Авторы
За ними, за нашими неугомонными законотворцами и "поправщиками", уже стало довольно трудно уследить - столь стремительны их нервозные телодвижения.
Совсем недавно порадовался я тому, что страна все же еще жива: нашлись люди, много людей, немедленно откликнувшихся на чужую беду. Эти люди, называемые волонтерами, помогали чем могли: собирали вещи, продукты, лекарства и деньги, снаряжали транспорт, сами ехали в несчастный Крымск, чтобы спасать, помогать, лечить, кормить, разбирать завалы. "Есть надежда", - думал я, глядя на этих прекрасных людей.
Но, разумеется, тут же возникла необходимость все взять под контроль неусыпного государства, немедленно озаботившегося "установлением системного и полного правового регулирования общественных отношений, возникающих в сфере деятельности волонтеров".
Ну, разумеется, как же это без "полного регулирования общественных отношений". Так еще, неровен час, и гражданское общество образуется. Еще чего не хватало.
Совершенно очевидно, что в пароксизме своего карательно-запретительского «законотворчества» они не преследуют никаких целей кроме одной. Власть даже и не пытается добиться ничего кроме самой власти. Пытаясь поставить себя над законом или приспособить закон под себя, они ставят себя вне его и не могут этого понять.
Они в своем безумном кураже, потеряв всякую связь с реальностью, хотят запретить все человеческие чувства кроме лояльности. Они хотят запретить свободу мысли и высказывания, они хотят запретить или поставить под свой контроль (что то же самое) справедливость, честность, взаимопомощь, милосердие.
Они интуитивно понимают, что все человеческое, все свободное, умное, благородное и бескорыстное, что есть в стране, а главное, то, что обнаруживает губительную для них способность к самоорганизации, объективно направлено против них и их безмятежного существования. И не так уж они не правы.
У них нет ни ума, ни совести, ни чести, ни эстетического чувства, ни чувства меры. У них нет ничего кроме тупой, потной, пыхтящей, грубой и неуклюжей физической силы.
Прячась за спиной этой, в общем-то, не очень-то надежной силы и пытаясь лишить граждан самой возможности интеллектуального и нравственного маневра, они, как им кажется, окружают себя непроницаемой стеной, делающей их неуязвимыми. Они и правда окружают себя стеной, но совсем иной - плотной стеной не ненависти даже: ненависть слишком патетическое чувство, которого они едва ли достойны. Нет, не ненависти, а гадливого презрения и брезгливости, которые для многих куда сильнее страха.
Чтобы не заканчивать на столь пафосной ноте, я напоследок попробую рассказать анекдот, который, по-моему, исчерпывающе описывает суть этих самых "поправок", которыми нас столь безудержно радует начальство. Я сказал "попробую", потому что вся прелесть этого анекдота в его устном интонировании, весьма трудно передаваемом на письме. Но все же попробую.
Анекдот такой. Мальчишки из эстонского рыболовецкого села вбегают в сарай, где сидит дядя Арво, чинит свою сеть и курит свою трубку. "Дядя Арво! - говорят ребята. - Завтра мы собираемся идти ловить рыбу. Можно мы возьмем твою сеть?" "Конечно, можно!" - немедленно откликается старый рыбак. После чего затягивается трубкой и завершает свою мысль: "Единственное что - нельзя".
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
