Это я про соединительный союз "и" в словосочетании "свобода и порядок". Во всех обществах современного мира, где этот союз сохраняет свою актуальность, он подвергался и продолжает подвергаться серьезным испытаниям истории. Войны, стихийные бедствия, кризисы, терроризм постоянно ставят перед государством и обществом сакраментальный вопрос: "и" или "или"?
С такой роковой альтернативой столкнулся мир после атаки на нью-йоркские башни-близнецы. Эта была атака на прекрасный и в общем-то единственно возможный союз, хотя за его спиной, потирая ручонки и глумливо скалясь, всегда маячит и ждет своего часа коварный "или".
Современный цивилизованный мир, развиваясь мучительно и кроваво, но, что главное, поступательно, выстрадал свое прочное "и", каким бы испытаниям оно ни подвергалось. Общества же, исторически склонные к тоталитарности, живут с "или". И очень неравные части такого общества по своим социальным устремлениям располагаются по разные стороны от этого "или". Когда-то в среде советской интеллигенции был популярен журнал "Химия и жизнь". Он, несмотря на скучное название, был довольно веселым, отвязным, очень современно иллюстрированным и при этом весьма познавательным. Шутники называли его "Химия или жизнь".
Словосочетание "свобода и порядок" не очень работает в наших широтах и долготах, и это надо признать. Стремясь к пределам своих значений, эти слова звучат как "жизнь и смерть" и столь же малосовместимы. Надо выбирать. Выбирать между гвалтом и толкотней привокзальной площади и благоговейной тишиной анатомического театра. Между крикливым базаром и торжественным кладбищенским покоем.
И никуда не деться от фатальной необходимости выбора между свободой и порядком, при том, что свобода, как правило, понимается как безнаказанное битье витрин, а порядок - как распространившийся на всю необъятную территорию страны опорный пункт милиции - вроде как в знаменитом стихотворении Пригова: "Когда все братья будут люди, и каждый - милиционер".
Но реальность реальностью, а вот параллельная реальность, каковой служит пропагандистская вывеска с изображением обложки российской Конституции и подписью "Российская Федерация", предполагает, что свобода и порядок не только совместимы, но и претворены в жизнь в одной отдельно взятой. Поэтому и то, и другое нуждается в "суверенной" интерпретации. Порядком предписано считать тотальную безальтернативность в политической и общественной жизни. А под свободой понимается свобода гражданина пойти на протестный митинг и провести несколько увлекательных часов в обезьяннике или оставаться дома и смотреть телевизионные новости про то, как наймиты НАТО пытаются расшатать нашу и без того непотопляемую лодку. Именно такая свобода и такой порядок отлично уживаются в нашей стране.
В столице Российского государства в последние дни произошли два существенных события, имевшие, на мой взгляд, прямое отношение к этой проблеме.
19 января средь бела дня в центре города на людной улице были хладнокровно убиты два человека - известный адвокат и юная журналистка. А через пару дней после этого возбужденной толпой молодежи тоже в центре Москвы был учинен форменный погром. Так юные "антифашисты" с анархистским уклоном выразили свой протест против убийств. Я не стал бы ставить тех, кто убивал, и кто протестовал именно таким, мягко говоря, экзотическим способом, на одну доску. Разница между ними есть. Такая же, как разница между мокрушником и хулиганом, опрокидывающим урны. Что, впрочем, не означает, что я сочувствую хулиганам. Совсем не сочувствую.
Интересно, какое из этих событий имеет отношение к порядку, а какое - к свободе. Вот убийство посреди улицы - это свобода? Или это порядок? Видимо, все же порядок. Потому что кто бы ни были эти убийцы, но чем меньше будет болтаться под ногами всяких мутящих воду адвокатишек и лезущих во все дырки неугомонных журналисток, тем порядка в стране будет, понятное дело, больше.
А протестное битье буржуазных стекол и бесплатный прорыв в тоталитарное метро имеют явное отношение к свободе. Да, это, увы, и есть свобода. Свобода в тех своих формах, каковы доступны и понятны для определенного типа сознания.
Это называется "улица корчится безъязыкая". Когда затыкаются рты, когда из слов утекают их значения, когда слова стремительно теряют смысл, то слово берут руки, ноги, палки и камни. И виновата в этом не только и не столько власть. Власть позволяет себе лишь то, что ей позволяет общество. Виновато, разумеется, общество, добровольно приковавшее себя к телевизору и забывшее о том, что от того, кто соглашается на рабство, отворачивается бог.
То, что фашизм (в обычном, а не в суверенном сурковско-павловском понимании этого слова) стал зримой реальностью, доказывать особенно не надо, а если надо, то дело обстоит еще хуже. И наиболее наглядные его черты даже не в том, что людей убивают посреди города. В конце концов, такие вещи случаются во всех больших и малых городах всего мира. Ну, хорошо - не так часто и не так нагло. Ну, хорошо - там убийц ловят или хотя бы стараются поймать, а здесь как-то не очень. Но бывает, бывает - земного рая нет, есть лишь разные круги ада.
Страшнее всего полная атрофия инстинкта самосохранения в нашем так называемом обществе. При отсутствии естественных социальных рефлексов с публичным гневом и тревогой выступают не сотни тысяч нормальных законопослушных граждан, как это обычно в цивилизованном мире, а лишь эти адреналиновые ребята, которые не умеют выражать свой протест другими способами.
Кстати, такие ребята тоже есть во всех больших и малых городах цивилизованного мира. И они там тоже играют какую-то свою дрожжевую роль. Но есть общества, умеющие чувствовать опасность и на эту опасность реагировать. А у нас, увы, социально активны, а потому и лучше всех заметны только ЭТИ и ТЕ.
Точнее - эти ИЛИ те. Выбирай, читатель.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»