Автор: Дарья Шаркевич на момент написания работы – ученица 11 класса, Абанской СОШ №3, п. Абан, Красноярский край Научный руководитель: учитель истории Надежда Васильевна Калякина 3-я премия XV Всероссийского учитель истории конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
В Абане летом 2012 года было оформлено общественное движение «Дети войны», о чем сообщалось в районной газете. Один из его участников, ветеран педагогического труда Олейников Алексей Иванович, так объяснил причину его создания: «Обидно, что нет такого статуса в нашем государстве. Общество признает ветеранов, тружеников тыла, жертв политических репрессий, жертв фашистских концлагерей. Мы последние непризнанные «жертвы войны». А ведь у нас не было детства, его отняла война. Даже если семья дожидалась отца с фронта, но долго ли жили израненные и больные солдаты? Многим из нас пришлось взрослеть без отцов. А разве мы в годы войны чувствовали себя детьми? В той Победе есть и наша жертва». Из разговора с ветераном я впервые узнала, что в Абане есть узники фашистских лагерей, попавшие туда детьми.
СУДЬБЫ ДЕТЕЙ, УГНАННЫХ В ГЕРМАНИЮ В ГОДЫ ВОЙНЫ
Шведову Лидию Антоновну в Денисовке знали все, но никто, кроме дочерей, не знал, что ее в 17 лет угнали в Германию. Она жила на Украине. Немецкие танки вошли в их деревню в первый день войны. «Вся жизнь была сломана, - в слезах рассказывала бабушка - я только что закончила 7 классов и собиралась поступать в сельскохозяйственный техникум. Еще вчера выступала активно на комсомольском собрании, а сегодня молила бога, чтобы об этом никто не рассказал немцам».
Чтобы девчонок не изнасиловали немцы и не угнали в Германию, матери одевали дочерей в грязную одежду, мазали им лица сажей и даже уродовали, привязывая раздавленный чеснок на ночь к лицу и рукам. Язвы от сока чеснока долго не заживали.
Струпья мокли и гнили. Но и это не спасло. 20 апреля 1942 года полицаи и немцы согнали молодёжь окрестных деревень на станцию, погрузили в товарные вагоны и отправили в Западную Германию в город Филинген. «Крик и рев стоял ужасный,- рассказывает собеседница,- разбирали доски пола вагона и лезли, падая между рельсами, только бы спастись от плена».
Наша собеседница попала в концлагерь, из которого забирали на работы не только на завод, но и в крестьянские хозяйства, брали бесплатную рабочую силу и хозяева гостиниц, кафе. Ей пришлось работать в столовой железнодорожной станции Гайзенгер, мыла посуду, повару помогала. Она меньше других голодала, потому что она подкармливалась объедками в столовой. Недалеко находился лагерь. Когда на станцию привозили новую партию военнопленных, то в их столовой варили для них баланду: секли сечкой брюкву и варили даже без соли. Она носила на станцию в ведрах это варево, видела, как конвоиры издевались над ранеными и больными узниками. Лагерные конвоиры питались тоже в их столовой. Им готовили в другом помещении, в чистой посуде и на других плитах.
Она вспоминала страшные дни бомбардировки.
Во время одной бомбёжки трехэтажное здание вокзала было разрушено, и она оказалась зажата обрушившимися кирпичами и стеной. В этом каменном склепе под железобетонной плитой она простояла два дня.
Когда самолёты летели, она закричала, и услышала крик ещё одной девочки, тоже оказавшейся в каменном плену. Они перекликались друг с другом, и это спасло их. Они смогли сохранить рассудок, а потом по голосам их и нашли. Она с ужасом вспоминает эти три дня. От голода, холода и жажды теряла сознание время от времени. Однажды пошёл дождь, и она облизывала мокрые кирпичи.
Освободили их французские войска в апреле 1945 года. А после передачи советским войскам их поместили в лагерь для перемещённых лиц, где их допрашивали чекисты. Видимо вина её перед Родиной не была доказана, что её отправили сразу на Родину. А, может быть, страдания в «каменном мешке» принесло ей пользу. Во время той бомбёжки концлагерь был разрушен, и заключённые разбежались. Сбежавших вылавливали. В лагере для перемещённых лиц она познакомилась со своим мужем, который был военнопленным.
В Абанском районном военкомате мы нашли его учётную карточку, в которой записано, что их лагерь освобождали французские войска. Всю жизнь свое пребывание в плену Лидия Антоновна она скрывала даже от своих детей, боялась, что это отразится на их судьбе.
Когда немецкое правительство стало выплачивать компенсацию узникам концлагерей, насильно угнанным в Германию, старшая дочь предложила оформить документы, но мать категорично отказалась.
Ее умоляли заполнить документы, просили помочь купить квартиру внучке, она сказала: «Это мой позор, и никакие фашистские деньги его не смоют». Можно только предположить, что она пережила. Если не взяла даже деньги, значит, не может забыть, а значит и простить.
Владимир Яковлевич Свиридов родился в немецком плену. В его паспорте местом рождения указан город Кассель (ФРГ). Его мама Вера Митрофановна была угнана в Германию беременной с Украины в 1942 году. Отец погиб на войне. Владимир Яковлевич до сих пор говорит, что живет на этом свете благодаря немцу – фермеру, который отобрал её вместе с двумя десятками человек для работы на своих полях. Видимо пожалел беременную женщину. Когда ребенок родился, матери приходилось его бросать в бараке и идти на работу. Даже во время бомбежки ей приходилось бежать со всеми в бомбоубежище, а о ребенке только молиться. Видимо для хозяина он никакой ценности не представлял. Со слов матери, Владимир Яковлевич вспомнил, что работники жили в большом бараке и хозяин для сезонных работ набирал еще в соседнем концлагере военнопленных - дармовую рабочую силу. Своего происхождения Владимир Яковлевич не скрывал, но и не афишировал, потому что никто этим и не интересовался. Он и о выплатах компенсации Германией поздно узнал, когда уже выплаты прекратились. Так что Германия с ним так и «не рассчиталась», да он и не помнит о тех страданиях, которые ему пришлось пережить младенцем.
Воспоминания
Шамшура Марии Ивановны записала в 2008 году краевед Бельская Валентина Захаровна. Собирая материал о сиротах детских домов, она вышла на Марию Ивановну случайно. Назвали ее соседи, воспитанники Абанского детского дома. Но узнав, что у Марии Ивановны такое необычное детство, Валентина Захаровна сумела «разговорить» собеседницу. На своих записях, Валентина Захаровна сделала пометку, что «на контакт шла трудно». Удалось уговорить дать интервью на посторонней теме, общем хобби. В доме росло много цветов, особенно герани. Со слов соседей бабушка живет замкнуто, общения сторонится.
Родилась, Шамшура Мария Ивановна 30 апреля 1925 года в деревне Замостье Смоленской области. Она рассказывала, что их деревня была большая, жили там, в основном русские. В семье Ивана и Варвары было трое детей. «Жили мы бедно, отец пошёл в колхоз. Из хозяйства была корова и куры. Огород был 40 соток, где сажали картошку, овощи.
Отец в 1941 году умер. Мать осталась одна с нами. В июне, когда началась война, мы эвакуироваться не успели. В 1942 году в июне пришли немцы».
О том, как 6 девочек и мальчиков 1925 года рождения, которым шел 17-й год увозили в Германию, она рассказала: «Нам немцы сказали собраться, взять немного продуктов. Погрузили на немецкую машину и под конвоем увезли в городок Рудня, где была железная дорога. Посадили на следующий день в товарный вагон и везли всю дорогу закрытыми». Эшелон шёл в Германию, его несколько раз бомбили советские самолёты.
Привезли в Германию в город Ганновер, высадили из вагонов. «Нам выдали по 20 копеек немецких, объявили, что нужно идти на ужин. За ужин надо было платить 20 копеек, а некоторые выбросили деньги и ничего не получили. Суп был постный из брюквы и картошки. Потом приехал старик - переводчик и нас, шестерых человек, отобрал, и мы поехали в деревню Зельцен. Там дали матрац, кружку, чашку, ложку и 300 грамм хлеба.
Повели работать на железную дорогу, где мы выбрасывали с железнодорожного полотна песок, а взамен забрасывали камни. Работали с 8 утра до пяти вечера. Это делали только девушки, платили по 3 марки в месяц.
Конвоиром у нас был старый немец. Спали на нарах, подостлан был матрац с опилками, одеяло байковое, подушка из ваты. Был такой случай, что я тоже пожалела больного парня, отнесла ему 500 грамм хлеба, который дал мне немец, пожалев меня. А меня из-за этого неделю водили на работу под конвоем, а этого больного парня всё равно отправили и сожгли в крематории. Нам давали читать газеты. У нас на одежде порой была дырка со словами ОСР, что означало "Освобождённый Советский рабочий". В городе Гонновере я видела, как парня с нашей деревни у меня на глазах убили, током сожгли».
Со слов Марии Ивановны их освободили американские войска, потом передали англичанам. Перед тем, как нас отправить в Советский Союз, все прошли комиссию. Военный трибунал тоже смотрел документы. В 1945 поехали домой. О том, как оказалась в Сибири, Мария Ивановна рассказала: «В 1946 году мы приехали из Замостья в Байкан в Сибирь. Здесь жило 2 брата отца (мои дяди). Мы думали, что здесь лучше живут, а тут тоже бедно жили. Там пробыли месяц и поехали в Абан в колхоз имени "Ленина". Приехали вербовщики с деревни Таёжное Богучанского района, и я завербовалась на 3 года. Там я вышла замуж за Шамшуру Ивана Моисеевича, и мы вернулись в Абан».
О
Симе Вере Ивановне мы получили сведения сначала от жены ее внука по телефону. Вера Ивановна до войны жила в селе Селидово на Украине. Удивительным в её судьбе было то, что она была знакома с будущими молодогвардейцами. Сергей Тюленин предлагал ей уйти в партизаны, но на другой день её арестовали. Было ей 16 лет и
она – единственная из моих респондентов, которая захотела сама дать интервью. На каникулах нам удалось к ней съездить. Живет она в деревне Новоуспенка (50 км от Абана), на данный момент ей 87 лет и своё отношение к судьбе своей она выразила своеобразной фразой: «Сергей Тюленин погиб в славе, а я осталась жить в позоре». Вера Ивановна – единственная отбывала ссылку и может сравнить условия содержания заключенных в немецком и советском лагерях.
До войны её семья жила в Донецкой области в шахтерском поселке Доброполье. Родители работали на шахте. Отец был из евреев. Вирт Иван Гермогенович родом был из Мелитополя. Он пропал без вести в 1941 году на войне.
Мать с детьми (Вера – 1925 г. р., Гриша -1927 г. р., а Вася -1929 г. р.) в апреле 1943 года была арестована вместе со всем населением деревни. Их посадили в товарные вагоны и два месяца везли до Польши. Кормили только раз в сутки - ночью, когда состав останавливали, чтобы пленные могли сходить в туалет и вымести пол в вагоне. Солдаты с овчарками охраняли. Умерших охрана снимала и куда-то уносила. Вера Ивановна вспоминала: «2 года мы находились в концлагерях. Сначала в Польше, потом нас отправили в город Котовицы в Чехословакию, а перед концом войны 1 месяц в немецком лагере на берегу Эльбы пришлось пожить. Обычное убранство в бараках: нары, цементный пол, одеяло и матрацы из ваты, чугунные печки. Давали рабочую одежду и обувь. С семьей встречалась на работе. Все жили в разных бараках. Мальчишки работали в шахте, а девчонки – на поверхности на транспортере отбирали от угля пустую породу. Потом отвалы на тачках отвозили, в вагоны грузили уголь, а потом вручную их откатывали. Работали, обычно, с утра до 5 вечера. Немцы следили за чистотой заключенных. Устраивали баню, обработку от насекомых, прожаривали одежду. Из еды давали суп из овощей, хлеб.
Когда их освобождали советские войска, их лагерь бомбили. Все пленные разбежались. Потом их собирали, составляли списки – готовили к отправке. С мая по сентябрь жили все вместе относительно свободно в Германии. Сами себе зарабатывали пропитание: ходили по домам и просили работу. Прислуживали тем же немцам. Рассчитывались одеждой и едой. «Наконец-то дождались, когда нас отправили домой, – вспоминала Вера Ивановна. - Но рано обрадовались.
В октябре нас посадили в товарные вагоны без печек и ехали мы до 1 января. Ехали в легкой одежде и не догадывались, куда нас везут. Состав останавливали для того, чтобы снять мертвых. Тут же на обочине и закапывали.
Нам повезло, что зима в тот год была теплая. 1 января 4 вагона отцепили на станции Мотыгино. Мы уже знали, что находимся в Сибири. На санях везли под конвоем. Лагерь находился в Верхней Базаихе, где жили под контролем участковых. Они взяли с нас подписку, проверяли постоянно наличие заключенных по спискам». На вопрос, где хуже было содержание: в Германии или в Сибири, она, не задумываясь, ответила: «В советском лагере». Сначала я думала, что она так сравнила помещение лагеря или физическую работу. Они жили в Верхней Базаихе в бараке, который под конюшню строили: по обе стороны стояли 2 печи и пол земляной. А потом я поняла, что она
сравнивает отношение к заключенным.
«В Германии чужие издевались, а тут свои хуже немцев к нам относились. Немцы хоть как скот нас берегли, а на родине нас за людей не считали. А в чем моя вина?»
Говорила тяжело, после вопроса начинала рассказывать, а потом надолго замолкала. Мы чувствовали, как Вере Ивановне тяжело вспоминать. И это несмотря на то, что некоторая свобода у них была. Семье удалось перейти в отдельное жилье - в однокомнатный дом. Вера 2 года работала на лесоповале. Валили лес, поперечной пилой кряжевали, на лошадях вывозили бревна. Она даже бригадиром была. Там и с мужем будущим познакомилась. Он был из эвакуированных из Куйбышева, имел образование. Доучивался в Мариинском политехническом институте, уже женатым, в 1958 году. Через 2 года её мужа отправили в поселок Пею начальником лесоучастка. Потом в Долгий Мост. Илья Семенович работал там инженером по снабжению. И даже живя безбедно с таким мужем, Вера Ивановна не получила образование, хотя в 1941 году отправляла свой аттестат с одними пятерками в Киевское медицинское училище, куда ее после 7 класса должны были принять без экзаменов. Она с мужем вырастила четверых детей: Миша -1946 г. р., Валера -1952 г. р., Оля – 1955 г. р., Илья – 1957 г. р. Вера Ивановна 9 лет назад, похоронив мужа, переехала в Новоуспенку. Живет с младшим сыном. Сын узнал о судьбе матери, которая была в немецком и сталинском лагерях, будучи взрослым, когда сам учился в институте. На вопрос, почему столько лет она молчала, Вера Ивановна сказала одно слово: «Нельзя». И, помолчав, опять его повторила.
Вера Ивановна - единственная, кто имеет не только статус «узника немецких концлагерей», но и статус «жертвы политической репрессии». Получила компенсацию от немцев. А извинением Советского государства можно ли считать мизерную прибавку к пенсии.
Признав её официально участником войны и вручив медаль «За победу над Германией», в архивах КГБ хранят все документы. Почему архивы засекречены до сих пор и нет доступа к ним? А что скрывать? Почему родственникам, общественности не позволить самим определить «степень вины» каждого. А может пора признать их всех просто жертвами войны? Мне неприятно сознавать, что Германия (враг) это признала, а Россия – Родина этих людей продолжает держать архивы засекреченными, как бы намекая на какую-то «вину» этих людей.
На государственном уровне нужно организовать поиск за границей наших детей, угнанных в Германию. Несправедливость исправить должно, в первую очередь, государство, тогда и в обществе изменится отношение к жертвам войны. Я считаю, что нужно предоставить статус «жертва войны» всем детям тех лет. Они уже стали стариками, а на государственном уровне этот вопрос не решен. Если у нас по Конституции государство правовое, то решение этих вопросов должно быть положительным.
Печатается с сокращениями
