Биография (и автобиография) сегодня уже не тот консервативный жанр, каким он был изначально. Честный, линейный рассказ про конкретную личность в ее последовательном развитии еще, конечно, встречается, но постепенно переходит в разряд маргиналий и анахронизмов. Сто лет назад Редьярд Киплинг
смеялся над карикатурным лондонским интеллектуалом Томлинсоном, который у райских (а потом и у адских) врат вместо рассказа о своих земных делах бормотал «О, это читал я, — он сказал, — а это был голос молвы, //А это я думал, что думал другой про графа из Москвы // <…> Я так ощущал, я так заключил, а это слышал потом, // А так писали, что кто-то писал о грубом норвежце одном». Сегодня посмеялись бы как раз над Киплингом, а Томлинсон попал бы «в тренд», поскольку современные биографии и автобиографии пишутся по большей части в соответствии с его методом. Человек (строго по Марксу) все чаще описывается как «точка пересечения общественных отношений», его вкусы и круг знакомств оказываются важнее простой последовательности событий его жизни. Чем дальше, тем больше главный герой — что в авто-, что в просто биографии — становится лишь призмой, сквозь которую автор глядит на что-то большее.
Автобиография нобелевского лауреата, великого польского поэта ХХ века Чеслава Милоша выстроена по принципу словаря. Все как положено: от «А» до «Э» (на «Я» статей не нашлось), абстрактные понятия чередуются с именами собственными и научными терминами, статьи разного размера, но никогда не больше трех-четырех страниц. Однако все это имеет ценность не абстрактную, а сугубо конкретную: «Азбука» Милоша не компендиум знаний, но, если угодно, энциклопедия самого себя, субъективная, неполная и вместе с тем создающая очень убедительную карту авторского внутреннего мира.
Внутренний мир этот, надо сказать, вызывает много вопросов. Кажется, что невозможно быть одновременно таким злопамятным и сварливым, когда речь заходит о других людях, таким сентиментальным в отношении мест и вещей, и таким мудрым в том, что касается абстракций. Невозможно — но Милош справляется. То выливает ушат дистиллированного яда на Симону де Бовуар (с которой даже не был знаком), то внезапно делится с читателем настолько тончайшими прозрениями о русском языке (его Милош знал со времен русской гимназии в дореволюционном имперском Вильно), что даже носителя языка поражает совершенной точностью и парадоксальностью наблюдений. Иногда зачем-то сводит мелочные счеты с другом юности (давно умершим и прочно забытым), то вдруг решает высказаться о жестокости — и одним коротким пронзительным эссе закрывает тему.
Разрозненные, никак не выстроенные хронологически, очень разные и по тону, и по содержанию, статьи «Азбуки» страниц через триста начинают складываться в некую нейронную сеть. Вот про первую жену, опять про нее, и вот еще — и понятно, что больше не будет. Вот про Бродского вскользь — ясно, что дальше автор к нему вернется и подробнее. Вот упоминается важное для Милоша место в Италии, а через несколько десятков страниц всплывет и человек, с которым он там побывал. Вот про «Замутненное сознание» - а вот и пример на ту же тему, но совсем из другой статьи. Как при великих географических открытиях — карта мира заполняется постепенно, какие-то фрагменты так и остаются пустыми, а некоторые выглядят плотно обжитыми и освоенными. И хотя даже от последней статьи — «Эфемерности» — ощущения исчерпывающей полноты не возникает (что неудивительно), многое про Чеслава Милоша из его «Азбуки» понять все же можно.
Для русского читателя автобиография по алфавитному признаку — не совсем новость (достаточно вспомнить «Записи и выписки» Гаспарова), поэтому некоторый навык чтения подобных книг у нас имеется. Если вас интересует сам Милош, читайте его «Азбуку» подряд, ничего не пропуская и по возможности запоминая детали — они обязательно «сыграют» позже. Если же вас интересуют мысли умного и тонкого человека по конкретным поводам — ознакомьтесь со списком статей (он приведен в конце книги) и выберите те, которые покажутся вам наиболее занятными. А можно проделать сначала второе, а потом первое, и получить две книги вместо одной. Словом, отличная интеллектуальная игрушка — как ни крути, и лишнее доказательство, что словарь как форма организации текста по-прежнему изрядно недооценен.
Источник:
Meduza, 23 января 2015,
