31.03.2016 | Нешкольная история

«Я помню в Вязьме старый дом…». Часть 3

Воспоминания очевидцев о фашистской оккупации

АВТОР: Анастасия Антонычева, Дарья Воронина, Вера Дригота, Виктор Николаев, Максим Сорокин. На момент написания работы ученики 9-го и 11-го класса, г. Москва, школа № 380. Научный руководитель Алла Валентиновна Воронина. 3-я премия III Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал

Работы для местных жителей в основном заключались в прокладке и ремонте дорог, рубке леса. Женщин с грудными детьми от работ нередко освобождали. По словам Лидии Головкиной из села Пречистое, оккупированного с 11 октября 1941 по 6 марта 1943 года, немцам привозили хорошую еду: супы, бутерброды, пудинги. Нередко они делились с теми, у кого жили. Правда, в обязанности хозяев входили чистка сапог и стирка белья солдат. Скотину отбирали. При наличии нескольких голов одно животное часто оставляли владельцам.

В деревне был установлен комендантский час. Но своих жителей немцы знали в лицо и не очень ругались. Сама она часто спорила с ними о том, что скоро «Гитлер капут», на что в ответ немцы почему-то только смеялись.

Интересны ее подробности об октябрьском бое за село. Именно сюда вышли наши разрозненные отряды из-под Вязьмы. Предполагалось взорвать деревянный мост через реку Гжать. Но в селе еще с дореволюционных времен расположен спиртзавод (ныне он принадлежит фирме «Ферейн»). Наличие неэвакуированного спирта привело к сильному опьянению измученных солдат. И бой был проигран, мост не взорван.

При отступлении фашистов деревня была сожжена, как и некоторые другие в округе. Жителей угоняли насильно. О попытке сжечь деревню вместе с населением мы слышали только один раз – от сотрудницы Гагаринского краеведческого музея, пережившей это лично. К счастью, в той деревне все успели разбежаться.

Ни в каких официальных документах мы не найдем таких потрясающих подробностей, как в рассказе Татьяны Егоровны (1910 г.р.) из деревни Пески, живущей до сего дня почти в нищете, в крошечном домике, уцелевшем еще с довоенных времен. Можно себе представить, в каких условиях у нее квартировали 10 немцев, если сейчас и втроем там трудно разойтись. А тогда за занавеской, на кухоньке, жили еще русские женщины и их дети. Причем, у обеих женщин в этот период случились роды. Особенно волновались в первый раз: как отнесутся к этому непрошеные гости? Но немецкие солдаты, сообразив в чем дело, прекратили писать свои письма и весь вечер тихо сидели за столом. Когда же новорожденного обмыли и завернули в тряпки, один из солдат уговорил дать ему понянчить мальчика и долго качал его на руках, объясняя, что родился «маленький германский солдат», хотя это были дети отцов, сражавшихся на фронте.

И в заключение – немного из воспоминаний жителей деревни Полозово, в 15 километрах от которой проходила линия фронта.

В этой деревне все жители помнят место, где было большое немецкое кладбище, на котором хоронили немцев, умерших от ран в местном полевом госпитале. Сейчас там растут подсолнухи.

Вообще, как правило, люди хорошо помнят места захоронений и даже на своих огородах стараются в этих уголках ничего не сажать. В Полозове мы записали рассказ жены бывшего директора школы Людмилы Владимировны Огородниковой, попавшей под бомбежку. Этот случай — самый яркий из истории оккупации деревни: 20 человек было убито, 5 остались калеками. Поскольку это была прифронтовая деревня, ее и дорогу часто бомбила наша авиация. Немцы здесь приготовились к длительной осаде: выстроили подземные бункеры, сами расположились в избах, а местных жителей прогнали в землянки. В свои дома они приходили только по распоряжению новых хозяев убираться. Иногда в порыве раздражения немец мог швырнуть рубаху со словами: «Läuse!» – «вши!», имея в виду то ли насекомое, то ли неполноценных славян.

Зимой 1942 года вся земля была покрыта толстым слоем снега. Русских бесконечно заставляли расчищать дорогу, по которой шла и шла немецкая техника: готовились к наступлению Красной Армии. Дорогу бомбили, поэтому выход на работу с простой лопатой был опасным делом. Суеверно выбирали «счастливчика» и держались за него в прямом смысле слова. Но однажды и это не помогло. В декабре 1942 года бомбы упали прямо на дорогу, где в этот день работали в основном подростки.

Двух девочек ранило в ноги, и они не успели отползти с дороги: по ним проехала немецкая техника. Нашу рассказчицу отбросило в грязь, на обочину. Ее оттащила в кусты, а потом и в деревню подоспевшая мать. Других раненых в основном пристрелили немцы.

Уже постаревший брат одной из погибших девочек рассказал, что его сестра, раненная в ногу и пристреленная в горло, жила еще до вечера. Потом мать отвезла ее в местный немецкий госпиталь. Там, по его мнению, девочке сделали укол с воздухом, который и окончил ее мучения. Этот человек уверял, что так поступали и с тяжело раненными немцами: об этом рассказывали те, кто подрабатывал в госпитале. Сама Людмила Владимировна после того налета на дорогу выжила, и ее долго лечили в том же немецком госпитале. До самой весны она выкашливала из раны на груди кусочки собственного платья и на всю жизнь осталась с искалеченной рукой. Погибших же похоронили в поле. Это и сейчас небольшой заросший островок среди пашни, где из многих фамилий можно прочитать только две.

Анализируя воспоминания очевидцев фашисткой оккупации на территории двух соседних областей, мы пришли к следующим выводам:

В основном это рассказы людей, не проходивших позже через советские лагеря, поэтому они не отягощены выдуманными от страха «легендами». Все рассказы достаточно объективны с учетом поправки на особенности человеческой памяти вообще.

Отношение местного населения к оккупантам в целом можно охарактеризовать как равнодушное.

Более всего вспоминаются угон скота и жизнь в землянках, без случаев особого насилия. Отмечены случаи сожжения фашистами нескольких деревень, но попытки уничтожить в огне и их жителей – крайне редки.

Зачастую между немцами и русскими устанавливалось даже подобие человеческих отношений, хотя в целом местное население воспринималось оккупантами как варвары, а те, в свою очередь, воспринимали нашествие как временное испытание, которое надо пережить.

Нам не встретились свидетельства о каком-либо подполье в сельской местности или рассказы о случаях открытого сопротивления врагу. Тем не менее все считали, что освобождение обязательно придет.

Поразителен тот факт, что, несмотря на все ужасы и массированную идейную обработку, были и среди немцев люди, которые все же оставались людьми. И может быть, это самое светлое, что вынесено нами из проделанной работы.

Как лишнее доказательство тому – материал Гагаринского краеведческого музея об университетской Мюнхенской группе немецкого Сопротивления «Белая Роза». Несколько ее будущих создателей летом 1942 года попали на Восточный фронт, в санитарную роту в район Гжатска. Знание русского языка привело к такой взаимной симпатии бывших студентов и местного населения, что они даже организовали хор вместе с военнопленными. «Невозможно передать то, что обрушилось на нас после пересечения границы с Россией...

Россия во всех отношениях безгранична, как и любовь ее народа к Родине. Страдание здесь целиком поглощает людей, очищает их, но потом они снова смеются...

По вечерам мы ходим к русским, пьем водку и поем песни», – автор этого письма Ганс Шоль вместе со своей сестрой за распространение листовок и подпольную антифашистскую деятельность был казнен в феврале 1943 года по приговору Народного суда. Как и многие из Мюнхенской группы, они были обезглавлены. Им было всего чуть более двадцати лет. По делу «Белой Розы» прошло пять процессов с февраля 1943 по октябрь 1944 года.

«Мои друзья во время войны страстно желали мира между немцами и русскими», – написал оставшийся в живых Франц Мюллер, член Правления современного Фонда «Белая Роза», созданного в память и продолжение идей погибших товарищей.

Это – воспоминания другой стороны. И они явственно показывают, что мы сегодня, возможно, только на пороге настоящих открытий о той войне, которая уже 60 лет является одной из главных тем современной истории. Во всяком случае – в нашей стране. Но это и один из последних бастионов исторической мифологии, который еще не рухнул, но уже начинает рушиться.