Авторы
Ведь чуть что, так сразу про интеллигенцию. Интеллигенция то, интеллигенция се. То она чего-то все время кому-то должна, то ей кто-то.
Никак не утихнут безумные в своей фатальной неразрешимости разговоры о том, кто она, эта самая интеллигенция, - совесть нации или ее говно. А также все висит и висит в воздухе проклятый вопрос про "с кем вы, мастера культуры".
А все эти вопросы, сколько раз их ни задавай, все равно вопросами и останутся, ибо ответа не имеют. По крайней мере ответа односложного и очевидного. А не имеют они ответа потому, что интеллигенция – это вовсе не однородная субстанция, склеенная теми или иными общими идеалами, целями, ценностями и жизненными принципами.
Сказанное, разумеется, в полной мере относится и к так называемой творческой интеллигенции, то есть к совокупности объединенных чисто формальными признаками граждан, профессиональная деятельность которых заключается в писании букв, рисовании картинок, вождении смычком по струнам и умении ловко притворяться на сцене вовсе не тем, кем ты являешься на самом деле.
Вот, допустим, удивляются и негодуют: "Как же он мог! Он же артист! На него же смотрят миллионы. Неужели ему не дорога его репутация?" Почему не дорога? Дорога. Просто референтная группа у всякого своя. Кто-то дорожит своей репутацией в профессиональной среде. Кто-то остро ощущает социальную ответственность перед читателем- зрителем-слушателем. А кому-то важно и интересно исключительно то, что о нем думают в администрации президента или на худой конец в Министерстве культуры. И это все имеет отношение к репутации и заботе о ней. И в общем-то непонятно, на каком основании одних следует считать интеллигентами, а других нет.
Интеллигенция как единое понятие – вещь труднопредставимая, а потому до такой степени располагает к мифологизированию.
В Москве около Музея Сахарова стоит престранное сооружение: металлический конь с крылами вольно или невольно парит над частоколом из неопрятно зазубренных то ли шипов, то ли прутьев. Это, представьте себе, памятник российской интеллигенции. Так там буквально и написано.
Таким образом российская интеллигенция в лице ее славных представителей – деятелей задорного скульптурно-монументалистского цеха – воздвигла памятник самой себе. Причем вполне рукотворный.
Памятники разным абстракциям или - что в данном случае то же самое - собирательным категориям ваять легче в том смысле, что никто не станет гнобить авторов с точки зрения внешнего сходства или несходства с оригиналом. Но оно же и труднее, ибо надо же все-таки хоть как-то представить себе емкий визуальный образ, скажем, Стабильности или, допустим, Удвоения ВВП.
Или взять ту же интеллигенцию. Как ее вообразить? А изобразить как? Как персонифицировать? Собирательный народный образ интеллигента сводится к чему-то невнятному, но непременно в очках и шляпе. Но тут может получиться, не дай бог, какой-нибудь Берия. Нет, не пойдет. Интеллигенции к лицу страдание, не так ли? Подвергнутый добрососедской порке Васисуалий Лоханкин вполне бы здесь сгодился, хотя ведь он тоже некоторым образом фантазия.
Но в данном случае мы имеем, вообще-то говоря, очередную конную статую. Что и правильно, ибо это надежно и респектабельно. Конь - это всегда конь. Хоть бы и крылатый. Хоть бы и в пальто.
Некоторая неясность состоит лишь в том, является ли памятник интеллигенции памятником при жизни, наподобие тех, что принято было воздвигать тиранам на столичных площадях и дважды героям на их малых родинах. Или это, так сказать... Нет, не будем давать волю мрачным прогнозам.
Во избежание мучительных и вязких недоразумений я бы не стал употреблять слово "интеллигенция" в том или ином оценочном смысле. Никакого проку от этого не было и не будет.
А вот прилагательное "интеллигентный" мне кажется вполне оценочным и более или менее понятным. Употребляя это слово, я обычно имею в виду человека, наделенного достаточно изощренным поведенческим вкусом и отчетливым этическим рефлексом.
Впрочем, вкладывая в это понятие именно такое значение, я не чувствую себя вправе не допускать и иных. Вот, например, была когда-то у нас такая соседка - Клавдия Николаевна. Так вот она этим словом оценивала почему-то исключительно объекты материальной культуры. Забежав к моей маме за луковицей "на минутку" и просиживая у нас часа по полтора, она иногда хвасталась удачными приобретениями. "Я, Елен Михалн, в ГУМе скатерку купила. Такую интеллигентную! Часа два простояла. Зайдите посмотрите".
Ладно скатерка. Однажды она сообщила о том, что купила в подарок мужу "очень интеллигентные подтяжки". Что означал в данном контексте этот сильный, но туманный эпитет, для меня навсегда осталось загадкой.
Устойчивое словосочетание "типичный интеллигент" в зависимости от контекста или интонации может иметь абсолютно разные значения. В одном случае может, допустим, подразумеваться человек, чьи твердые принципы органично сочетаются с терпимостью и уважению по отношению к чужим убеждениям. В другом случае речь вполне может идти о безвольном растрепе, не умеющем вкрутить лампочку.
Один мой знакомый на вопрос, как бы он максимально кратко определил интеллигента, подумал и сказал: "Ну, это, видимо, тот, кто без ошибок пишет слово "интеллигент".
Можно и так. А можно, говоря предельно схематически и ради пущей выразительности сгустив краски, предположить, что интеллигент от неинтеллигента отличается тем, что неинтеллигент в гостях стырит, допустим, ложку, а интеллигент – книжку.
А чтобы не заканчивать столь мрачно, вот цитата: "Я верю в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по России там и сям – интеллигенты они или мужики, - в них сила, хотя их и мало". Это Чехов, один из самых проницательных диагностов загадочной русской души.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
