Почему-то я уселся писать, когда внутри не угомонилась еще легкая самолетная дрожь, в ушах еще слышны затухающие отголоски могучего авиамотора, а в голове царит то одновременно тревожное, одновременно сонливое состояние, которое обозначается исконно русским словом «джетлаг», по звучанию и написанию напоминающим горькое имя какого-нибудь из многочисленных лагерей времен большого террора.
«Итак, я здесь…» Так начинался мой давний поэтический текст, начало которого представляло собой стилизацию вполне косноязычной и, в общем-то, бесплодной попытки начать восторженное описание тех сильных чувств, которые испытал гипотетический автор этого гипотетического текста при посещении… При посещении неизвестно, да не важно чего.
Текст этот, лексически и интонационно отсылающий к XIX веку, дальше начала так и не продвинулся. «И вот я здесь! Как можно описать те чувства… Те ощущенья… Те чувства…» И так далее.
Как можно описать «те чувства»? Да никак нельзя.
Я не вполне случайно вспомнил об этом своем давнем тексте, потому что именно он по непонятной мне причине был выбран для перевода на китайский язык. Именно его на фоне спроецированного на задник сцены китайского текста я и прочитал на одном из вечеров поэтического фестиваля в городе Тайбэе, откуда я вернулся только что. Почему именно его выбрали? А вот не знаю. А фантазировать не хочется. А уж о том, почему именно меня выбрали для участия в этом фестивале, я и вовсе предпочитаю не говорить. Непонятно. Все непонятно. И это еще не самое непонятное на свете.
Летел я и туда, и обратно с пересадкой, поэтому у меня было некоторое время на то, чтобы отметиться в фейсбуке. Находясь в Тайбэе, я тоже пару раз что-то записал. То, что я там писал, по жанру напоминало никак не путевые заметки, а уж скорее — «дорожные жалобы». Так, например, на вопрос одного из друзей, долго ли лететь, я ответил, видимо, проникнувшись моментом, почти на китайский манер. «Лететь туда так долго, — ответил я, — что за это время могут сменить друга два или три времени года».
Шутка шуткой, но нечто подобное … ну, в общем, понятно…
Тайбэй — это далеко. Он где-то там, далеко, на востоке, на Тайване.
Некоторые из участников моих беглых фейсбучных репортажей демонстрировали географическую невменяемость и спрашивали: «Ну, и какая там, в Таиланде, погода?»
«Не знаю я, ребята, какая погода в Таиланде, — по возможности добродушно отвечал я. — Надеюсь, что хорошая. Но только я не в Таиланде, я на Тайване — дьявольская разница. Вы заметили, кстати, что я написал „На Тайване“? Если да, то вы правильно поняли: Тайвань — в отличие, например, от Украины — это остров. И на этом острове говорят по-китайски».
Это более или менее все или почти все, что я знал про Тайвань перед поездкой, и это — с некоторыми малосущественными добавлениями — примерно все, что я знаю, покинув этот остров.
Я стал вспоминать и вспомнил, что Тайвань — это, если я не ошибаюсь, всего лишь второй остров во всей долгой истории моих путешествий. Всего два, да. Не считать же, например, Манхэттен или, например, Васильевский остров, прославленный в том числе и тем, что именно туда пообещал прийти умирать один ленинградский тунеядец, но жизнь, как говорится, внесла свои коррективы. Впрочем, тень этого тунеядца еще мелькнет в самом конце нашего разговора.
Тайвань — второй. А первый — Великобритания. Туда, а конкретно в Лондон, я попал ранней весной 1989 года. Это и вообще был мой самый первый выезд за, так сказать, пределы. И сразу — Лондон.
И сам Лондон, и вообще Англию я запомнил плохо. И, разумеется, ничего там не понял, кроме левостороннего движения и двухэтажных автобусов с картинки из школьного учебника английского. Если бы не получилось так, что в Лондоне я после этого побывал еще несколько раз, он так и остался бы в моих воспоминаниях как нечто такое, что аккумулировало в моем сознании все мои представления о Западной Европе, да и о Западе вообще — все ожидания, все восторги, все недоумения, все разочарования. Лишь потом я понял, что одна страна существенно отличается от другой и один город от другого. Уж не говоря о том, что и люди весьма отличны друг от друга.
Теперь вот второй остров. И так же, же, как Англия тогда была в моих глазах ответственна за всю Европу, так и Тайвань теперь стал для меня обобщенной Азией. Ну, просто уже потому, что другой я никогда не видел.
Именно этим я объясняю, что ничего я там не понял, кроме того, что там (как и везде, впрочем) живут совсем разные люди. Я-то человек решительно везучий, поэтому ничуть не удивился тому, что меня окружали люди исключительно милые.
Я уже многократно говорил и писал о том, что считаю себя благодарным путешественником. Это, если угодно, жизненный принцип. Мне — за редчайшим исключением — нравится всюду, где мне приходится бывать.
Благодарность — вообще важное и конструктивное чувство. Это чувство наряду с чувством смешного и грустного, а также с чувством стыда и раскаяния не пускает нас на дно.
Поэтому напоследок я расскажу об одном своем мимолетном впечатлении, впечатлении, полученном на обратном, бесконечном и томительном пути домой. А также о том, какие иногда причудливые и совсем неожиданные контексты находят для себя различные классические цитаты. А также о том, какие удивительные формы может принимать иногда все еще не до конца изжитый и все еще владеющий в редких случаях умами и душами образованных наших сограждан литературоцентризм.
Я летел, как было сказано, с пересадкой. Пересадка была в Амстердаме. Долетев полуживым до Амстердама, я облегченно ощутил себя вроде как дома. Ну, еще какие-то три часа, подумаешь! Не двенадцать же, которые ты отмотал только что. В общем, приехали, что там говорить.
Однако три часа не три часа, а лететь все же надо.
Сел я на свое, указанное в билете место. У окна. А рядом расположились двое немолодых русских джентльменов приятной, интеллигентной наружности и с не менее интеллигентной манерой речи.
Я, соскучившись по русской речи, да и вообще будучи склонным к вербальному вуайеризму, автоматически настроил правое ухо в сторону их негромкого разговора. Разговор показался мне неинтересным. На медицинские темы, а я это не очень люблю. Но и совсем не слушать тоже нельзя, если разговаривают совсем рядом с тобой.
В общем, не слишком веселой темой их разговора были различные урологические проблемы, хорошо понятные значительному числу немолодых мужчин. Один другому, в частности, рассказывал о том, какое невероятное облегчение стал испытывать он, начав принимать какой-то новый препарат, который, по его словам, просто совсем изменил его жизнь, и изменил в радикально лучшую сторону.
Не успел я порадоваться за человека, как услышал: «А до этого как было! Ужас сплошной. Ад настоящий. Вот тебе, представь себе, прямо ужасно вдруг хочется, прямо, думаешь, что сейчас обмочишься. И бежишь, конечно, в сортир. И пытаешься что-то сделать, а раздается оттуда лишь благодарность».
Источник:
inliberty, 05.10.2018,
