21.04.2010 | Книги

Бумажный «Хребет»

Рассказывая о мире при помощи метафор из виртуальной реальности, Алексей Иванов рисует портрет своего читателя

Получив всероссийскую известность после исторического «Золота бунта», злободневной «Блуды и МУДО» и сценария фильма «Царь», романист Алексей Иванов продолжил работать над популяризацией родного края, не покидая его. Своим представлением о патриотизме Иванов вдохновил людей с деньгами (весь проект «Хребет России» явился на свет с благодарностью РАО «ЕЭС» и лично Анатолию Чубайсу). Отснятые телевизионщиками во главе с Леонидом Парфеновым представления Иванова о родине только что прошли по «Первому каналу» в виде четырехсерийного фильма. Диалоги писателя и ведущего честно делили экранное время со стилизованной под лубок анимацией и выступлениями продюсера Юлии Зайцевой, демонстрирующей потенциал Уральских гор в качестве полигона для занятий экстремальными видами спорта.

В предисловии к бумажному варианту «Хребта» Иванов разграничивает фильм и книгу с некоторой долей презрения к телевизионной аудитории, которая привыкла получать информацию лишь в готовой к потреблению форме. Потому, пишет автор, книга свободнее и масштабнее фильма.

«Хребет России» вышедший в издательстве «Азбука» представляет собой собрание коротких, в страницу, очерков, сгруппированных в четыре главы. «Герои» -- о покорителях сибирской земли, «Заводы» -- о создании промышленных городов, где заводы важнее жителей, «Мастера», «Матрица». Из фактов уральской истории Алексей Иванов вываривает жесткие формулы, доступно описывающие местную самобытность. Эти формулы выделены жирным шрифтом (словно опорные понятия в школьном учебнике) и назойливо повторяются почти в каждом очерке. Фарт, неволя, дикое счастье, государева милость. Если верить писателю, от самого прихода в Сибирь Ермака и до наступления «лихих девяностых» XX века жизнь на Урале развивалась между этими метками. Решающая из них, пожалуй, неволя, обостренное чувство долга перед общим делом в обстоятельствах безграничной власти государства над человеком. По собственной неволе разбойники Ермака шли в поход на Сибирь, в битвах с татарами осознавали масштаб географических завоеваний, гибли или возвращались из них государственными людьми. По неволе рабочие горных заводов с технологиями, на десятилетия отставшими от европейских, вытаскивали страну на первые места в мировой добыче металлов. По неволе гибли мастера-резчики малахита над дорогими игрушками к императорскому двору. Неволя -- когда в 1905-м по-столичному бунтовали рабочие вполне благополучной деревни Мотовилихи.

В неволе фарт оборачивается диким счастьем, и беспощадный загул становится единственным способом распорядиться долгожданной удачей.

Подобная модель отношений сохранялась и воспроизводилась на Урале вне зависимости от смены одного политического строя другим. Идею стереотипа человеческого поведения и судьбы, который век от века определяется географией и историей, Иванов называет Матрицей, совсем как искусственный интеллект, порабощающий человека жизнеподобными сновидениями из фильма братьев Вачовски.

Слово «Матрица» -- не единственный пример того, как Иванов ткет старые хроники новыми нитками. В своих очерках писатель щедро рассыпает риторику современной публичной политики. Госзаказ времен Грозного, превентивный удар, виртуальное существование заводчика Анатоля Демидова, ограниченный контингент хана Кучума. Набирая массу терминов поп-пропаганды, текст опасно приближается к рекламному проспекту или пресс-релизу, каждое второе слово которого читателю приятно знакомо, но все вместе они складываются в пустоту.

С публицистическим пылом автора контрастирует равнодушие визуальной части книжки. Холодные, бессмысленные фотографии, которые телевизионщики везли с мест съемок, безыдейно отображают великолепие уральских памятников и природы (на страницах то и дело мелькают портреты на фоне заводов и гор: оператор, инструктор, режиссер -- приятные лица, однако от их обилия подарочное издание напоминает домашний фотоальбом). Еще более удивительно, что в книге не нашлось места ни для одной карты, если не считать предельно условного изображения туристических маршрутов из приложения.

Из-за стилистики «Хребет России» с трудом можно назвать познавательной книгой: за многочисленными виньетками происходящее теряется из виду.

Однако большинство изложенных в книге сведений должны быть худо-бедно усвоены в ходе школьных уроков истории. Писатель-краевед работает с эмоциональным отношением к изучаемому предмету. Языковые штампы нужны ему для того, чтобы, крепко схватив читателя за воротник, поближе подтянуть его к диораме происходящего. На одной странице «Хребта» соседствуют заскорузлая ладонь крестьянина и заархивированный файл, с которым писатель сравнивает не ограненный мастером самоцвет. Рассказывая о мире при помощи метафор из виртуальной реальности, Алексей Иванов рисует портрет своего читателя. Слог Иванова воздействует на брюшинные органы того самого обличаемого им потребления. Несмотря на дистанцию, которая обозначается в предисловии, его читатель тоже телезритель, благодарный потребитель удобоваримых концепций.

Источник: "Время новостей" № 64, 15.04.2010,