публикация:
Стенгазета
Автор: Анжелика Маторина, на момент написания работы ученица 10 класса школы №1, г. Кимовск, Тульская область. Научный руководитель Светлана Алексеевна Титаренко. 3-я премия XVII Всероссийского конкурса «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Жанна Петровна Дубовик (Гаврилкина) родилась в 1936 году в городе Ворошиловграде, сейчас он носит название Луганск. В семье кроме нее, было еще трое детей – Раиса, 1921 года рождения, Николай, 1924 года рождения, и Виктор 1926 года рождения. Отец – Петр Павлович работал кузнецом на заводе по ремонту локомотивов, а мама – Прасковья Васильевна воспитывала четверых детей, но без работы не сидела – шила на заказ. «С детства у меня в памяти осталась высокая этажерка, вся забитая лоскутами». Своего дома не было, и семья снимала квартиру – самая первая в полуподвале, окна были почти вровень с землей. Комнаты были очень маленькие и низкие.
Отец Жанны Петровны был членом партии. Из воспоминаний довоенного детства сохранились в памяти корзины с виноградом и яблоками, которые ему, как ударнику труда, привозили от завода. Накануне войны семья начала строительство своего дома, но въехать в него помешала война.
Жанне Петровне было пять лет, когда началась война. Петра Павловича оставили в городе для организации партизанской работы, мобилизовали его уже зимой 1942 года.
«Первой забрали на фронт нашу собаку – немецкую овчарку Ольфу. Первый раз она сбежала, вернувшись домой с перекусанной веревкой, а когда за ней приехали второй раз, я впервые увидела собачьи слезы – они, огромные, катились по несчастной морде… Рыдала вся семья, а особенно брат Виктор. Собак крупных пород обучали подрывать немецкую технику ценой собственной жизни, и наша Ольфа будто предчувствовала свою смерть.
Когда началась война, из города эвакуировалось большое количество жителей, и мы переехали на новую квартиру – в Слепой переулок. Он полностью оправдывал свое название – последний дом выходил на пустырь, за которым начинались стены завода по ремонту локомотивов и железнодорожная станция. Вот их-то немцы и бомбили.
Не описать словами страх от взрывов и красно-черного зарева пожаров, который я пережила. В июле 1942 года наши войска оставили город, 17 июля немцы вошли без боя. Было тихо и страшно от неизвестности: что же будет дальше?
На другой день город стал заполняться машинами, пушками, полевыми кухнями. Немецкие солдаты ходили по домам и требовали: “Яйко-курка!” Приходили они и к нам. Мама обычно давала пару яиц и немец уходил. Куры у нас были, остались от прежних хозяев. Особенно запомнилась мне одна – как только немцы подходили к дому, она бежала в густой палисадник и там пряталась, не издавая ни звука.
Первое время жители близлежащих улиц, особенно взрослые, опасались выходить на улицу. Вид немцев, особенно жандармов с большими бляхами на груди, вызывал чувство страха. Иногда немцы заходили в дом и проверяли, нет ли взрослых мужчин. Но выходить из дома надо было, хотя бы для того, чтобы приносить воду. За водой ходила и я, с очень маленьким бидончиком, носить его было довольно далеко, примерно с километр».
В городе появились биржи труда для регистрации трудоспособного населения. Людей стали отправлять в Германию на каторжные работы.
Всего из Ворошиловградской области было угнано 59 031 человек. Угнали на работу в Германию и старшего брата Жанны Петровны Николая, которому только исполнилось 16 лет. Брат вернулся, пройдя после войны фильтрационные лагеря.
О жизни в Германии он рассказывал скупо. «Как только мы приехали в Германию, нам навесили особое клеймо – знак. Этот знак нам пришили к одежде, и без этого знака мы не могли выйти из барака. Первое время, когда нас еще пускали в город, мы не имели права садиться в трамвай – с позором выгоняли, запрещено было заходить в магазины, кино, театр... Остарбайтеров использовали как рабочую силу – каждый день из лагеря их гоняли на военный завод делать снаряды. Иногда удавалось наполнить их опилками – ведь понимали, что взрываться они будут на России, унося родные жизни».
Сестра Рая тоже подлежала отправке в Германию, и ее прятали все месяцы оккупации: мазали сажей одежду, лицо, чтоб казалась старше.
Однажды на рынке она все же попала в облаву. Схваченных луганчан согнали во двор биржи. Раисе повезло – в комендатуре работал отец друга ее брата Виктора, и мужчина выпустил девушку.
«Очень сильно бомбили город, когда немцы уже ушли, – продолжает рассказ Жанна Петровна. – Хорошо помню тот день, когда бомба разорвалась в палисаднике. Мы во время налетов прятались в погребе, а двух маленьких козочек, Зойку и Нюрку, заперли в печке заслонкой. Взрыв был такой силы, что не только все стекла выбило, но и взрывной волной сорвало заслонку в печке: после бомбежки мы вышли, а козочки по двору бегают.
Самой большой проблемой для мамы было прокормить нас, и здесь ее выручило умение прекрасно шить.
Мама была не просто портнихой, а модисткой, то есть не только перешивала одежду, но и раскраивала ткани и придумывала фасоны. Она уходила в ближайшие деревни на заработки. Однажды взяла брата Виктора, и надолго застряла в деревне, которая как раз оказалась на линии огня. Днем в деревню заходили немцы, а к ночи они уходили, поскольку боялись партизан, но деревню обстреливали из орудий. Мама с Виктором прятались вместе с хозяевами под кроватью. Виктор рассказывал историю, как за ним гонялся немец на танке по полю: когда мальчик, совсем обессилив, упал, фашист вылез из люка и громко смеялся».
Город освободили 14 февраля 1943 года, и семье пришлось искать новое место жительства, так как вернулись хозяева.
Дубовики переехали к бабушке в станицу Кондрашевскую, но вскоре вновь вернулись в Ворошиловград. «Мама почувствовала себя плохо, стала жаловаться на боли в желудке. Чтобы наблюдаться у врачей, переехали в город. На новой квартире кроме нас жил расквартированный офицер. Я хорошо помню, как он делился пайком с нами, семьей фронтовика. Почти сразу после освобождения города мне надо было идти в школу, но меня не приняли по причине очень маленького роста и худобы. Даже через год, в восемь лет поступив в первый класс, я сидела за партой, подложив пальто.
Отец вернулся с фронта после ранения – рука не разгибалась, поэтому работать по специальности уже не мог. Устроился извозчиком в ЖКХ, мама стала работать на телеграфе, сестра Рая в ВОХРе, охраняя склады на железной дороге. Жить было ничуть не легче, чем во время войны.
Наступил голодный 1946 год. Все заняты были одним – поиском еды.
Дети вылавливали перловицы (ракушки), мама их ошпаривала, выдавливала моллюсков и жарила их на рыбьем жиру. Еще собирали дикие маслины (лох серебристый) – маленькие, как семечки. Очень выручала кукуруза – сухие зерна перемалывали на ручных мельницах-крупорушках. В кукурузную крупу добавляли перетертые маслины, варили кашу. А между тем здоровье родителей ухудшалось. Маме диагностировали рак желудка, нужно было особое питание, но где его было взять? Папа умер 27 июня 1946 года, а мама через год – 27 июля 1947 года.
Так у меня началась новая жизнь – в Ворошиловградском детском доме №3. Виктор в это время, закончив 7 классов, поступил в художественное училище, после окончания которого, его, направили в Харьковский государственный художественный институт».
Впоследствии Виктор Дубовик стал скульптором, членом Союза художников.
Продолжение следует
