Авторы
На фоне исчезающей в России свободы на страницах разных изданий (в том числе в «Деле») продолжают вспыхивать споры: а нужна ли вообще свобода в наших палестинах? Или при сильной руке власти, способной дать населению не только хлеба и зрелищ, но и приятное чувство, что Россию опять боятся, свобода лишь придуманное на Западе украшение, нам не подходящее?
Споры, в основном, касаются того, как может повлиять отсутствие политической свободы на развитие общества, как без реально конкурирующих партий правящий слой неизбежно вырождается, становится тотально коррумпированным и, следовательно, неспособным к принятию правильных решений. Однако на все упреки сторонники сильной руки традиционно отвечают, что Россия не созрела до полноценной свободы и демократии, мол, посмотрите на опросы общественного мнения, которые в очередной раз подтверждают правоту пушкинских слов о том, что правительство у нас единственный европеец (при азиатском и склонном к мракобесию народе), и, значит, только от правительства зависит – стать ли ему еще хуже.
Однако для оценки влияния отсутствия свободы на состояние общества, совершенно не обязательно заниматься прогнозированием будущего, можно взглянуть на определенные аспекты настоящего и прошлого, которые с большой долей убедительности продемонстрируют, как уменьшение такого вроде бы эфемерного понятия, как свобода, сказывается в реальной жизни.
Скажем, можно взять и проанализировать состояние искусства и культуры, для которых свобода, в том числе свобода творчества, есть вполне необходимое условие существования. Но как доказать, что артефакты свободного общества куда более значительны, чем произведения художников, измученных цензурой? Ведь на утверждение, что, кроме русских авангардистов, да еще пары имен новаторов, мировая культура прошлого века ничем русским не заинтересовалась, закричат такое, что дискуссия закончится, не начавшись.
Однако другая сфера – научная – вполне способна дать нам куда более полное и рельефное представление о влиянии свободы на общество.
Как известно, тоталитарные и авторитарные режимы любят хвастаться своими достижениями, и путинско-медведьевская Россия с ее откровенно националистической и имперской пропагандой брызгала слюной по поводу любого достижения России в прошлом и настоящем, дабы доказать, что мы, суверенно подневольные, ничем не хуже можем катать мячики и шайбы, чем они, купающиеся в своей фальшивой и ненужной свободе.
Впрочем, есть темы, которые как советская, так и нынешняя пропаганда обходит далеко стороной, понимая, что ей здесь искать нечего. Это достижения науки, причем не в обычном наборе похвальбы с упоминанием народного кудесника Кулибина, изобретателя радио Попова или тестя Блока Менделеева, открывателя периодической таблицы элементов и водки. Есть относительно корректная (как и любая статистика) система подсчета, которая доступна любому читателю Википедии (кроме русской, русская Википедия хранит патриотическое молчание - и понятно почему). Я имею в виду такую форму оценки вклада разных стран в науку, как самые престижные в мире Нобелевские премии. Кстати говоря, объединяющие науку и литературу, то есть науку и один из видов культуры – центральный на тот момент, когда Нобелевская премии в начале прошлого века и создавалась.
Так вот вклад России, проживший прошлый век под советским колпаком, в эту копилку мировых достижений не просто мал, а унизительно ничтожен.
Огромная страна, с громадным числом ученых и институтов, поддерживавшихся остро чувствующим конкуренцию государством, дала миру почти столько же лауреатов, сколько маленькая Италия, далекая Австралия и лесистая Канада, но меньше мизерной Швейцарии и почти столь же невеликой Швеции. То есть 22 лауреата. Это если считать всех, в том числе и таких эмигрантов, как Бунин, Бродский или Пригожин, таких диссидентов как Сахаров, и ученых досоветского времени Павлова и Мечникова. Если же их не считать, так как эмигранты и диссиденты представляют собой тех, кто между лояльностью родине и свободой уверенно выбирают свободу, то доля России в мировой науке становится совсем ничтожной – 12. Что в 25 раз меньше чем у свободолюбивых США, в 10 раз меньше, чем в стране чая и полония – Англии, как, впрочем, и в суровой Германии, в пять раз меньше, чем во Франции, и просто меньше, чем у таких малых стран Европы и Азии, как Голландия, Венгрия, Япония и Дания.
Если же подсчитать вклад России в современную науку и культуру в процентном отношении, то он окажется просто позорным – 2.3%. То есть если бы в 1917 году Россия как государство исчезла (а оно вообще-то и исчезло), то отряд все равно не заметил бы потери бойца.
О том, что это именно влияние свободы, а не просто проявление национальной бездарности, говорит такой факт: еще хуже результаты у еще одного гонителя свободы - Китая
(5 лауреатов), а то, что китайцы – способные люди, лишний раз доказывать не надо. Тем более что нация давно признана воображаемым сообществом, а само понятие используется исключительно в пропагандистских целях. Потому что биологически увидеть этнические отличия невозможно, а уровень развития нации – это только результат определенного социального и исторического опыта.
Так что мизерные 2 процента России в развитии мира - это просто отсутствие свободы. И все.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
