АВТОР: Ксения Харланова На момент написания работы – ученица 11 класса Волгоградской санаторной школы-интерната «Созвездие», г. Волгоград 3-я премия XV Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
В нашей семье хранится старая фотография. Пожелтевшая от времени, стершаяся на сгибах. На ней трое юношей, почти мальчиков, в ватниках и ушанках, на которых прикреплены красные звездочки. Это единственная уцелевшая военная фотография моего прадеда. Он с товарищами зимой 1942 года. Я не знала его, его не стало в 1989 году, когда моей маме было 12 лет. Знаю, что он воевал, а после войны работал учителем. Остались два его письма, несколько записей. Но живы его дети – моя бабушка, ее брат и сестра, моя прабабушка – его жена. Большие возможности для исследователя предоставляет сегодня интернет. Попробую составить рассказ о его жизни, понять, чем жил он в то далекое от нас время.
Хара-Усун. Небольшой хутор в калмыцкой степи. Уже давно он прекратил свое существование. По административному делению хутор относился к Ростовской области. Здесь жила большая семья Сергея Павловича и Акулины Лазаревны Скрынниковых, в ней родилось 6 мальчиков и одна девочка. Младшим был Миша, он родился в 1922 году.
Велось почти натуральное хозяйство, покупались только сахар, спички, керосин, ткани. Остальное выращивалось или изготавливалось дома. Был огромный сад.
А с северной стороны хутора – цепь курганов. Их было около семи. По вечерам в доме зажигали керосиновую лампу, садились за длинный, грубо сколоченный стол, ели вареных раков или вареники с творогом, со сметаной, с маслом, пили молоко, разговаривали. В огромной русской печи по утрам пекли хлеб, потом в золе запекали груши.
На хуторе была начальная школа, в которую пошел мой прадед, учился легко. Родители мечтали, чтобы хоть один сын выучился и стал грамотным человеком.
Не знаю, кем мечтал он стать. Тогда все хотели стать летчиками или моряками. 20 июня 1941 года мой прадедушка окончил 10 классов, а 22 июня началась война.
О войне он почти не рассказывал. Из боевых наград моя бабушка помнит только орден Красной Звезды. На праздничный костюм прадед прикрепил орденские планки. Уцелевшие награды после его смерти в 1989 году хранились у прабабушки, она их отдала своему сыну, брату бабушки. Об участии мужа в войне она ничего не помнит – скорее всего, он и ей рассказывал мало. Изредка от него можно было услышать какую-то фразу о войне, что-то отложилось в памяти детей, что-то ушло.
С чего начинать? Возможно, на его родине кто-то из его товарищей, учеников, односельчан еще жив и помнит прадеда. Напишу письмо в Заветинскую районную газету, может быть, они откликнутся.
На сайте podvignaroda.ru пробую найти сведения о его наградах. Вот наградной лист от 25.10.1944. В нем такие сведения о бойце Скрынникове Михаиле Сергеевиче:
Звание сержант
Должность командир топо-вычислительного отделения 6 батальона 2 дивизиона 150 Армейской пушечной артиллерийской Севастопольской бригады.
Представляется к ордену «Красная Звезда»
Год рождения 1922.
Национальность русский
Член ВЛКСМ с 1939 г.
Участник Отечественной войны с декабря 1942 г.
В Красной Армии – с августа 1941 г.
Имеет награды: медаль «За отвагу» Приказ по АПАП 1095 от 2. 11. 43; медаль «За оборону Сталинграда». Указ Президиума Верховного Совета СССР.
Ищу в интернете сведения о 150 Армейской пушечно-артиллерийской Севастопольской бригаде. Узнаю, что она до мая 1944 года называлась 1095-м армейским пушечным артиллерийским полком, формировался полк в Башкирии. Боевой путь начался в 1942 году, когда полк был поставлен на прикрытие Москвы. В декабре 1942 года полк переброшен под Сталинград. Летом 1943 года последовали тяжелые бои в неудачной наступательной операции на Миус-фронте, штурм Саур-могилы и освобождение Донбасса. В 1944 году – участие в освобождении Крыма и Севастополя, Белорусская наступательная операция, Прибалтика, Кенингсберг.
То, что вспоминать ему было тяжело, подтверждает рассказ моей бабушки:
«Он говорил, что полк формировался в городе Чишмы, в Башкирии. Мы даже туда с ним ездили в 1972 году, он хотел найти однополчан. Взяли билеты до станции Чишмы (поезд Кисловодск – Новокузнецк), доехали до места, по дороге он рассказывал, какие душевные люди башкиры и как он хочет найти своего друга. Решили обратиться в военкомат. Сошли с поезда, спросили, куда идти. Нам объяснили, и мы пошли. Шли долго по деревянному тротуару. Шли-шли и вдруг: пошли обратно! Я уговаривала, но он твердо стоял на своем: поехали обратно или я сам уеду! Вернулись».
В наградном листе Скрынникова М. С. в графе «участие в Отечественной войне» стоит дата: с декабря 1942 года. «Нас посадили в товарные вагоны и повезли, – рассказывал прадед своей внучке (моей маме). – В щели был виден лес. Потом он становился все реже, началась степь. Ребята, нас везут в Сталинград! Это же рядом с моим домом! А как хотелось в родной хутор!»
Он не знал и до конца жизни не узнал место выгрузки полка с поезда. Своим детям говорил позже, что это была степь, и шли по ней очень долго. Где? Иногда он говорил, что это около Манойлина (в Клетском районе), иногда – что за Волгой. И только недавно я нашла ответ в книге А. М. Самсонова «Сталинградская битва»: «Погрузка частей армии в эшелоны для следования на фронт началась в первых числах декабря. В сутки грузилось 18 и больше эшелонов, а всего для перевозки использовалось 165 железнодорожных составов. Разгрузка производилась северо-западнее Сталинграда, на станциях Иловля, Арчеда, Калинине, Липки, Качалино, разъездах Тишкин, 536-й км…»
Было очень холодно, бушевала метель. Бойцы проходили в сутки по 40–50 км, передвигаясь в основном в ночное время. Отдохнуть было негде: на пути попадались деревни, но в них все дома были разбиты, а в очень редких уцелевших располагались раненые или находились военные учреждения.
Тяжелый форсированный марш (около 280 км) из мест выгрузки до районов сосредоточия армейские соединения прошли в срок, 18 декабря 1942 года они вступили в бой на р. Мышкова с немецкими войсками, пытавшимися деблокировать 6-ю армию, окруженную в районе Сталинграда. Утром 24 декабря 2-я гвардейская и 51-я армии перешли в наступление с целью разгрома армейской группы «Гот».
Своему внуку мой прадед написал об одном из боев: «Это было небольшое, по числу боевой техники, сражение, но очень стремительное и упорное. Наш полк поддерживал танкистов и технику огнем своих мощных пушек. Танки сторон сблизились и дрались „врукопашную”, стреляли из своих пушек на короткой дистанции, таранили друг друга, порой сходились лбами и палили в упор. Горели танки, горела земля, горели люди в своих броневых гробах и вне их. Место заволокло густым зловонным черным дымом. Трудно было различить свои танки от вражеских, они были покрыты черной копотью, как и весь снег в этом месте. Фашисты были разбиты наголову, и жалкие остатки их бежали… Мы бродили по полю сражения, помогали санитарам подбирать своих раненых бойцов и фашистских. Собирали убитых, грузили их на машины и куда-то отвозили хоронить в братских могилах. Нужно было смотреть на это поле. Кругом стояли, лежали на боку и опрокинутые черные изувеченные и обгоревшие танки. В танках и около них лежали обугленные и полу-сгоревшие трупы людей. Впереди и чуть позади места атаки там и тут лежали трупы фашистов и наших бойцов» (из письма моего прадеда).
На всю жизнь он возненавидел танки. По воспоминаниям моей бабушки, он их называл «железными гробами»…
После этого письма, с которым я получила возможность познакомиться совсем недавно, я поняла, почему он дал им такую характеристику.
Исследую далее наградной лист:
«При прорыве обороны противника на р. Дубисса 6.10.44 тов. Скрынников вызвался выйти вперед для установления точного местонахождения НП противника. Несмотря на сильный огонь пулеметов, он через полчаса вернулся с точными координатами цели. Быстро подготовил данные, и цель была уничтожена. По данным точно подготовленным тов. Скрынниковым, были разбиты следующие цели:
6.10.44. штаб противника восточнее Кельмы.
7.10.44. две батареи противника в районе северо-западнее Кельмы.
9.10.44. под Таураге до взвода пехоты.
11.10.44. подавлена 150 мм батарея противника западнее Таураге.
Командир 2/150 АПАБР Майор Леденев»
По карте нахожу Кельме и Таураге. Это недалеко от Шауляя, в Литве. Родные его не знали, что он воевал здесь.
На фронте мой прадед был топовычислителем: получив данные разведки, он должен был «привязать» их к местности, рассчитать и передать координаты вражеских укреплений в дивизион.
А на их основании велся огонь из тяжелых пушек и минометов. Иногда вычислителям приходилось, не дожидаясь данных разведки, самим идти в разведку, часто под ожесточенным артиллерийским, пулеметным и минометным огнем, бомбежкой с воздуха. От друзей часто зависела жизнь солдата. Его полк формировался в Башкирии, в нем было много ребят из Башкирии и Татарстана. Он всегда говорил своим детям, что нет плохих национальностей, бывают плохие люди.
Потом они со своим полком пойдут на запад. Тяжелые, кровопролитные бои на Миус-фронте, невозможность во многих боях даже похоронить однополчан, постоянные налеты авиации, минометный огонь… Гитлеровцы собирались сделать Миус-фронт местом мести за поражение под Сталинградом. Советской армии после тяжелых, кровопролитных боев удалось сломить мощные оборонительные линии противника. После Миус-фронта, в декабре 1943 г. полк уже в составе 4-го Украинского фронта воевал в районе Херсона, на левом берегу Днепра.
Об этом – рассказ моего прадеда, записанный им самим. Перед записями заголовок: «К 40-летию великой Победы», он позволяет отнести записи к 1985 году.
«Летом 1943 г. началось наступление армий Южного фронта, в результате которого пал Миус-фронт. Гитлеровцы начали откатываться на запад к Днепру, где были заранее подготовлены оборонительные рубежи. Зимой этого же года наши войска достигли реки Днепр в районе города Херсон и вынуждены были остановиться…
Вражеская батарея была очень хорошо замаскирована. Она располагалась где-то севернее города. Ее скрывал высокий береговой бугор... Отделению Касымова было приказано засечь эту батарею. В течение недели разведчики пытались это сделать. Они наблюдали с высоты холмов, взбирались на деревья, часами на них просиживали и днем и ночью. Все попытки выполнить приказ были безуспешными. Сержант Касымов решил перебраться на другую сторону реки. Была зима, но в южной части своей река покрывалась тонким слоем льда, а в отдельных местах его совсем не было. Предварительно изучив хорошенько прибрежную линию обороны немцев, ребята пошли на риск. Нашли подходящее место, но над рекой висели „фонари”, которые освещали берега и русло реки, и переправляться было опасно.
На седьмой день пошел густой пушистый снег. В полночь Касымов и трое разведчиков, прихватив с собою страховочную веревку, благополучно переползли по льду и укрылись в одном из оврагов.
Чуть ниже гребня тянулась извилистая траншея, которая соединяла пулеметные гнезда фашистов. Больших фортификационных сооружений не было. Очевидно, немцы надеялись на естественный барьер или не собирались здесь долго задерживаться. Вдоль берега тянулась широкая лесополоса, а еще чуть дальше находилась роща. Разведчики спрятались в этой роще и стали дожидаться утра.
Вскоре началась очередная перестрелка. Над головами свистели снаряды, визжали мины. Из-за рощи стреляла какая-то тяжелая батарея. Это, наверное, было то, что нужно разведчикам. Осторожно достигли опушки рощи и вскоре обнаружили гаубичную батарею. Она была расположена в лимане. Пушки были закопаны в землю, торчали только одни стволы. Касымов откорректировался на местности и довольно-таки точно определил координаты батареи.
Задание было выполнено, можно возвращаться назад. Пришлось ожидать наступления ночи. Небо было безоблачным, ярко светила луна. Дождались предрассветной темноты и начали возвращаться тем же путем к реке. Чуть ниже гребня бугра заметили фигуру человека. Это был немецкий связной. Он сидел на корточках и соединял телефонные провода. Два разведчика решили взять его живым. Они осторожно подползли к нему, накинули веревочную петлю на туловище фрица, потом связали руки, засунули рукавицы в рот. Переползли через бугор, благополучно спустились ко льду. Похолодало, и лед стал значительно крепче. Гуськом поползли по льду, фашиста тянули на веревке. Берег был уже близко. Но тут ярко вспыхнула ракета.
Немцы заметили группу и начали бить из миномета. Мины взрывались рядом, крушили лед. Пришлось вплавь добираться до берега. Сержант Касымов был замыкающим. Его осколком ранило в руку. Один из разведчиков помог ему добраться до берега. Ребят ожидали на берегу. Раненому оказали помощь, и вся группа возвратилась в расположение своего подразделения. Пленника доставили в штаб. Добытые сведения подтвердились показаниями немецкого солдата.
По этим данным наши батареи, состоящие из 152-миллиметровых пушек-гаубиц, заставили замолчать немецкие орудия» (в этом рассказе под фамилией Касымова мой прадед скромно скрыл свою).
Демобилизовавшись в 1946 году, прадедушка решил стать учителем. Учителей, особенно мужчин, сильно не хватало, и дедушка, как и многие уцелевшие фронтовики, пришел работать в школу. Поступил на физико-математический факультет Ставропольского педагогического института, потом перевелся на историческое отделение. Преподавал историю и очень любил ее. Может быть, потому, что сама его жизнь стала частью истории. Бабушка была его ученицей, вспоминала, с каким воодушевлением рассказывал он о Троянской войне и походах Суворова, о строительстве египетских пирамид и о Сталинградской битве. Один из его бывших учеников в 1984 году признался моей бабушке: «Лучшего учителя в моей жизни не было…»
Школы финансировались плохо, а еще труднее было купить на отпущенные деньги стройматериал, оборудование, товары для ремонта. Однажды одноклассник прадеда, тоже директор школы рассказывал моей бабушке: «Денег на ремонт не было, а школу нужно летом ремонтировать кровь из носу. Что мы делаем? Берем выпивку, кой-какую закуску – и к председателю колхоза, потом директору совхоза. А еще лучше – председателю сельпо. Понимание находили сразу – живем в одном селе. А мужчины директора начинали выпивать…» И мой прадед, прошедший всю войну и не бравший капли в рот до 1955 г., потихоньку стал «употреблять».
В 1954 г. вступил в Коммунистическую партию, верил, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».
А в жизни всё было иначе. Его родной Хара-Усун умирал. Колхоз «Пограничный», образованный в хуторе в 1929 году, при укрупнении колхозов был объединен с федосеевским колхозом им. В. И. Ленина. Потом опять укрупнение (1950 г.): объединили три колхоза в один и назвали «Заветы Ильича». 1 апреля 1957 года в результате реорганизации колхоз стал фермой № 4 совхоза «Степновский». 4 хутора и село стали одной фермой. Следствие этого – брошенные людьми дома (все переселяются туда, где есть работа, школа, почта, медики)…
Начальная школа в деревне была закрыта в 1957 году. Прадед часто ездил туда на мотоцикле. Здесь еще жила его мама (отец умер в 1952), старший брат Гаврила с семьей. И прапрабабушка при встрече первым делом перечисляла: осталось 20 (потом 19, 18…) дворов. Уехали те, те и те… Знаменитые на весь район курганы постепенно распахивались, они становились все незаметнее. Распахали и кладбище, на котором похоронены близкие, от него не найти уже и следа… Жизнь теплилась на хуторе до 1960-х.
В 1962 году рвануло в Новочеркасске. Доведенные до отчаяния голодом и несправедливостью, рабочие вышли на демонстрацию, которая закончилась расстрелом прямо на улице и последующими репрессиями. Об этом не писали газеты, не говорило официальное радио. Эту тему обсуждали несколько лет полушепотом: еще живы были в памяти репрессии сталинской эпохи. А по радио говорили о приближающемся коммунизме, стройках пятилетки, энтузиазме молодежи, руководящей роли партии. По рассказам бабушки, ее отец стал молчаливее, всё больше замыкался в себе. Он уже не был директором школы, чувствовалось, что и учительская работа ему не приносит удовлетворения. Как-то прозвучало у него: «Все учителя могут спокойно вести свой предмет. Кроме историка. Он должен постоянно менять свои взгляды и убеждения в зависимости от очередного пленума или съезда. Но ведь стыдно перед коллегами и особенно перед детьми».
Впервые он выразил какое-то недовольство политикой партии, когда его дочь приняли кандидатом в члены КПСС (1972 г.). Она спросила – почему. Он ответил: «Это тупик». Но не настаивал ни на чем, сказал: «Ты взрослая, и сама должна решать».
В 1973 году проводился обмен партийных билетов. Из райкома был спущен график обмена. А Скрынников на обмен билета не явился. Я представляю, чего ему, не жалевшему жизни и здоровья в страшной войне, как и все его друзья, большинство которых сгинуло на фронтах, стоил этот драматичный перелом – отказ от членства в партии.
Его дети – моя бабушка и ее брат – с годами всё чаще задумываются о его жизни. Он жил жизнью своей страны: голод, холод, война в стране были и его голодом, холодом, войной. И по мере сил он старался отдать ей свои силы, здоровье, умение. Так было до тех пор, пока не увидел и не почувствовал, что жизнь не соответствует словам с высокой трибуны, что человек – даже не винтик, а какая-то букашка в огромном маховике, и его снесут, не задумываясь, крутящиеся шестеренки под лозунги «Всё во имя человека, всё для его блага!» Семья, хутор, поколение – все погибало под этими колесами…
В 1989 году его не стало.
* * *
Идут годы. Михаила Сергеевича давно нет в живых. Так получилось, что в деревне, где он похоронен, никто из наших родственников не живет. Но в прошлом году бабушкин брат, Вячеслав Михайлович Скрынников, побывал на его могиле. Она ухожена, в идеальном состоянии. Он спросил, кто ухаживает за могилой? Ему ответили, что ученики Михаила Сергеевича. Ученики его – уже очень пожилые люди, самому молодому почти 70 лет. Через районную газету я попросила написать мне несколько слов о моем прадеде. Люди помнят о нем, мне прислали письма его ученик, одноклассник, знакомый. Мне написали, что он был прекрасным учителем и душевным человеком и что я могу гордиться своим прадедом…
