Есть такое трудно переводимое на другие языки, но хорошо понятное в пространстве местной действительности слово, как "понты". И есть такое ключевое в контексте нынешней российской реальности понятие, как "бабло".
И напрасно некоторые наивные люди думают, будто бы это самое "бабло" легко и непринужденно, звеня и подпрыгивая, переводится на все языки мира как "деньги". Нет, дорогие мои! "Бабло" - это не деньги, хотя и на него можно кое-что приобрести. Бабло - это бабло.
Призрачное и двусмысленное благополучие "путинского" мира, не вполне скромно названного недавно "русским миром", держалось до поры до времени на способности конвертировать понты в бабло и обратно. Эти противоестественные отношения символического капитала с реальным все-таки дали или в самое ближайшее время дадут сбой. Понты понтами, а экономика экономикой. Формула "с деньгами мы и без ума проживем" более чем соблазнительна, но, увы, недолговечна, как и всякий скоропортящийся товар.
Бабло - это не то, что зарабатывают, копят, вкладывают в экономику, образование или здоровье. Бабло - это то, что отжимают, откатывают, заносят, наваривают, отмывают и прокручивают.
Несколько лет тому назад был популярен лозунг, казавшийся многим остроумным и афористичным. Этот лозунг многие замечали на задних окошках автомобилей. Он гласил: "Бабло побеждает зло". Смешно? Ага, смешно. Хотя и неверно. Потому что бабло не "побеждает", а порождает зло. Которое, в свою очередь, порождает бабло. И обратно. И эта возгонка чревата иногда непредсказуемыми последствиями наподобие печально известного крымского гоп-стопа и всего прочего, что последовало за ним.
А это уже не про "бабло". Это уже про "понты", которые иногда называют патриотизмом.
Еще совсем недавно гламурная имперская риторика на ровном мерцающем фоне благодушного антиамериканизма казалась почти безобидной, потому что не была страстной. Потому что бурлящие в беспокойных душах темные страсти - то есть, опять же, понты - уравновешивались страстью к баблу. Этот потешный, бездумный и автоматический антиамериканизм был не столько убеждением (какие там убеждения), сколько модным поветрием. Ну, просто "так теперь носят". Это как с широкими или узкими штанами.
Иногда, как, например, в наши дни, понты резко вырываются вперед, и тогда нарушается хрупкое, хотя и важное равновесие. И тогда уже не бабло побеждает зло, а совсем наоборот.
Если "бабло" - это ублюдочный синоним слова "деньги", то "понты" – это "суверенный" эквивалент слова "честь". Так же, как некогда что-то для кого-то означавшая "доблесть" мутировала в беспримерную в своей бессмысленной и разрушительной вульгарности "крутизну". В ту самую крутизну, что заставляла президента огромной страны то щеголять на весь мир своим не слишком аполлоновским голым торсом, то, опускаясь на дно морское, таскать оттуда самопальные античные вазочки, то, поднявшись под облака, беспечно парить в компании не повинных ни в чем перелетных птиц, то хмурить державные бровки, то поигрывать подполковничьими желваками.
Это если говорить о "суверенных", фактически не имеющих аналогов в языках цивилизованных стран понятиях.
Но существуют еще в этом странном языковом пространстве и слова, кажущиеся вполне знакомыми, но чьи инструментальные значения резко расходятся со значениями общепринятыми, словарными.
Значения привычных и иногда очень важных слов подвергаются серьезному испытанию. И испытание это настолько жестоко, что многие его не выдерживают. Многие из этих слов в силу радикальной и разрушительной семантической деформации уже просто непригодны к употреблению. И не сегодня это началось. Уже давно такие слова, как, скажем, "духовность" или "патриотизм", невозможно употреблять без кавычек.
А я вот, например, в последние дни все время ловлю себя на том, что с тоской и тревогой думаю о дальнейшей судьбе ни в чем не повинного слова "гуманитарный". А про явно зловещий в своей оксюморонной образности "гуманитарный конвой" уж и не говорю.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»