Авторы
Что происходит в Эстонии? Все мои тамошние знакомые - а это, как правило, люди моего круга и близкого мне образа мыслей - дружно уверены в том, что их власти повели себя вопиюще глупо и мелочно. Что полиция оказалась совсем не готова к такому повороту событий и поэтому вела себя не очень, мягко говоря, адекватно. Что на многие социальные проблемы правительство смотрело сквозь пальцы, а потому стали возможными погромно-мародерские эксцессы на улицах Таллина.
Они говорили, что происходившее в Таллине - это не межэтнические столкновения. В Эстонии живет много русскоговорящих, вполне интегрированных в эстонскую и, соответственно, европейскую жизнь. Но немало и таких, которые не могут найти себя в новой жизни. Они-то и подвержены тяжелым постимперским комплексам. Они-то и бузят. Им в общем-то все равно "что тот солдат, что этот". Это лишь повод. Не было бы этого, был бы другой.
Еще они говорили о традиционном протестантском менталитете большинства эстонцев, которые никак не в состоянии понять, что для кого-то портрет дедушки и сам дедушка - это одно и то же. Им решительно непонятна та буря страстей, которая может разгореться из-за того, что портрет перевесили из гостиной в спальню. Им совсем непонятна логика восточных соседей, которые проявляют такую пылкую любовь к "отеческим гробам" за рубежами своей родины, при том что сами содержат эти гробы в постыдном небрежении.
Ну, это-то непонятно не только им. То, что творится в эти дни у нас, кажется подчас тяжелым горячечным бредом. Вроде бы мы уже и привыкли к тому, что, как выразился однажды мой приятель, "наша мама сумасшедшая". Но нет, остатки спасительного здравого смысла всякий раз сопротивляются рутинному опыту.
На днях я проходил мимо Калашного переулка, где уже который день тусуется кодла юных питомцев кремлевского вивария под чутким руководством дяди Васи, общепризнанного нравственного камертона нашего гражданского общества. Они пикетируют здание эстонского посольства.
Подойдя поближе, я стал свидетелем тщательно сымпровизированного, но не чересчур страстного митинга. Кудрявая барышня в центре композиции хорошо поставленным голосом выпускницы того или иного культурно-массового учебного заведения выкликала какие-то речевки, которые тут же подхватывала толпа одетых в фабричного пошива униформу юношей и девушек. "Чемодан, вокзал, Таллин!", - кричала девушка. "Чемодан, вокзал, Таллин!", - вторили остальные. Мне понравилась речевка "Марина, не позорь русское имя!" Хорошее и к тому же исконно русское имя "Марина", как я понял, - это имя эстонского посла.
На стене дома висел плакат загадочного содержания. На нем было начертано: "За демонтаж фашистского посольства Эстонии". Уж извините за столь неуместный в этот поистине исторический момент педантизм, но и содержание, и форма этого плаката вызывают очень много вопросов.
Сначала про "демонтаж". Что имеется в виду? Демонтаж здания, что ли? Этого красивого, в стиле модерн, особняка? О, нет! Только не это! Я, разумеется, понимаю, что завезенным из Липецка и Рыбинска пламенным юным антифашистам совершенно по барабану, будет стоять в центре моего родного города прекрасное здание или нет. Но мне-то, москвичу, каково? Или речь идет о переносе посольства в другое помещение? Тогда при чем здесь демонтаж? Кто объяснит?
А кто объяснит, что означает словосочетание "фашистское посольство"? Впрочем, понять, почему шипящее, как советское шампанское, слово "фашизм" выдвинуто поближе к началу лозунга, легко. По законам рекламного искусства ключевое слово должно быть поближе к началу, иначе оно не запомнится. Идея верная, но не доведенная до логического завершения. Ибо по этой (и не только по этой) логике должно было бы быть написано так: "Фашистский демонтаж посольства Эстонии". Тогда было бы хотя бы понятно, о чем идет речь. А то ни туда, ни сюда.
Впрочем, даже в этом случае сильного эффекта не получится. Слово "фашизм" давно уже утеряло всякий смысл кроме того, что это просто такая бяка-закаляка кусачая. Слова "фашизм" уже, считайте, нет. Во всяком случае в том значении, в каком оно обычно употреблялось в ушедшем двадцатом столетии. Если существует "фашистское посольство" демократического государства, то это значит, что могут вполне себе существовать "фашистский кабинет директора школы", "фашистский пивной ларек" или, допустим, "фашистская сущность антифашистского движения". Что, впрочем, мы и видим все чаще и чаще. В трескучей квазиантифашистской риторике нашего агитпропа "фашизм" и "антифашизм" находятся не по разные стороны баррикад, а по разные стороны знака равенства.
То, что происходит в Эстонии, и то, что происходит у нас, вещи на самом деле не слишком связанные между собой, как это ни кажется странным. В Эстонии есть проблемы. Серьезные проблемы. И у них это очень хорошо понимают. Но самое главное, что это исключительно ИХ проблемы, и они их решат, я уверен. Была бы воля. А она есть.
Наши-то проблемы куда серьезнее.
Известно, что постимперские страны подвержены фантомным болям. Первое время свербят и ноют отсеченные органы: рука, нога, ухо, палец. Потом это проходит. А у нас что болит? Все чаще за последнее время начинает казаться, что мы имеем дело с фантомной головной болью. Хорошо бы ошибиться.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
