Когда-то мой приятель придумал некую… теорию не теорию… Ну, ладно, пусть это будет теория. Он назвал эту теорию «Комары на даче» и излагал ее довольно простую суть таким примерно образом
«Представь себе, — говорил он, — что прекрасным летним вечером, когда впереди два выходных дня и можно никуда не торопиться, ты вместе со своими родными, друзьями, соседями сидишь на дачной веранде под оранжевым абажуром. Что вы пьете чай или вино, весело разговариваете о разных необременительных предметах, с готовностью смеетесь милым шуткам друг друга, а в раскрытые окна веранды льется пьянящий запах цветущего жасмина. Представил?» — «Ну, представил, да. И что?» — «И как бы ты назвал одним коротким словом вот это все?» — «Ну, не знаю… „Рай“, наверное». — «Совершенно верно!» — торжествующе воскликнул мой приятель и продолжил: «Так вот, для того, чтобы мы не соблазнялись кощунственным по сути ощущением, что возможен в принципе рай на земле, нам предпосланы комары. Вот сидишь ты на этой самой веранде, воспаряешь духом, почти летаешь, а тут вдруг рядом с тобой начинает что-то отвратительно, тревожно и назойливо жужжать, а потом приземляться на твоей шее, на руках, на ногах, на голове, на спине. А потом ты начинаешь досадливо хлопать себя по всем местам, почесываться и неизбежно вспоминать, что ты все же здесь, на земле, где рая не бывает».
«Вот для того и комары! Для усмирения гордыни в сущности!» — так завершил он краткое изложение своей теории.
Ну, хорошо, думаю я, комары на даче — для этого. А в остальных случаях — они для чего? Каково его, комара, метафорическое амплуа в различных наших жизненных ситуациях и умственных построениях?
Вот Далай-лама, например, однажды сказал: «Не надо думать: „Что я могу изменить? Я всего лишь один человек, я маленький“. Комар тоже маленький, но попробуйте уснуть в комнате с комаром».
И правда ведь!
Помню, как однажды я ночевал пару-тройку очень жарких летних ночей в небольшой, но симпатичной гостинице во французском городе Бордо.
В первую же — очень, повторяю, жаркую — ночь в комнате кроме меня оказался именно он самый, комар. Он был один, этот комар, но занимал он весьма активную жизненную позицию.
Он вел себя прескверно, как и полагается комару, хоть отечественному, хоть французскому, хоть любому другому.
Он жужжал то там, то сям. И он, конечно же, ничуть не скрывая ни чувств, ни намерений, откровенно жаждал моей крови. Но больше он все же — будем справедливы — глумливо жужжал, чем свирепо кусался. Хотя и кусался тоже.
Я кое-как все же заснул, а во сне меня преследовал по пятам неотвязный мотив. Мотив мощный, патетичный, властно подчинявший своей непреклонной воле. В какой-то момент меня осенило, и я узнал этот мотив. Это был «Полет валькирий».
Утром я, не слишком бодрый, проснулся и поднялся. Потом я вышел из отеля. Выйдя на крыльцо, я зачем-то беспокойно обернулся, как будто бы кто-то невидимый и неслышимый окликнул меня по имени. А обернувшись, я обнаружил рядом с входной дверью (странно, что раньше не заметил) небольшую мраморную мемориальную дощечку. А обнаружив ее, я ее, конечно, и прочитал. И прочитал я на ней, что в таком-то году в этой самой гостинице останавливался композитор Вагнер. Рихард.
А! Ну, тогда конечно! Тогда все понятно! А иначе с какой бы стати пробравшийся в мою гостиничную комнату князь Гвидон стал бы лабать над моим ухом именно «Полет валькирий», а не, скажем, другой, куда более релевантный для него «полет» — из Римского-Корсакова? Да, да, тот самый, который в годы моего детства на всех праздничных концертах звучал в исполнении популярнейшего тогда ансамбля скрипачей Большого театра под управлением, под управлением… Черт, забыл! А, нет, вспомнил! Под управлением Реентовича! Точно — Реентовича!
И хотя тот «полет» не был полетом комара, а был, в общем-то, «Полетом шмеля», это в данном случае не слишком меняет сути дела.
Источник:
inliberty, 16.10.2018,
