Барочная опера Генри Перселла "Дидона и Эней" в постановке Саши Вальц собрала на одной из самых больших европейских Open Air сцен — берлинской Waldbuhne — 12 тыс. человек. Самый ожидаемый и рекламируемый проект года чуть не обернулся самым рискованным.
Открытую лесную сцену Waldbuhne построили к Олимпийским играм 1936 года вместе со знаменитым стадионом. Носила она тогда имя Дитриха Эккарта, идейного папы Гитлера и национал-социализма и была одним из самых значительных символов духовного и физического здоровья рейха. Теперь эта площадка, выстроенная как древнегреческий амфитеатр и вмещающая до 22 тыс. зрителей,— идеальное место для масштабных Open Air мероприятий.
Идея показать "Дидону и Энея" именно здесь пришла Саше Вальц и ее супругу продюсеру Йохену Зандигу два года назад во время представления оперы в Лионском амфитеатре. Самый значительный на сегодняшний день хореограф Германии на самой большой открытой сцене со своей самой успешной оперой — это ли не новое свидетельство успеха и востребованности. Но сама Вальц, похоже, думала не об этом. После лионского эксперимента, сопровождавшегося громом и вспышками молний,
ей очень хотелось еще раз показать под открытым небом оперу, в которой стихии — вода, огонь, воздух — соединяют и разлучают Дидону и Энея.
На самый дорогой проект Radialsystem (площадка современного танца, актуальной музыки и база Sasha Waltz & Guests) продали 12 тыс. билетов, что для танцевальной камерной оперы (хоть и на 64 человека) — потрясающий результат. Надо было видеть народные толпы, которые тянулись на продукцию contemporary dance лесными тропами заповедника в непромокаемых балахонах по причине именно в этот день обрушившегося на Берлин ливня. Дождь, правда, мистическим образом ровно в 19:00, когда началось мероприятие, прекратился. Но через 15 минут промокшие и замерзшие зрители начали бузить, выяснив, что сама опера начнется только через полтора часа, а сейчас надо выдержать некую праздничную "Увертюру". Утихомирить зрителей удалось только самой Саше Вальц, которая, прошлепав босиком на авансцену, решительно прокричала в микрофон готовому и ее растерзать амфитеатру: "Пока не стемнеет — не начнем".
Твердость виновницы торжества возымела действие. Зал притих, принялся за бутерброды и пиво, любуясь драматическими закатными декорациями на небе — в качестве уже природной увертюры к событию. И уж вовсе гробовая тишина воцарилась, когда занавес наконец упал и открыл гигантский подсвеченный аквариум с изображающими античных любовников танцовщиками, а оркестр Akademie fur alte Musik Berlin под управлением Аттилио Кремонези заиграл музыку Перселла, способную усмирить кого и что угодно. Тем более что дирижер (по научно-исследовательским соображениям) и хореограф (по постановочным) согласились в том, что известную нам редакцию оперы стоит существенно расширить: Аттилио Кремонези дополнил партитуру примерно получасом танцевальной музыки, заимствованной из других произведений Перселла.
"Дидона и Эней" — копродукция Берлина, Люксембурга и Монпелье — первая опера Саши Вальц, превратившая хореографа contemporary dance в одного из самых востребованных оперных постановщиков.
Здесь еще только заявлены все ее фирменные приемы. Например, манера делить персонаж между тремя-четырьмя исполнителями. Поющую Дидону — Ауроре Юголин (Aurore Ugolin) — сопровождают танцующие двойники: в то время как юная мечтательная Дидона еще только грезит о любви в рассеянных соло, ее взрослая подруга уже ныряет, как в холодную воду, в откровенные любовные дуэты с Энеем.
В принципе окружающая среда не имеет значения, когда Вальц ваяет на сцене свои многолюдные движущиеся барельефы. Для какой-нибудь статичной и монументальной постановки Боба Уилсона такая сцена и зал размером со стадион, возможно, и идеальны — для оперы в постановке Вальц все же под вопросом. Здесь так много прелестных мелочей — и в сцене, где актеры манипулируют тонной цветного тряпья, примеряя все подряд, и в эпизоде дивного "воздушного" балета на цирковых лонжах. Не говоря уже о монументальном, но тщательно прорисованном финале, где Дидона и Эней, тела которых умножены свитой таких же несчастных любовников, тянутся друг к другу руками, но никак не могут их соединить. Упускать все это барочное изобилие или разглядывать его в бинокль иногда просто жалко. Хотя с тем, что Саша Вальц способна талантливо и органично вписаться в любую природную среду, не поспоришь.
В традиционном варианте либретто правда о гендерной принадлежности Леоноры, переодевшейся в Фиделио, чтобы вызволить своего мужа из тюрьмы, выясняется лишь в конце. У Кратцера Леоноре трудно скрывать свою женскую природу, и на фоне актерской статики остальных героев, она постоянно ерзает: «Что, черт возьми, происходит» и «Боже, как неловко» – ответила бы она на любовные притязания Марселины, если бы ей не нужно было петь текст начала XIX века.
Почти во всех положительных отзывах о постановке как большой плюс отмечается её иммерсивность. Во время действия видишь только один, да и то замыленный и банальный приём – лениво направленный в зрительный зал свет поисковых фонарей, остальное же время наблюдаешь мерный шаг часовых вдоль зрительного зала. И всё это где-то там, на условной театральной сцене, с игрушечными автоматами и в разработанных художниками костюмах.