться заранее - позвонить или написать в местный офис по туризму (41, cours Jean Jaures - 84000, Avignon, тел 04 90 82 65 11, факс 04 90 82 95 03).

Небогатые театралы зимой копят деньги и приезжают в среднем - дней на пять, так что авиньонская публика все время меняется.

Энтузиасты за эти несколько дней успевают посмотреть больше 30 спектаклей, поэтому самое главное - добыть информацию, на что стоит идти. Уважение к печатному слову огромно - если в солидной газете появилась положительная рецензия, сегодня же зал будет переполнен. В бюро можно прочесть подборки всех публикаций о фестивале, вышедших к этому дню.

Продаются выпуски "самопальных" рецензий. Местная организация "Театр страсти в интернете" дает бесплатный билет на спектакль за обещание написать свое мнение о нем. Но самое главное, конечно, слухи. Все бесконечно обмениваются впечатлениями. Здесь не надо искать поводов для знакомства, общение начинается сразу с высокой точки: "Что вы сегодня смотрели?"

Приезжая сюда, зрители становятся непосредственнее, открытее. Я никогда не видела, чтобы люди с такой легкостью шли на контакт с уличным актером, так простодушно вступали бы в его игру. Мой самый любимый актер off-программы - японский мим-импровизатор,  клоун с ослепительной улыбкой Таро Юкитаке. Он играет два спектакля на площади рядом с Папским дворцом - "Живой музей искусств" и "Историю Антонио". Таро здесь актер знаменит, смотреть его приходят по многу раз. Заранее рассаживаются, смотрят, как он готовится к спектаклю. Почувствовав зрительские взгляды, актер сразу начинает играть. Расставляет музейные колышки с цепочками. Кладет раму (потом она пригодится для "Джоконды"), долго нюхает бутафорскую розу и аккуратно заправляет ее под уголок рамы. За спиной прошел какой-то зазывала и привычно сунул Таро в руку свою карточку. Тот немножко пробежал за ним, заглядывая в глаза, долго, с восхищением, разглядывал открытку и бережно положил под розу. Припрятал. Поставил табличку: "Музей закрыт". Теперь надо переодеться. Стал стягивать футболку - зрители возмущенно-весело завопили - подначивают. Опустил, повернулся спиной, быстро снял, со страхом выглядывая из-под мышки. Попробовал снять штаны - зрители вопят еще громче. Оттянул резинку, с сомнением заглянул в штаны - вопят. Достал откуда-то халат, быстро-быстро натянул под ним белую набедренную повязку, на бритую голову уложил античный венок, вынырнул гордый. Взял малярную кисть стал намазываться белой краской, чтобы представлять статую. Подошел к кому-то из публики, подал кисть - покрасьте спинку. Потом, в благодарность, мазнул и маляра белым. Встал на постамент, повернул табличку: "Музей открыт".

Таро меняет на пюпитре названия произведений. "Роден. Мыслитель". Принял позу, посидел, потом, почти не двигаясь, вынул откуда-то из кулака сигарету и закурил. Пластика великолепная. Темп - медленный, жест - экономный. (Про Таро пишут, что он использует модную сейчас технику японского танца Буто.)

"Давид". Принял гордую позу, постоял, потом быстро приподнял и опустил уголок набедренной повязки, а там пришит к плавкам большой фиговый лист. Все хохочут, а он, все так же стоя, слегка показывает рукой: давайте, хлопайте громче! "Венера Милосская". Натянул белую футболку, один рукав оставил пустым, расправил - это обломок руки, а локоть приспособил под майкой в виде бюста.

Таро вызывает  помощников из публики. Заставляет их принимать немыслимые позы. В центре, в роли распятого Христа, упитанный весельчак. Таро упорно работает над ним, заставляя втянуть живот. Только отойдет расставлять другую группу - живот опять торчит. Возвращается, устраняет непорядок. Только когда всех разложил и расставил, достает табличку с названием картины. Сначала показывает участникам - они буквально падают от смеха со своих шатких позиций. Это "Герника" Пикассо.

Заплакал ребенок в публике, прошел мимо оркестр или села птица - все включается в игру. После спектакля стоит мокрый с той же ослепительной улыбкой, а публика не расходится - всем хочется сказать ему что-нибудь восторженное, постоять рядом, дети прибегают целоваться.

Таро - единственный в off-программе, кто произвел на меня сильное впечатление.

Русские на off'е

По понятным причинам русские на off'е появились совсем недавно. Первым был в 1993 году петербургский спектакль Георгия Васильева  "Записки сумасшедшего". Директор театра, который их принимал, Бертран Вейит, говорит, что успех был большой - 2 передачи по телевидению, статьи в центральной прессе (для off-спектаклей это считается невероятной удачей). Естественно, спектакль тут же получил приглашение на турне по Франции. В этом году Георгий Васильев приехал снова -со своими "Старосветскими помещиками", но такого успеха уже не имел. Русские перестали быть экзотикой, а медленный подробный спектакль почти без сюжета французам было смотреть трудновато.

Петербуржцы играли всего несколько дней, а вот четыре архангельских труппы отыграли фестиваль с начала до конца. Театр миниатюр, кукольный театр, фольклорный ансамбль и "Компания Виктора Панова" приехали сюда не впервые. Мне удалось увидеть только фрагменты выступления ансамбля "Сполохи" и кукольного театра, не стоящие разговора, а также спектакль Виктора Панова "Появление царя"- чудовищную клюкву с кокошниками и телогрейками. Стыдно было смотреть, как бессовестно втюхивают эту лабуду, маскирующуюся под русский лубок, доброжелательным французам.

Звездой русского off'а на этот раз оказался Марк Розовский со своим старым спектаклем "Бедная Лиза". Спектакль легкий, иронический, с музыкой и пением. Он был забавным лет 15 назад. Сейчас несколько устарел, но смотрится неплохо, к тому же Розовский очень толково придумал весь текст "от автора" играть по-французски и таким образом зрителям был ясен сюжет.

 

Большой Русский сезон

"Такой обширной и серьезной зарубежной драматической программы Авиньон еще не знал", - уверяет директор фестиваля Фэвр д'Арсье. "Ни одна зарубежная программа еще не была так успешна", - добавляют другие. Сомневаться в этом не приходится: сюда приехали действительно лучшие русские спектакли последних лет, они пользовались бы успехом и в менее театральном месте.

Газеты захлебывались восторгом, триумф оказался полным, к тому же был неожиданным: лучшие наши режиссеры, которые привезли сюда спектакли, кроме Васильева и Габриадзе, для французов - темные лошадки. К тому же шесть из девяти спектаклей шли без перевода с довольно посредственными либретто.

Первым показали спектакль Гинкаса - "К. И. из "Преступления". Играли за городом, в помещении текстильного завода Вольпони. Площадка была непривычная, слишком большая для спектакля, во время которого Оксана Мысина, играющая Катерину Ивановну Мармеладову, должна растормошить каждого зрителя, ведь все они - гости на поминках ее мужа. Гинкас в это время лежал в Москве с инфарктом. Чтобы зрители поняли, Оксана перемежала свою речь чудовищным французским. Это выглядело очень органично для несчастной женщины, претендующей на дворянское благородство в обхождении. И зрители поняли.

Когда кто-то бежал звонить Гинкасу, Оксана говорила вслед: "Передайте Каме Мироновичу, что все прошло правильно! Он говорил, что, если люди после спектакля приходят благодарить и сразу начинают плакать, - значит все было правильно". Спектакль раскручивался стремительно, журналисты называли Оксану новой великой актрисой, зрители после спектакля не хотели ее отпускать, аплодировали стоя и плакали.

Потом играли "Нумер в гостинице города NN" Валерия Фокина по "Мертвым душам". И снова успех был полным, снова Авангарда Леонтьева называли потрясающим артистом. Зрители включались в действие русского спектакля сразу - это казалось удивительным, поскольку очевидного сюжета в нем нет, а главное событие - провал авантюры Чичикова - происходит за сценой. Леонтьев признавался, что французский зритель оказался куда отзывчивей русского: "Дома я всю первую часть играю в мертвой тишине, как в колумбарии. Легенды о том, что русский зритель - лучший в мире, полное вранье".

О том, как принимали "Песню о Волге" Габриадзе, нечего и говорить - как всегда замечательно. Но главным сюрпризом для Авиньона стала Мастерская Фоменко. Поразила сама идея молодого театра, его энергия и жизненная сила, заряжающая зал, не понимающий ни слова. Все спектакли шли на "ура" - даже четырехчасовой тонкий и прихотливый "Месяц в деревне" Женовача, за который очень боялись. Даже "Волки и овцы" Фоменко, не известные ни одному французу. Журнал Nouvel Observateur написал, что эту труппу надо немедленно приглашать на большие гастроли во Францию. Фоменко в это время лежал в Москве в больнице, ему делали операцию на сердце.

Три из четырех фоменковских спектаклей играли в открытых дворах - в саду лицея Сен-Жозеф и в монастыре селестинцев, среди настоящих деревьев, у старых стен, увитых зеленью. В этом пространстве сюжеты из русского XIX века и яркая костюмная "Двенадцатая ночь" смотрелись очень красиво. Сергей Женовач молился только об одном: чтобы, когда будут играть его "Месяц в деревне" не начал дуть мистраль. Он, конечно, облегчает жизнь в жару, но старые платаны во дворах шумят так сильно, что актеры не могут их перекричать - какая уж тут изысканность. А в Авиньоне спектакли отменять не принято, играют даже под проливным дождем. К "Месяцу в деревне" мистраль, разумеется задул. Актрисы буквально улетали в своих пышных кринолинах, кусты пригибало к земле, актеры сорвали голоса, но спектакль прошел отлично - пожалуй, более энергично и страстно, чем обычно, из него ушла летняя мечтательность и томность, но, может, это и к лучшему.

Спектакли Анатолия Васильева в Авиньоне заслуживают отдельного разговора. Его нынешние работы скорее лабораторные, чем фестивальные: видно, что ему сейчас важнее процесс, чем результат, эксперимент, а не готовый спектакль. Именно поэтому Васильев, у которого множество почитателей и исследователей во Франции, не пользовался таким всеобщим успехом, как прочие русские (хоть и на его спектакли было не попасть), и стал предметом яростных споров среди журналистов.

В гулкой старинной церкви Васильев показал "Плач Иеремии", очень подходивший к этим стенам, и новую версию "Амфитриона", которую еще не видели в России. В этот раз кроме русских актеров в нем играла Валери Древиль (Нина из парижской постановки Васильева "Маскарад"). Композиция из восьми диалогов мольеровской пьесы, очень красиво решенная в пространстве и цвете (каждая сцена - готовая картина), продолжала ту же линию работы с речью, что и недавний "Каменный гость" ("Итоги", 1997 # 28, ). Это разрушение фразы, иногда совсем лишающее ее смысла.

Организации, поддерживающие Васильева во Франции, устроили две большие встречи с ним, показ видео-фрагментов из его спектаклей и мастер-класс по "Илиаде" - демонстрацию тренинга васильевских актеров, соединяющего восточные бои с  чтением гекзаметра. Обсуждать его спектакли и опыты стоит отдельно. Поразило другое: выехав из России, Васильев как будто стал иным человеком. Он легко шел на контакт с публикой, не раздражался и не замыкался от глупых вопросов, с легкостью и юмором рассказывал о своей жизни, увлекательно и ясно объяснял, чем сейчас занимается и чего пытается достичь. Обидно, что для того, чтобы все это услышать и увидеть, нужно приехать в другую страну, потому что один из самых крупных русских режиссеров, работая в Москве, боится и не любит своих зрителей (возможно, считая, что они относятся к нему так же).

 

Программа in-97

В целом, надо признаться, французский театр, представленный в основной программе, восхищения не вызвал. Впрочем, нечего выпендриваться - нам представили только самые свежие премьеры, а если вспомнить лучшие российские спектакли на недавней "Золотой маске", картина будет куда печальнее.

Что касается драмы, ясно одно: французы очень уважают текст. Готовы сидеть и слушать хоть пять часов подряд. А еще им подавай социальную значимость.

Первый же спектакль в Почетном дворе Папского дворца - "Натан Мудрый" Лессинга - более всего напоминал "театр у микрофона". Актеры, в том числе и знаменитый здесь Сами Фрэй, игравший заглавную роль, выходили на авансцену и, едва интересуясь партнерами, докладывали залу многословный просветительский текст Лессинга с моралью о том, как важно, чтобы христиане, мусульмане и иудеи жили в мире друг с другом. И все это две с лишним тысячи зрителей с десяти часов вечера с готовностью выслушивали четыре часа кряду. "Натана Мудрого" за время фестиваля посмотрели 19 тысяч человек! Когда я пыталась выяснить у вполне толковых французов, чем же им так понравился "Натан Мудрый", они неизменно отвечали: "Это очень актуально". Директор фестиваля Фэвр д'Арсье повторял мне то же: "В наше время, когда в Иерусалиме свирепствует терроризм..."  Если нашему зрителю сказать, что глубокой ночью очень интересно послушать художественную читку про что-то актуальное - он лопнет от смеха.

За актуальность хвалили и довольно унылую инсценировку (правда, с хорошими артистами) португальского антифашистского романа "Перера уверяет". И средний полукукольный спектакль из Южной Африки с антиапартеидской версией "Короля Убю". Даже спектакль известного молодого режиссера Станисласа Нордэя по пьесе Мариво "Диспут", был помещен в весомую драматургическую рамку, повествующую об ужасах СПИДа. На вопрос, какие спектакли он сам предпочитает, директор off-программы ответил без колебаний: "Современные пьесы на социальные темы".

Впрочем, левизна - это только одна из сторон французской души и театра. Здесь ценят искусство интеллектуальное, парадоксальное и прихотливо-философское. Поскольку каждое из этих качеств встречается весьма редко, а традиция и тяга к такому искусству есть, чаще всего оно реализуется ущербно - в спектаклях холодноватых, формальных, полных символов и эффектной непонятности.

Самым замечательным спектаклем такого рода стало "Лицо Орфея", поставленное тридцатидвухлетним Оливье Пи -  надеждой французской драматургии. Он сам написал пьесу и поставил ее в Почетном дворе Папского дворца (в тексте даже упоминаются эти стены). Этот спектакль был одной из главных приманок фестиваля. На премьере было полно парижской богемы. Длиннющая и, признаюсь, непонятная мне пьеса Пи о путешествии-познании вслед за воскресшим Орфеем, так же, как и ее постановка, напоминала дикую, впрочем, местами талантливую, графоманию. Почти пятичасовое действие то эпатировало, то усыпляло.  Самым эффектным был момент, когда полуголая женщина Лавиния, с синим лицом и бараньими рогами, резала одного из героев,  жрала куски его мяса и вытирала кровавые руки о голую грудь и живот. Зрители, содрогаясь, кричали: "Хватит! Перестаньте!" и начинали  пачками уходить из зала. Это был успех.

Другим модным спектаклем был "Войцек" - спектакль без слов, поставленный знаменитым нынче во Франции венгерским хореографом-эмигрантом Йозефом Наджем.  Здесь действуют люди-монстры, големы, обмазанные белой глиной. Болезненная, изломанная фантазия начиняет этот экспрессионистский спектакль множеством тошнотворных подробностей. (Здесь, кстати, тоже герой втыкает себе в живот нож, вытягивает внутренности, отрезает от них кусок и сует в рот.) Странный эффект: смотреть "Войцека" интересно и мучительно. Спектакль пластически невероятно изобретателен, эффектен, странен, но в конечном счете - холоден. "Войцек" шел по разделу "театр-танец". Отсюда, кстати, многие его достоинства.

 

Танец

Модерн-данс - самое интересное из того, что предлагал Авиньонский фестиваль. Особенно для русских, у которых в этой области полный провал. А французы именно в танце особенно сильны и оригинальны. Танцевальных спектаклей в программе in было очень много, чуть ли не все самые интересные хореографы Франции привезли сюда свои постановки. Но описывать их - занятие неблагодарное: современный танец бессюжетен, полон образов, видений, ускользающих отгадок. Танец острый, алогичный, с резкими сломами и диссонансной пластикой.

Самым интересным, наверное, был "Пейзаж после битвы" Анжелена Прельжокажа. Что уже становится привычным - танцуют не под музыку, а скорее под обрывки ее. Под шум радиоприемника, когда ищут станцию, под человеческий голос (интервью Марселя Дюшана), под лязг ножниц, под тишину. В программке объяснено, что постановщик хотел сопоставить чувственный, интуитивный и интеллектуальный подход к миру. Но это ничего не объясняет. Спектакль сделан эффектно, точно, жестко, агрессивно. Смешаны страсть и холод. Публика в конце свистит, кричит, топает ногами - здесь Прельжокажа любят.

Любовь к сложному современному танцу у французов такая же, как у нас к танцу характерному. Даже посреди площади, где наши - максимум - выдадут гопака, несколько теток совсем не танцевального сложения разложат свой коврик, включат магнитофон с какими-то странными тресками и пререливами и ну принимать странные позы и скакать.

В программе off я видела любопытный спектакль, назвался он "Маленькая энциклопедия садового танца", и играли его действительно в большом, заросшем саду. Танцовщицы водили зрителей за собой по зарослям, взбирались на пни и ложились под деревья, музыкой были какие-то их гортанные перекликивания. Танец был довольно беспомощным, но придумано красиво. Похоже на игры каких-нибудь наяд. В этом спектакле был замечательный вставной номер - соло Майте Фоссен в ее же хореографии. Она танцевала под фрагмент фонограммы из фильма "8 1/2". Звуки вокзала, где герой встречает свою любовницу, женский смех, вялые мужские уговоры. Она танцует у садовой скамейки. Лицо скорбное, женщина кажется очень одинокой.

Самым забавным из танцевальных  спектаклей (он, правда, тоже значился как театр-танец) был бельгийский  "Бернадетж" в постановке Алена Плателя и Арне Сьеренс. На сцене выстроили любимый детский аттракцион - электрические машинки на резиновых подушках, которые ездят, сталкиваясь, по металлической площадке. Герои этого спектакля - молодежь, подростки, детишки, мамаша - приходили сюда кто на работу, кто просто потусоваться. Болтали на грубом, плебейском языке, скандалили, острили, решали свои проблемы. Внятной истории не было, хотя слышались явные отсылы к проблеме детского одиночества, ненужности, которые так остры для Бельгии после педофильской эпопеи. Потом под энергичные диско-ритмы начинали ездить на машинках. Потом танцевать. Вокруг машин, на них -  машины сверкали, фары горели красными и белыми огнями. Постепенно это превращалось в отличное шоу, изобретательное, яркое. Герои то снова начинали болтать о пустяках, рассказывать анекдоты, то танцевали, и эта обаятельная дискотека захватывала напряженным ритмом.

Любимцы

В одном из фестивальных садов, где проходили главные дискуссии программы in, висела большущая доска, вся залепленная объявлениями: "Ищу 2 билета на...". Подавляющее большинство зрителей жаждало попасть на "Затмение" театра "Зингаро". Оно шло в огромном шапито за городом. Это был единственный из всех спектаклей, который шел с начала до конца фестиваля, и билеты на него были самыми дорогими.

"Зингаро" называют "лошадиным театром". "Никогда не называйте его цирком", - строго предупреждают французы. Но, что ни говори, "Зингаро" - это, конечно, цирк. В той изысканной, эстетской ипостаси, когда теряется ощущение сложности трюка, а остается чистая красота. Нас таким цирком не удивишь - у нас есть Валентин Гнеушев, который умеет превратить номер акробата или эквилибриста в бесплотную мечту и райское виденье. Создатель, режиссер и главный наездник "Зингаро" - демонический мужчина со странным именем Бартабас.

Бартабаса лет 15 - 20 назад открыл в Авиньоне директор фестиваля Бернар Фэвр д'Арсье. "Он играл на улице с лошадью, крысой и орлом, - рассказывает Бернар, - у него был маленький цирк. Однажды полиция позвонила мне и сказала, что какой-то сумасшедший на лошади мешает ездить машинам. Я поехал разбираться - так мы и познакомились, Бартабас был отличным наездником. Фестиваль ему помог усовершенствовать свое представление. Все последние его спектакли - тоже копродукция Авиньона".

Имя "Бартабас" давно уже волнует воображение французов. История его такова: мальчик из состоятельной парижской архитекторской семьи с детства мечтал о лошадях, об огромных степных пространствах, о татарах. И тогда же выдумал себе имя, как ему казалось, звучащее очень по-татарски ("Вроде Тараса Бульбы", - простодушно сказал Бернар).

На самом деле Bartabas - переделка глядящего с каждого угла названия магазинчиков "Bar-Tabac". Как гласит легенда, в один прекрасный день мальчик убежал с цыганским лошадиным цирком и стал с ними путешествовать. С тех пор он назвался своим детским имением, чтобы не трепать сомнительной профессией приличную родительскую фамилию.

Последние большие спектакли Бартабаса на 30 лошадей обычно посвящены какой-то одной теме. "Затмение" - фантазия на тему Кореи. Особенно стильная оттого, что вся решена в черно-белых тонах: белый песок арены окружен кольцом черного песка, сменяют друг друга белые и черные тела танцовщиков и наездников, скачут белые и вороные лошади, развевается белая и черная одежда, падает белый снег. Играет корейский оркестрик и корейская певица выводит причудливые горловые рулады, похожие на джаз. Выездка и джигитовка сменяют друг друга под заунывные восточные мелодии. Кланяются корейские девушки с высокими прическами, в этот момент над ними проносится наездник, стоящий на двух лошадях. Созерцательность, тягучий темп и невероятные лошадиные трюки. Очень красивы танцы - с лошадьми и без них (у Бартабаса есть танцовщики и от Бежара, и от Пины Бауш). Многие поклонники, правда, считают, что это не лучший спектакль Бартабаса - из-за своей намеренной заунывности он кажется несколько затянутым. Впрочем, надеюсь, вы сможете увидеть "Затмение" сами - им заинтересовалась наша Конфедерация театральных союзов. Хотя приезд каравана фургонов Бартабаса в Россию  будет очень дорогим удовольствием.

А вот увидим ли мы новый спектакль Филиппа Жанти "Лабиринт" - неизвестно. Большинство наших продюсеров и журналистов, помнящих недавние гастроли в Москве его потрясающего "Неподвижного путника", были "Лабиринтом" разочарованы. Может быть этот спектакль - менее цельный, со сбоями, пробуксовками, но все с той же свободой и безграничностью фантазии, сложностью ассоциаций и до того красивый, что захватывает дух. (К разговору об этом спектакле я  вернусь в одном из ближайших номеров.) По словам Жанти, "Лабиринт"- последняя часть трилогии о путешествии в подсознании, в которую входил и "Неподвижный путник". Следующий спектакль будет уже совсем другим.

Конец

"Лабиринт" в Почетном дворе Папского дворца стал последней премьерой официальной программы. Город заметно пустеет, хотя фестиваль будет длиться еще три дня. Сейчас - лучший шанс для off-театра заманить к себе столичного критика, которому больше нечего смотреть в основной программе. Ради такого момента сюда приезжают даже маленькие парижские театры - тут журналисты солидных газет  доступнее, чем дома, они будто на каникулах.

Мостовые усыпаны театральными рекламками. Актеры обходят город, отвязывая плакаты. Через неделю можно будет долго идти по авиньонским улицам и не встретить ни одного человека. Только экскурсионный паровозик продолжит с грохотом бегать по городу, возя одного-единственного туриста, любителя старой архитектуры.

Авиньон - Москва

Источник: "Итоги", №32, 19.08.1997,