04.02.2010 | Книги

Кирпичи и облака

Эссе «Как роман» написано, выражаясь языком педсоветов, об отсутствии у школьника интереса к чтению

Книга французского беллетриста Даниэля Пеннака «Как роман» публикуется в России в третий раз. Но очередной ее выход (на этот раз в новой, адресованной родителям серии издательства «Самокат») хочется настойчиво отметить в том числе и в связи с громким возвращением проблем педагогики в область общественного интереса.

Культура вновь занялась конфликтом поколений. Телевизор транслирует точку зрения подростка (сериал «Школа» В.Г. Германики в смягченной форме повторяет непечатный месседж из ее же картины «Все умрут, а я останусь»). «Как роман» -- это переводная реплика учителя, замечательно отличная и методически, и интонационно от выступлений большинства его коллег.

Даниэль Пеннак родился в 1944 году в Касабланке, вместе с отцом-военным путешествовал по Африке, Юго-Восточной Азии и Европе. В 1971 году служил сам, прочим армейским повинностям предпочитая наряд по чистке клозетов, где, оперативно покончив с уборкой, самозабвенно читал сочинения Гоголя. Ряд маргинальных профессий, освоенных Пеннаком, начинает работа таксиста и заканчивает преподавание литературы в средней школе. С 1980-го Пеннак начал писать (детективы, повести для детей, политическую сатиру), к нулевым годам ХХI века став одним из самых читаемых французских авторов, переведенным к тому же на тридцать других языков.

Эссе «Как роман» написано, выражаясь языком педсоветов, об отсутствии у современного школьника интереса к чтению. Говоря проще, о любви к книгам, которой мешает пугающе многое. Зачем вообще читать? Как выясняется из книги Даниэля Пеннака, вовсе не обязательно. Главное -- сделать выбор сознательно, понимая, от чего отказываешься, а не из страха неправильно раскрыть тему итогового сочинения.

Универсальный и мрачный закон гибели отношений -- обязанность вместо привязанности, повинность, убивающая любовь, актуален для людей и бумаги. В первой главе «Как романа» живут подросток, в тоске засыпающий над увесистым программным кирпичом, и взрослые, которые назначили телевизор главным и единственным источником бед. Автор поправляет их, не бросая и не отстраняясь от героев-читателей-взрослых, вместе с ними отматывает время назад, к тому, когда, рассказывая сказки на ночь, родители сами были ребенку живым сочинением. Во второй главе, автобиографической, речь идет об учителе и об одном хронически не читающем классе. Завершает книгу список прав, которым пользуется любой взрослый читатель и вместо которых ученикам обычно достается необходимость пересказывать «близко к тексту» и овладевать «техникой чтения», сомнительный навык на скорость отбарабанить непонятный абзац.

Эти права взрослых -- не дочитывать, перескакивать, читать что попало и где попало, вслух или по второму кругу, и главное -- молчать о прочитанном. Пеннак понимает, отчего не поднимается рука вернуть хозяину давным-давно взятую книгу и почему отнимается язык вместо ответа на бестактный вопрос «ну как?». Его текст напоминает о читательском детстве, когда прочитанное, минуя аналитические инстанции, сливается с тобою так прочно, что причин этой связи установить уже невозможно. И невозможно расстаться с проглоченной за ночь и перевернувшей жизнь чужой книгой (правда, как объяснить это ее законным владельцам, автор не уточняет). Читатель опытный, читатель-критик или учитель-словесник отказывается от изменения собственного «я» в пользу объяснений. Написанное меньше его потрясает, зато он лучше формулирует впечатления. По долгу службы отказываясь от права на молчание, удовольствия от наступившей после чтения тишины, он постепенно забывает о существовании такового. Он требует резюме. Пытает, в чем смысл или так называемое художественное своеобразие. Тогда-то догадливые учащиеся и заменяют тексты краткими изложениями, в которых ничто -- ни темные места, ни ирония, ни отступления, ни заигрывания с читателем -- не отвлекают от четких ответов на поставленные экзаменатором вопросы.

В пересказе «Как роман» выглядит страшно серьезно, при чтении -- увлекательно. Легкость, с которой пишет сам Пеннак, поначалу даже тревожит, простота решений настораживает. Автор, однако, не делает ни одного ложного хода, и по мере того как со страшной скоростью летят страницы, за легкостью обнаруживается твердость, кроме иронии неравнодушие и внимание. Коллективный разум класса легко отличает того, кто втирается в доверие от того, кто доверие завоевывает. Автор «Романа» очевидным образом из вторых.

Кроме всего прочего у Даниэля Пеннака имеются отношения с русской литературой: на страницах эссе появляются не только Гоголь, но и Пушкин, Чехов, Достоевский. Его ученики, с ужасом взиравшие на «Мадам Бовари», охотно штудировали Льва Толстого. Любовь к экзотике? Скорее безопасное расстояние, на котором иностранная (классическая!) литература держится от школьной программы. Чтобы вернуть русскоговорящим школьникам удовольствие -- следить за тем, как увесистые кирпичи «Войны и мира» тают, словно легкие облака, -- нам, видимо, придется начать с Бальзака.

Источник: "Время новостей" №13, 28.01.10,