01.02.2006 | Общество

Вы заслужили

Сегодня первому президенту России исполняется 75 лет

Он стал действующим лицом истории ровно тогда, когда его согнали с цековского Олимпа. Именно с этого момента, а не тогда, когда он начал свое партийно-хозяйственное восхождение, его частная судьба сделалась житием.

Вот цитата: «Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего». Это «Война и мир», это о Кутузове. Аналогия, как и все аналогии, хромает: какая уж там «высшая ступень славы», какая такая «народная война»? Но ведь есть же какая-то причина, по которой вспомнилось именно это?

Его поразительная «русскость» заключена не в заемно славянофильском и не в коммуно-почвенническом, а в самом глубинном смысле слова, если, разумеется, таковой вообще существует. Сила, непоследовательность, паническое бегство от рутины, пробуждение лишь в «критические дни» Отечества, приверженность к некоторым традиционным национальным слабостям...

Когда начальство, хватая его за штаны, безуспешно пыталось притормозить его стремительное вхождение в историю, оно заводило самую неудачную, какая только может быть, пропагандистскую волынку. Видимо, нудный – на одной ноте – антиалкогольный бубнеж, определивший тональность всей казенной перестроечной риторики, сумел воздействовать лишь на самих исполнителей. Те же, кому он был адресован, зажав уши, огрызаясь и отплевываясь, встали во всесоюзную винную очередь. А им тут еще говорят: «Одумайтесь! На кого вы польстились? Мало того, что на безответственного болтуна, так еще и на пьяницу. Вот мы сейчас покажем его подвиги в Америке. Полюбуйтесь». Показали. Трезвенники с негодованием сочли эти кадры фальшивкой, нетрезвенники - с воодушевлением – подлинником. В те дни я слышал в метро разговор двух мужиков. Обсуждали они то же самое, что и почти все в эти дни. Один говорил: «Что уж, нормальный мужчина не может уже и бутылку виски выпить?» Второй соглашался.

Я, как и весь мой круг, очень долго сопротивлялся напору низовой  ельциномании. Эта харизма была не для нас. Обычный популист, говорили мы, плоть от плоти породившей его системы, говорили мы, просто обиженный реваншист, говорили мы, где хоть какой-нибудь интеллектуальный кругозор, спрашивали мы и сами себе отвечали: «где, где...» Но он стал делать столь нетривиальные шаги и жесты, что не призадуматься было нельзя. Выход из партии. Признание независимости балтийских республик. Поразительная способность к саморазвитию. Потом был август девяносто первого года, потом все остальное.

Потом - все остальное, из которого никак не вычеркнуть ни диких заявлений, ни берлинского дирижирования, ни Чечни, ни «тридцати восьми снайперов», ни таинственных исчезновений, ни прочих «загогулин». Это не вызывало того злорадства и той гадливости, с какими мы привыкли жить в советские годы. Это вызывало стыд и неловкость. Ибо он был не «они», он был «мы». На него сердились, как сердятся на шебутного, но любимого родственника. Его загогулины вызывали непременную потребность позвонить наутро другу Хельмуту и другу Биллу и сказать: «Ребята, вы уж нас извините. Он вообще-то хороший. С кем не бывает? Поймите…»

Он не хороший и не плохой – он разный. Он был и остется личностью впечатляющего масштаба со всеми ее издержками, обычно называемыми в народе «художествами». Он действительно - необычайно художественная натура.

Император Нерон, умирая, воскликнул: «Какой актер умирает!» Ельцин не актер, он артист, причем в народном, площадном смысле этого слова – без психологических нюансов и полутонов. Помните его медвежью хореографию в дни его последней предвыборной кампании?

Это все так. Но когда я слушал его прощальную телевизионную речь, у меня чесались глаза.

Из политической и общественной жизни ушло время артистов. Наступила, и, кажется, всерьез и надолго, эпоха бумажного шелеста, коридорного шепотка, мимолетного переглядывания, многозначительного покашливания, молчаливого тыканья пальцем в потолок.

Вот еще одна цитата – тоже из «Войны и мира» и тоже о Кутузове: «Ему надо было быть слабым здоровьем, для того, чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо». Здоровье Ельцина было слабо. И мы все это видели – одни с состраданием, другие со злорадством. И он ушел со сцены – достойно и мужественно. И он передал «свое место тому, кто заступал его». И жизнь его, слава богу, продолжается – частная жизнь частного человека. Прощальное свое обращение к нам он закончил так: «Вы заслужили счастье. Вы заслужили счастье и спокойствие». Заслужили их и вы, Борис Николаевич.

Источник: Грани.ру, 1.02.2006,