Автор: Анастасия Шеварова, на момент написания работы ученица 9 класса гимназии №12 г.Долгопрудный Московской области. Научные руководители Д.Г.Шеваров, Н.В.Петрашова. 3-я премия III Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Глава 2. Первая мировая война
Вспоминает прабабушка Вера:
Ростик
Перед войной к нам приехал мой двоюродный брат Ростик – Ростислав Михайлович Сидоренко. Он только что закончил гимназию. Был он поразительно красив. Огромный, веселый! Он всегда затевал с нами игры и очень много рисовал, и рисовал прекрасно!
Нам он рисовал преимущественно шаржи и карикатуры (на всех нас), вызывая наш восторг. Тут же сочинял экспромтом стихи и записывал их под рисунком. Я и сейчас вижу его, лежащего в траве с тетрадью; его смеющиеся прекрасные глаза и чудесная улыбка покоряла каждого, даже обидевшегося на его острый шарж. Ростик сочинял нам целые истории в рисунках о ком-то из нас, выставляя действующее лицо в самом нелепом положении. Все это он рисовал быстро, остро и талантливо.
В 1914-м году началась империалистическая война. В этом же году Ростику исполнилось восемнадцать лет. Он был призван в армию и направлен в школу прапорщиков (это была школа ускоренного обучения). В конце года его уже направили на фронт... В одном из первых же боев он был убит. Как говорили его товарищи – из-за «безрассудной храбрости». Какое страшное горе!
Тато целые дни допоздна принимал раненых. А их все везли и везли...
Тато очень уставал и расстраивался: многих раненых спасти не удавалось. Домой приходил поздно. Поужинав, уходил в свой кабинет, но не ложился. Он долго ходил в кабинете, говоря сам с собой — такая у него была привычка, особенно когда он волновался. Слыша его шаги и отрывистые слова: «Нет... Нет!» мы понимали, что у него тяжелый больной. Он обдумывает варианты спасения раненого. За каждого он переживал, как за близкого человека.
Глава 3. Революция и гражданская война
Февраль – март 1917 года
Вспоминает прабабушка Вера:
У нас в Керчи было много моряков. Толпы сошедших с кораблей матросов... Стычки! А потом и погромы, убийства! Зверски расправлялись со старшими офицерами, военврачами. Нам рассказали, как в Севастополе одного военного врача рубанули саблей в живот, вывалились кишки... Одичавшие матросы заставили его ползти вокруг столба, пока он не умер.
Но до всех этих зверств революцию люди в большинстве своем принимали радостно и поздравляли друг друга. Везде вспыхивали демонстрации, еще достаточно мирные.
На первую городскую демонстрацию мы всей семьей выехали в город на линейке, с Мишкой-конем. Настроение у взрослых было приподнятое, полное надежд, духовного подъема. Когда мы подъехали к толпе демонстрантов, какой-то полицейский (да-да, в то время они еще были) схватил рукой Мишку за морду, со словами «Осади назад!» И тут наш Мишка крепко укусил его за руку! Полицейский взвыл! А народ пришел в восторг: «Лошадь, а понимает!». При такой реакции, полицейский скрылся в толпе, крепко ругнувшись на прощание!
Но это минутное, а вообще в городе было какое-то постоянное напряжение (одни были «за», другие – «против»).
К счастью, наш лазарет был далеко от города... Правда, и в лазарете были митинги. В остальном, все у нас было по прежнему (как мне, ребенку, тогда казалось). Тато оставался начальником лазарета. Больных и раненых лечили, как всегда. Но когда начались бои, канонада с моря, мы почувствовали, что прежняя жизнь, наверное, не вернется уже никогда.
Год 1918. Оккупация Украины
В городе неспокойно: стычки анархистов с отрядами матросов, митинги. Бои под городом... Гул далекой канонады...
И, хотя мы живем вдали от города, но и до нас доходит этот тревожный гул. И, вдруг все стихло, – тишина, полная тишина. Но почему так тревожно на душе? Долгая ночь...
Рано утром проснулась я от мерного топота за окнами...
Мимо нашего палисадника, по шоссе, нескончаемым потоком шли какие-то незнакомые войска: серые шинели солдат в черных касках. К мерному топоту кованых сапог примешивался грохот повозок, запряженных тяжеловозами.
На повозках, подвешенные на жердях гирлянды колбас, огромные окорока, они качались в такт движению.
Шли они мимо нашего дома, в крепость. Шли здоровые, краснощекие, довольные завоеватели.
Было тревожно и жутко от этого сплошного потока, от топота кованых сапог. Так шли они день и ночь, и еще день... Что это, почему? Ведь война с немцами была закончена! Это знали даже дети. Что же это значило?
Прошло несколько дней и лазарет, где старшим врачом был мой Тато, ликвидировали. Тато остался без работы, а нам предложили «в двадцать четыре часа» освободить казенную квартиру. Вот так!
К счастью, у Тато было много друзей. Один из них сразу же предложил нам занять его дом в дачной местности с неожиданным названием «Карантин».
Посаженный немцами гетман Скоропадский вызвал недовольство в разных политических кругах. Началась бесконечная смена властей, городские бои (петлюровцы, гайдамаки и др.). Отношение к приезжим было недоброжелательное, и вскоре тато сообщил нам, что решил ехать в Одессу – там хоть будет, где жить. Но это было потом. А пока мы жили в «Карантине»...
Здесь была чудесная дача с большим садом и заботливые друзья. Самым замечательным было, конечно, море!
Много славных дней провели мы в этом райском уголке Крыма. Но... все имеет свой конец. Закончилась и наша жизнь в «Карантине».
Тато прислал из Одессы телеграмму. Надо было собираться в дорогу.
Одесса
В Одессе, как всегда, мы жили на нашей родной даче. В городе были немцы. Но недолго. Через несколько дней, издалека, со стороны города стала доноситься канонада...
К Одессе, приближались какие-то войска. Немецкие войска, не сражаясь, оттесненные к берегу моря, на кораблях покинули Одессу. В те годы далекая канонада всегда возвещала смену власти. На этот раз город заняли белые. Боев не было и что происходило в городе – трудно было понять... Но, на всякий случай, наш семнадцатилетний Богдась спускался в погреб при появлении посторонних (белые же объявили мобилизацию!).
Через несколько дней из-за города опять зазвучала канонада. В городе шли бои... К ночи город заняли красные. Белые на французских кораблях, стоявших на рейде, покинули город. В то время власти менялись чуть ли не каждый день.
В городе на эту тему ходил анекдот: «Ранним утром, сосед спрашивает соседа: «Какая власть сегодня в городе? Какой флаг вывешивают на воротах?» Запасливые жители вывешивали нужный флаг из форточки своей квартиры. «Так спокойнее»...
Через день тато зарегистрировался в соответствующих органах и почти сразу же получил направление на работу: организация военно-фельдшерской школы. Начальником школы назначался он. Ему дали квартиру на Пироговской улице, в госпитале, где и должна будет размещаться школа. Квартира была большая, хорошая – пять комнат. Здесь мы прожили с полгода.
Из жизни в госпитальной квартире мне запомнилось, как вся наша семья (кроме меня!) переболела испанкой. Это был очень тяжелой формы грипп, пришедший из Испании. Особенно тяжело болела мама...
Год 1919 Отъезд в Херсон
Пришел 1919 год. Военно-фельдшерская школа была сформирована, снабжена кадрами. И тут пришло приказание: школу направить в Херсон, на постоянное жительство. Школе был выделен товарный состав. Часть вагонов была занята воинской частью, сопровождавшей нас (в степи было неспокойно…). В одном из вагонов ехали мы, всей семьей. И еще две семьи сотрудников. Посреди вагона стояла железная печурка для приготовления пищи... Старались кооперироваться с соседями, чтобы зря не горела печурка. Ехали мы до Херсона очень долго (недели полторы!). По несколько раз в день поезд останавливался.
Выводили из вагона лошадей, и всадники из нашей охраны мчались в степь. Ведь по степи рыскали банды разных «батек»... Когда, возвратившись, сообщали, что все тихо, выгружали военную кухню и на весь народ готовили пищу. Надо сказать, что нам очень повезло, банды на нас не напали.
Возможно, что «их» разведка выяснила, что едем мы с охраной (на платформе стояли орудия и, конечно, орудийная прислуга). Иногда, когда на станции нас предупреждали, что ехать опасно, – опять выгружалась полевая кухня, и готовилась (с запасом!) пища. На станциях почти ничего не продавали: для овощей было еще рано, а другие продукты из сел не везли – боялись банд – слишком неспокойное было время.
Потемкинский дворец
И все-таки, мы, наконец, добрались до цели. В Херсоне нас всех отвезли в крепость. Здесь нашу семью поместили в огромной квартире (из двенадцати комнат!), бывшем дворце Потемкина. Как это ни удивительно, но это так!
Мы заняли только пять комнат: две для спален, столовую, кабинет и залу. Зала была огромная комната, с паркетным полом, камином и выходом на веранду сада. До революции это был губернаторский дом. Он был еще не очень «обшарпан». Сохранились довольно красивые обои и подобранные под цвет обоев кафельные изразцы голландских печей (в каждой комнате свой цвет обоев и изразцов!). В большущем зале был камин. (Каюсь, мы там разогревали суп в огромной кастрюле – время было голодное).
Но несмотря на обилие печей холодина в комнатах была изрядная, т.к. топить-то было нечем! Поэтому мы сразу закрыли двери, отмежевавшись от половины холодных хором. Чтобы не замерзнуть, надевали на себя все, что было потеплее... Хорошо помню, что у меня и у мамы были на плечах шерстяные платки... И мы ходили, согнувшись от холода, как маленькие старушки.
Хорошо, что мы не заняли всех комнат, так как через несколько недель в крепости появились партизанские войска во главе с командиром по фамилии Таран (отсюда воины его полка назывались – тарановцы). Вели они себя довольно пристойно, если не считать периодической стрельбы (вероятно, в цель?).
По утрам я с интересом смотрела в окно столовой, откуда видно было, как выстраивалось войско, выходил сам Таран: в гимнастерке без пояса, в галифе, фуражке и босой. Вот такой типаж. Он ходил вдоль выстроившихся в шеренгу бойцов (тоже не ахти как одетых!) и видно им что-то внушал. Что именно, я не слыхала, потому что мама запрещала открывать даже форточки. Вероятно, предполагала, что терминология у начальника может быть нецензурной. Разместились они, это войско, в незанятых нами комнатах. Наносили сена (мебели там никакой не было).
Через пару недель мы узнали, что поселок Алешки заняли белые. И начались «веселые» концерты: каждый вечер они начинали обстрел нашей территории, а мы им отсюда отвечали. Вот такая вечерняя перебранка...
Когда начинался обстрел, я пряталась в комнатах, а тато, чтобы успокоить меня, говорил: «Это мы стреляем, не волнуйся».
Но вероятно, вокруг было неспокойно, потому что Таран собрал свое войско и покинул крепость.
Мы пару дней подождали, а потом заглянули в те комнаты, покрытые соломой, и мне пришла идея топить камин соломой. Вот я принесла гору соломы и понемногу стала бросать в огонь. Кастрюля моя быстро нагревалась – огонь был жаркий! И вдруг – бабах, бабах! Горящая солома разлетается во все стороны! Прибежала мама с ведром воды, залили потенциальный пожар. А наутро в зале нашли несколько взорвавшихся патронов. Мама говорила: «Ну, ты легко отделалась, только испугалась...» После этого все сено в мешках вынесли на помойку. Прочистили, промыли полы и окна в тарановских помещениях.
Да, не могу не вспомнить один случай: из кухни у нас были двери во двор. И вот кому-то из тарановцев пришла идея: напоить коня в кухне! Он завел коня в кухню. Пол под конем провалился (хорошо, что конь калекою не остался!) И в провале оказалась глубокая пустота. Мы заявили «по начальству». Туда спустился на веревке человек и обнаружил подземный ход. Это подтверждало предание, что в стоявший не очень далеко дворец Екатерины Великой шел подземный ход из дворца Потемкина, то есть от нас.
Утром мы узнали, что город заняли белые. Через четыре дня к нам утром (часов в шесть) явились с обыском. Что они искали, трудно сказать, но обыскивали все комнаты. Начали с кабинета, где у тато был письменный стол (с бумагами, естественно, и документами).
Ничего не нашли. И, несмотря на это через два дня арестовали моего брата Богдася. Это было 1 октября. Я запомнила это потому, что 30 сентября (в день моих и маминых именин), мама испекла пирожки. И вот теперь Богдась, видя плачущую маму и жуя пирожок, «утешал» ее: «Больше, чем расстрел не дадут... Ты не плачь!» Это было настолько нелепо, что тут уж и я заплакала... В общем, его увели.
Через пару дней тато вызвали в гимназию, куда поступил Ромочка (в седьмой класс) и предупредили: «Сын ваш отказался идти на молебен и ему грозит изгнание из гимназии, а может быть и больше. Возьмите из гимназии, пока не поздно!» Тато, конечно, тут же оформил все, что положено...
Это был тяжелый день: к концу дня тато получил документ об увольнении его с должности директора школы: «За внушение революционных идей учащимся».
Мы бы могли сразу уехать в Одессу, но Богдась же был арестован, как же уезжать не зная, что с ним будет? Тато несколько раз беседовал со следователем, обращался к прокурору. Но они ничего определенного не могли сказать... «Ждите!»
Но, видно, Богдась большой ценности не представлял, и его выпустили через три недели после ареста... Мы всей семьей на пароходе отправились в Одессу... Почти все побережье Чёрного моря было занято белыми войсками, так же, как и Одесса. Через четыре дня мы без приключений приплыли в Одессу.
В Одессе при белых Тато был безработный...
И вот, вдали началась опять канонада... Длилось это несколько часов... Мимо нас в направлении Большого фонтана мчались пролетки, убегали белые... Грузились на пароходы, шаланды, катера... Покидали наши берега, на этот раз навсегда...
Продолжение следует
