Ну, хорошо, вроде бы проехали. Вроде бы все, кто могли — и мы с вами в том числе — отговорили и с разной степенью мрачности отшутились на тему того, как нас пытаются заставить уважать начальство на законодательном уровне.
Все. Соответствующие законы приняты, подписаны теми, кем полагается, и как бы вступили в как бы силу.
А мы с вами, люди исключительно законопослушные, прямо сами чувствуем, как внутри каждого и нас день ото дня, наподобие теста, выползающего из-под крышки кастрюли, разрастается непомерное уважение.
И такое мы испытываем сильное уважение, что, подобно персонажу одного из кинофильмов только что ушедшего от нас Георгия Данелия, «прямо кушать не можем».
Ладно. Полное и, главное, окончательное уважение, я считаю, достигнуто, и хватит уже об этом.
Но что делать, если какие-то мелкие детали всё не дают вполне об этом забыть.
Даже на фоне всего текста этого закона, при всех его несомненных высокохудожественных достоинствах не блещущего, надо признать, сугубым юридическим совершенством, там есть места настолько странные, настолько «слишком человеческие», что они кажутся даже умилительно-трогательными в своей беззащитной неуместности в навязанном им контексте и в каком-то отчаянном своем несоответствии любым, даже самым широким нашим представлениям о затерявшемся мире правовых категорий. Они так же трогательно-неуместны, как, например, Чацкий на балу у Фамусова или герой Чарли Чаплина на боксерском ринге.
Прежде всего меня волнует то место, где говорится о «неприличной форме». То есть нельзя, типа, выражаться в адрес каких бы то ни было ветвей заведомо и безысходно уважаемой власти в «неприличной форме».
Почему-то эта «неприличная форма» как-то совсем добивает впечатлительного человека, вроде меня.
Я-то понимаю, что эта странноватая формулировка, как, впрочем, и весь этот «закон», всего лишь не очень ловко эвфемизирует то самое заветное, что лежит в основе всех этических представлений той среды, в недрах которой сами собой зарождаются подобные законотворческие позывы.
Все эти слова, предложения и целые абзацы про «уважения» и про «неприличные формы» вполне компактно упаковываются во вполне всем понятную формулу, звучащую как «За козла ответишь» и вполне этой формулой исчерпываются.
Вообще-то, у слова «приличный» довольно много значений, и все они, так сказать, своевольно мерцают в нашем речевом обиходе.
С одной стороны, слово «приличный» означает иногда просто «хороший», «пригодный». С другой стороны, «приличный» является синонимом к слову «порядочный».
Эта синонимичность иногда забавно преломляется в речевой практике иностранцев, изучающих русский язык. Так, даже не один, а двое или трое моих немецких приятелей в разное время и при разных обстоятельствах сообщали мне о том, что «в том ресторане, куда мы пойдем вечером, довольно порядочная еда».
А еще у слова «приличный» есть значение «изрядный, большой». «Он, между нами говоря, приличная сволочь», — приходилось мне слышать, и не однажды. Впрочем, про «порядочную скотину» тоже приходилось слышать. Синонимы все-таки.
А еще я почему-то запомнил, как одна маленькая девочка, впервые посетившая детский сад, сказала: «У нас там в группе есть один мальчик. У него та-ка-я неприли-ичная фами-илия!» «Какая-же?» — осторожно спросила ее мать. «Горшков!» — давясь от смеха выкрикнула девочка, носившая, к слову сказать, приличную фамилию Вшивцева.
Это я к тому, что не только «приличия», но и «неприличия» трактуются иногда исключительно широко и, главное, субъективно.
Но про «неприличие» говорят не только некоторые маленькие девочки из младшей группы детского сада, но и люди, которые, уверен, и вообще не очень-то — вроде той самой девочки — представляют себе, что в принципе означают такие слова, как «приличие» или «приличный».
Да и не очень-то они эти слова и употребляют. Потому-то так резанула и меня, и многих эта непонятно откуда взявшаяся «неприличная форма», вроде бы предполагающая сама по себе, что в представлении этих людей существует также и какая-то «приличная форма».
Откуда все же в этих светлых головах взялась та самая «неприличная форма»? Чего вообще-то они вспомнили вдруг о «приличиях»? И, главное, что они вообще понимают о приличиях и понимают под приличиями?
Мне кажется, я знаю, в чем дело. Дело в том, что, как известно, где тонко, там и рвется.
Бытовое хамство как норма публичного поведения, хамство, протекающее с самой крыши и хлещущее с потолков на нижние этажи, давно уже стало чем-то вроде этикетной нормы.
Не то чтобы даже изменились представления о приличиях, но само такое понятие, как «приличия», вовсе исчезло из обихода, чтобы нежданно-негаданно возникнуть вдруг в наши дни в самом диком из возможных контекстов.
И люди в телевизоре, и люди на парламентских трибунах, и первые лица ведут себя так, как будто бы вокруг них нет совсем никого.
Ура! Гости разошлись. Можно теперь с облегчением, граничащим с восторгом, в растянутых трениках и в линялой майке-алкоголичке, ни от кого не таясь и ничего не стесняясь, расхаживать по дому, ворчливо поругивая докучливых гостей, сладко почесывая задницу, задушевно порыгивая и во весь голос позевывая от навалившейся вселенской скуки.
Помнит ли кто-нибудь из моих сверстников такую довольно противную аббревиатуру, как МРП?
Если нет, то напомню.
Когда где-нибудь, допустим, за школьным зданием или во дворе между сараем и ржавым гаражом, сходилась компания тринадцатилетних балбесов, выкуривавших одну сигарету на четверых, кто-нибудь вдруг громко, во всеуслышанье объявлял «Мэрэпэ!». После чего немедленно оглушительно портил воздух под жеребячий гогот собравшихся. «МРП» значило «Милиция разрешила пукнуть».
Все крепнет ощущение, что многие, очень многие испытывают настоящую эйфорию по поводу того, что им вполне официально, на самом высоком уровне, разрешили появляться на публике без штанов и гулко издавать нижние звуки за праздничным столом.
Кажется, что совсем разрушена худо-бедно существовавшая до недавнего времени общественная конвенция о приличиях, то есть о норме — интеллектуальной, эстетической, этической.
И это уже как-то не очень смешно. Потому что копившиеся десятилетиями подлость, трусость, зависть, возведенная в повседневную норму лживость, мрачно сопящая тупость, наступательное невежество, победительная безграмотность, сладострастное и ничуть не скрываемое холопство совсем перестали стесняться самих себя, расправили плечи и с уханьем, с молодецким казачьим посвистом двинулись вперед разудалой пышнотелой свиньей. Стесняться-то нечего! Они же, как говорили раньше, нынче в фаворе, а теперь говорят — «в тренде». Какие вопросы, алё! Милиция разрешила, вы чо!
Все можно. Хотя и не всем, конечно. А только лишь тем, кто владеет чудесным паролем, кто раньше других успеет выкрикнуть три заветные буквы, служащие и лицензией, и охранной грамотой, и, если угодно, символом веры.
Остальные пусть заботятся о приличиях, как сумеют и как получится. И пусть под отеческим дулом глубокоуважаемой власти свои любовь и уважение к ней выражают только в приличной форме. В неприличной — ни-ни!
Источник:
inliberty, 10.04.2019,
