Искренность и чистота молодых ребят подкупает, и Могучий показывает, как это происходит; как, поговорив с Кирсановым, мать Верочки Марья Алексеевна (Ирутэ Венгалите), злая и дурная, по Чернышевскому, женщина, вдруг принимает его правду. Мне этот диалог напоминает разговоры сегодняшних «мальчиков с Болотной» со старшими, вот так же твердящими о порочной природе человека и вдруг меняющимися под напором юного идеализма.

Своему герою режиссер отдал все – свое имя, свою профессию, друзей и любимых, свою маму и ее жизнь, в конце концов свой номер телефона, адрес и ремонт в квартире, который и стал главной движущей силой сюжета. Наверное, он мог бы сам и сыграть себя (в конце концов Наставшев получил в Питере диплом актера), но, пожалуй, это было бы уже слишком.

Кентридж-художник как минимум раздваивается – на творца и наблюдателя, автора и критика. Когда Кентридж-автор на одном из видео, к примеру, рисует носорога, другой Кентридж, наблюдатель, стоит у него за спиной и тычет пальцем в толстую книгу, настаивая на том, что Дюрер носорогов рисовал получше.

О том, как он уехал учиться в Германию, там нашел друзей и был счастлив, но почему-то вернулся и вот теперь каждый вечер хочет купить билет обратно, но остается в Израиле, потому что только тут он дома и другого дома у него нет.

В ожидании перемен венская программа этого года была явно ударной, похвалы критиков сыпались буквально на все. И за это, наверное, нужно отдать должное худруку фестиваля нынешнего года - впервые в истории была приглашена театральный критик из России, Марина Давыдова, главный редактор журнала «Театр».

На дискуссиях фестиваля «Театртреффен» выясняли, что понимать сегодня под актерской игрой. Режиссеры Херберт Фрич (der die mann) и Эрсан Мондтаг (Tyrannis) оказались на разных полюсах. «Если на сцене нет актера – там нет ничего», – заявил Фрич. А Мондтаг сказал, что ему все равно: между актером и реквизитом он не видит разницы, поскольку «актер – не тот, кто играет, а тот, кто находится на сцене».