АВТОР: Оксана Елисова, на момент написания работы – ученица 8 А класса, МОУ «Гимназия №20» г. Саранска, Республика Мордовия. Научный руководитель: учитель истории и обществознания Горшкова Юлия Владимировна. 3-я премия XV Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Особенности работы на торфодобыче
Тенишева (Шехмаметьева) Алия Халимовна, моя бабушка, в молодости ездила на «торфяные» заработки 3 раза, с 1961-1963 гг., и эти моменты навсегда сохранились в её памяти.
В начале мая 1961 года на овцеферму в селе Лобановка приехал вербовщик и рассказывал о том, что в Свердловской области есть торфопредприятие, где требуются рабочие на сезонную работу с мая по октябрь. На вопросы девушек: « Какая зарплата?», отвечал: « Хорошо будете работать – до трёхсот рублей выйдет». Все задали один и тот же вопрос: «Новыми?». После обмена денег прошло всего несколько месяцев, поэтому сразу поверить в столь большую сумму было сложно. Таких денег в колхозе никто и никогда не видел и в руках не держал. Поэтому, спросив у вербовщика, что это за работа, и услышав в ответ: « Торфодобыча и торфосушка», сразу же согласились. Отъезд намечался на 2 – 3 мая. Ехать надо было через Краснослободск в Саранск, а оттуда поездом « Харьков - Свердловск» до станции Аять, где и находилась торфодобыча.
Когда вербовщик спросил о возрасте, бабушка честно ответила, что ей исполнилось только 16, но работы она не боится, т.к. с 11 лет ей пришлось бросить школу, чтобы работать почти наравне со взрослыми. С этого возраста она уже косила, укладывала стога сена, так как другие боялись стоять с вилами на самом верху скирды. Запрягала – распрягала лошадь, стригла овец, доила корову, ночами помогала братьям пасти табун. Её мать решила, что 4-х классов начальной школы вполне достаточно, а девочкам грамота вообще не нужна: печь хлеб, варить щи, стирать бельё, мыть полы она и так научится. В самом начале 5-го класса бабушка вынуждена была бросить школу: ей и так дали проучиться 4 года, тогда как её старшие братья и сестра закончили всего по 2 класса. Но ведь был уже 1956 год, война закончилась 11 лет назад, а в бабушкиной семье всё продолжали жить по традициям 100-летней давности.
Документов у бабушки вообще никогда не было, её родители не забивали себе голову такой «ерундой», как точная дата рождения детей, которые сами при получении различных бумаг называли месяц и число, что им больше нравились. Год иногда верно указывался в документах сельского совета, а иногда приблизительно. Так и выбирали себе день рождения. Тогда жителям села паспорта на руки не выдавались, а для того, чтобы на какое-то время выехать, нужно было брать временный. В данном случае за удостоверением личности надо было отправляться в город Темников. А чтобы до него добраться, 18 километров шли пешком до райцентра - села Пурдошки, оттуда минут двадцать летели на самолёте.
При указании возраста, бабушка прибавила себе год, надеясь, что так точно возьмут на работу. В дорогу ей дали 4-ю часть солёного гуся – неслыханная роскошь по тем временам и несколько домашних пресных булочек. В семье, где росла бабушка, осенью каждую гусиную тушку перед засолкой в дубовой кадке, разрубали на 8 частей. Сначала куски круто посыпали солью, потом через несколько дней заливали рассолом. Так мясо хранилось до конца апреля – начала мая. На обед для семьи из восьми человек варили похлёбку из одной восьмой части гуся, после еды всем выдавали по кусочку мяса. На следующий день в печи просто разогревалась оставшаяся половина супа, гусятины после неё уже не было. Вот так и жили, растягивая заготовленную с осени солонину на весь год.
Из Лобановки в райцентр девушек повез на машине вербовщик Юра. Ездить в машине девушки не привыкли, обычный деревенский транспорт - лошадь с телегой. Вербовщику были выданы торфопредприятием деньги на дорожные расходы, поэтому за дорогу платил он сам. Больше всего девушки боялись, что эти деньги в дальнейшем у них вычтут из зарплаты.
На станции Аять Свердловской области находились общежития для завербованных – деревянные бараки. Сходив один раз в столовую, решили готовить еду сами. Готовили те, кто, отработав ночную смену, днем отдыхал. А в столовой не питались из экономии: там нужно было деньги отдавать, а к этому деревенские девушки не привыкли. «Да и свининой могут накормить в этой столовой», - именно этого больше всего боялись молодые татарки.
На работу вышли на следующий день после приезда. До торфодобычи надо было ехать семь километров. Добирались на дрезине: так называли небольшой паровоз с двумя вагонами. Была проложена узкоколейка, по которой доставляли на станцию Аять уже готовый торф.
Татарки ещё в своей деревне договорились с вербовщиком (а он работал в управлении торфопредприятия), чтобы их взяли на торфодобывающий комбайн подсобниками. Просто спросили: «А где работа полегче?». Им все объяснили. Тогда все сразу решили: «Мы туда». Мордовкам же оставалось только одно – тяжелая работа в поле. На торфодобывающем комбайне работали в две смены по двенадцать часов, с шести утра до восемнадцати – дневная, с восемнадцати до шести - ночная. Выходных не было. Летом, если работали в ночную смену, днем в лесу собирали ягоды, варили варенье. В июле помогали мотористу заготавливать сено,- он держал корову. К этой работе девушки привыкли с детства, поэтому они совершенно спокойно после ночной смены, целый день работали на сене. А вечером снова шли на работу. Во время ночных дежурств иногда они дремали, стоя у транспортерной ленты, где из поступающего торфа они должны были убирать части корней деревьев, камни, ветки. За такой сон бригадир – удмурт в шутку называл их «пожарные лошади». На торфодобыче работать было легче, чем на торфосушке, где работали мордовки из соседних с Лобановкой сёл. Такой график выдержать было очень трудно: девушки работали с 4-х часов утра и до заката солнца («мордва здоровые»). Работали они в одну смену, получали, если солнце, до 380-ти рублей. А при дожде просто сидели в будке: торфодобыча не велась. При добыче торфа с нового участка приходил лаборант и проверял качество добываемого сырья. Большое поле – его называли «карта» - было покрыто длинными линиями из кирпичиков торфа. При подсыхании их переворачивали, ещё через какое-то время ставили на торец. Когда торф был уже практически готов, из него строили примерно метровые сооружения, напоминающие колодцы. Затем торф из этих «колодцев» укладывали в корзины и на плечах несли к узкоколейке, где складывали в пирамиды. Крошки торфа отправлялись на удобрения. Увозили их вагонами: ничего не пропадало. Бабушка вспоминала, что у мордовок работа была «адская»: к концу смены даже новые рукавицы превращались в ветошь, а из-под ногтей у девушек начинала сочиться кровь. После смены они держали руки в тазу, куда была налита вода с перекисью водорода. Как могли, так и лечились. Но никто никого не принуждал на такую невыносимо тяжелую работу: была заинтересованность финансовая. Не выдерживаешь условий этой работы – уезжай домой и получай палочки-трудодни и зарплату в пудах зерна. «Мордовки были загорелые, как чугуны», но все они живы до сих пор, хотя некоторым уже под восемьдесят.
Зарплата на торфопредприятии была приличная: в месяц получалось 300 – 320 рублей новыми деньгами. В колхозе никто даже мечтать не мог о такой зарплате. Даже через 10 лет, в начале 1970-х годов, работая в колхозе, бабушка получала зарплату 30 – 40 рублей.
Жительница села Теньгушево – это райцентр на окраине Мордовии – Щепетова Валентина Петровна, 1947 г. р. в 1964 году получала на торфопредприятии в Смоленской области зарплату 90 рублей в месяц. Можно сделать вывод, что в разных областях СССР на торфопредприятиях зарплата могла отличаться в разы. За Уралом платили гораздо больше, чем центральных областях Советского Союза.
Летом 1961 года бабушка в первый раз попробовала «городскую еду»: батон с подсолнечным маслом и маргарин с булкой: «Так вкусно было!». Это навсегда осталось у нее в памяти, как самое вкусное блюдо, что попробовала во времена своей юности. В первый раз она увидела, а затем и попробовала пшено, сварив из него кашу.
Пшено продавали только завербованным рабочим торфопредприятия, простые жители посёлка купить эту крупу не могли. Домой в Лобановку с собой привезла 13 килограммов пшена, отрезы ситца, крепдешина («Сошьем всем платья!»), 30 метров льняной материи для полотенец. Из ягод, собранных в лесу, сварила ведро варенья для дома. Купила черный хлопчатобумажный материал, чтобы шить из него фуфайки, которые потом продавались на базаре в Ельниках. Посылала домой денежные переводы – два раза по 200 рублей, купить лошадь на мясо. Лошадь стоила тогда 200 рублей. «В семье 8 человек, а в колхозе только пудами зерна платили зарплату: надо было помогать родителям, поднимать младших». Все девушки покупали в первую очередь что-то для дома. Бабушка купила цинковое ведро, кастрюлю большую, чтобы варенье домой привезти. Для себя приобрела сапожки на меху, до этого ничего, кроме валенок, зимой в деревне не обували. Купила большой коричневый чемодан, чтобы новые вещи привезти в новом чемодане. В городе Глазове она приобрела неслыханную по деревенским меркам роскошь - капроновые чулки. « В Лобановке ни у кого таких не было», - до сих пор с гор вспоминает бабушка. После первой стирки она решила погладить их утюгом, в результате от чулок осталась только пена. Зато новые чулки бабушка, наученная горьким опытом, больше уже никогда не гладила. Купила себе тёмно-синее зимнее пальто с цигейковым воротником, пуховый платок. «Носила их лет 18»,- сказала бабушка с необычайной гордостью. Все деньги, что заработала на торфе, привезла матери. Домой девушки ехали бесплатно – за билеты платило торфопредприятие.
В 1962 году на торф собрались ехать уже пять девушек из Лобановки, всем хотелось заработать. Шехмаметьева Сания Ибрагимовна, 1938г.р., вспоминает: «Зимой готовились к поездке: пряли пряжу и вязали свитера. Готовые изделия дома красили в зеленый, бордовый, голубой цвета. Краску покупали на базаре в селе Ельники. Вода, краска, соль, уксус - и любой цвет готов. Недели через три после прибытия поехали в город Глазов, чтобы на рынке продать то, что связали за зиму. Кроме свитеров привезли красиво связанные женские шарфы – «паутинки» длиной 2 метра. Вязка у них ажурная, по краям – зубчики. Ширина шарфа была 1 метр. «Паутинки» продавались лучше свитеров. Свитера продавались по 200 – 250 рублей, а «паутинки» по 150». Все девушки привезли с собой на торф связанные за зиму свитера и «паутинки». Бабушкины родители на деньги, присланные дочерью с торфа, за 200 рублей купили лошадь на мясо. Получается, что цена одного свитера из овечьей шерсти в Свердловской области была тогда равна цене одной лошади в Ельниковском районе Мордовии.
С половины октября начались заморозки: «Добыча (бабушка всегда ставит ударение на первый слог, наверное, это профессиональное) кончается, торф не сохнет». В один из дней девушки упали с тележки трактора в торфяную жижу, глубина в этом месте была 1,5 метра. Сверху их засыпало хворостом. Мастер Субботин долго кричал, что из-за глупых девчонок он в тюрьму садиться не хочет. Ответ девушек поражает своей наивностью: «Ну что же, посидишь немножко». На что Субботин ответил: «Всё, домой собирайтесь, на этот год торф для вас окончен». Как и в прошлом году, домой их довёз вербовщик. В гостинец родителям бабушка привезла 15 килограммов пшена и деньги.
В августе того же года бабушка с подругами в Свердловске увидели на столбе объявление: «Нужны рабочие на строительство Братской ГЭС». Долго искали нужный адрес. Там был вербовщик, составлявший списки тех, кто хотел уехать на строительство в Братск. Обещал зарплату до 550 рублей в месяц. Это же на 250 рублей больше, чем они получают здесь! Не боялись никакой тяжёлой работы, поэтому тут же решили завербоваться в Братск. Но документов с собой ни у кого не было, а отъезд был запланирован в этот же вечер. Так и вернулись домой ни с чем.
В 1963 году из Лобановки и Вачеева (татарское село в одном километре) поехало уже семь человек, так как все знали о размере зарплаты на торфе. Жили в том же бараке, только комната была на одиннадцать человек. В этом году впервые сделали для завербованных рабочих танцплощадку. Она находилась метрах в двухстах от барака. Танцплощадка - это настил из досок, поднятый на метр от земли. Рядом с танцплощадкой - кино. Билет в кино синий, цена 23 копейки. Ходили редко - экономили деньги. «Хотелось, конечно, сходить, но денег жалко было. Четыре раза пойдёшь, и рубля нет». Народ был деревенский, экономный, получая по 300 рублей, они эконмили даже на билетах в кино. В Свердловске бабушка в первый раз в жизни купила себе плащ - предмет роскоши для деревенских девушек, и туфли. Денег родным в деревню не посылала, - откладывала для себя. До конца сезона не доработала, вышла замуж за моего деда и уехала назад в деревню.
В 1963 году во время третьей поездки, вместе с бабушкой на торф поехала Халифя Кремчеева из соседнего села Вачеево (см. прил.). В деревне её все называли «Фильян» (с ударением на последнем слоге). Прозвище более чем странное. Откуда оно взялось? Что оно означает? Вроде бы похожих татарских слов никогда не было. А объяснение уходит в далёкий 1940 год. Вот что рассказала Шехмаметьева Адиля Ибрагимовна, 1944г.р., с которой я беседовала в селе Лобановка. «Перед войной отец Халифи дослуживал действительную. К лету 1940 года он должен был домой вернуться, когда в декабре 1939 года попал на войну с финнами. Он был первым в селе, кто участвовал в военных действиях. В феврале 1940 был ранен и 3 месяца провел в госпитале. В июне вернулся домой, сразу женился, и в марте 1941 года у него родилась дочь Халифя. Так как она появилась на свет после возвращения отца с финской кампании, то в селе её стали называть «Финлян». Но со временем это прозвище видоизменилось: татарам тяжело было его произносить: и девушку стали называть просто - Фильян (ударение на последний слог). Её отец погиб в 1942 году». Халифя, родившаяся между двумя войнами, выросла, так никогда и не увидев своего отца. Но память о финской войне закрепилась в прозвище девочки, отец которой участвовал в тех событиях.
После возвращения бабушка больше не ездила ни на какие заработки, вышла замуж, пошли дети. Но досих пор воспоминания еще живы.
Заключение
На торфопредприятие в поселке Аять работали девушки из Башкирии, Ульяновской области, Мордовии. На торфодобывающих комбайнах работали механизаторы из Саратовской области, было несколько приезжих из Удмуртии. Никто из Свердловской области не шёл работать на торфопредприятия: их не устраивали слишком тяжелые условия работы, даже несмотря на высокую оплату труда. Жители поселка Аять, где жили приезжие рабочие, не хотели каждый день так далеко добираться до работы. Семь километров туда, семь обратно. Хотя по современным меркам, для нас это не расстояние. Сейчас таких приезжих рабочих называют «гастарбайтерами». Получается, что таким «гастарбайтером» три сезона за Уралом была моя родная бабушка. Вспоминаются слова из её любимой песни: «Ничто на земле не проходит бесследно, и юность ушедшая все же бессмертна. Как молоды мы были, как искренно любили, как верили в себя»
Печатается с сокращениями
