04.04.2007 | Париж Дельфины де Жирарден

Парижские слухи и разговоры

26 января 1837 года

Кроме гриппа, третьеразрядного наказания Господня, недавно завезенного к нам из Лондона, рассказывать на этой неделе решительно не о чем, но поскольку у нас все убеждены, что если тебе нечего сказать – это еще вовсе не причина для того, чтобы ничего не говорить, то, когда новостей нет, их изобретают. В Париже ложная весть существует примерно неделю; разумеется, существование это нельзя назвать всеобщим и полноценным, ибо в тот момент, когда она начинает свою жизнь в том квартале, где ей суждено умереть, в том квартале, где родилась, она уже близка к смерти; впрочем, как бы там ни было, окончательно опровергнуть ее прежде, чем через неделю, никому не удается, а распуская слух, которому суждено просуществовать неделю, вы ничем не рискуете. В этом году воображение парижан отличается весьма малым разнообразием и еще меньшей веселостью. Все, на что оно способно, - это известие об очередной смерти; забавы ради парижане не погнушались похоронить даже Мюзара: у них почтения ни к чему, даже к наслаждениям. Но самое восхитительное заключается в том, что, сколько бы якобы умершие люди ни доказывали, что они живы, это нисколько не мешает слухам об их смерти распространяться по огромному городу; стоит только пустить  слух – и его уже не остановишь; ложная весть дает побеги повсюду и для того, чтобы выкорчевать ее из нечистой почвы человеческого разумения, вам придется совершать самые громкие подвиги: только так сможете вы убедить людей, вас оплакивающих, что вы принадлежите к сонму живых; возможно, впрочем, что и это не поможет: найдутся упрямцы, которые, увидев вас, скорее согласятся поверить, что вы воскресли, чем признать, что рассказами о вашей смерти их ввели в заблуждение.  Да! для людей с богатым воображением Париж – великий город; в провинции жизнь куда беднее, так что ложные вести приходится доставлять туда из столицы вместе со шляпами, лентами и охотничьими ружьями; жителя маленького городка так запросто не уморишь. Вы скажете: «Такой-то умер», а он через пять минут выйдет прогуляться по главной улице городка; в провинции приходится вышивать по реальной канве, а это дело неблагодарное; ведь  провинциальная действительность сводится к событиям совсем простым: тут умер кот, там канарейка снесла яйцо, у одного подгорел омлет, у другого собака свалилась в пруд, супрефект дал обед, через город без остановки проследовал никому не известный путешественник, одна дама отдала покрасить занавески в белый цвет, одна барышня явилась в церковь в новом платье, семейство Буржино выписало из Парижа рояль, девицы П… нарядились в платья с узкими рукавами, и прочие известия в том же роде, о которых приходится говорить, ибо нужно же обсудить последние новости.

Провинциальные жители сами смеются над собой и говорят совершенно справедливо: «Для нас все это – настоящие события; больше-то нам говорить не о чем!» Да зачем же в таком случае говорить? Говорить ради того, чтобы говорить, – это чистое безумие. Вы ведь  не поете, если у вас нет голоса, отчего же вы почитаете необходимым беседовать, не имея предмета для беседы? О, все дело в этой роковой мании, которая причиняет нам, французам, огромный вред, - в этой потребности, более пагубной, чем самая неумеренная любовь к роскоши, в этой утомительной необходимости во что бы то ни стало поддерживать беседу;

угасающая беседа - это для хозяйки дома пытка и позор; она обязана любой ценой придать разговору живость. Перед лицом столь грозной опасности хозяйка гостиной готова на все и не брезгует ничем; она способна скомпрометировать себя, поделиться самыми задушевными своими воспоминаниями, выдать свою тайну, высказать все, что у нее душе… все, что угодно, лишь бы поддержать беседу. Если же, на беду,  у нее нет своей собственной тайны, она примется выведывать у вас вашу; она поведает вам двадцать самых фантастических выдумок; она припишет особам, которые побывали у нее прежде вас, множество фраз, которые они и не думали произносить. Затем она прибавит: «Поверите ли вы, что госпожа такая-то дерзает вести подобные речи?» Или: «Госпожа Х… только что говорила мне о вас всякие гадости; она ведь не задумываясь предает своих лучших друзей; впрочем, у нее есть оправдание: ей необходимо было отыскать тему для беседы!»

Мы знаем одну даму, которая так ответственно относится к обязанностям хозяйки дома и так убеждена в необходимости поддерживать беседу в любом месте и на любую тему, что, не довольствуясь домашней практикой, отправляется с той же целью в город.  Дочь ее, недавно вышедшая замуж, существо простодушное и скромное, не принимает никакого участия в блистательных подвигах матери, поэтому та постоянно осыпает ее упреками. «Когда вы наконец научитесь разговаривать!» - воскликнула  однажды мать после довольно продолжительного визита, в течение которого дочь не промолвила ни слова. – « Но, маменька, мне не о чем было говорить». – «Неважно; если не о чем говорить, значит, надо что-то придумать: главное, рассказать что-нибудь интересное. Скажите, что вашу карету задел омнибус, или  что на ваших глазах на улице арестовали человека, или что вы стали свидетельницей ссоры двух мужчин; что вам попалась навстречу великолепная похоронная процессия, что у вас украли шаль – одним словом, говорите все, что взбредет вам в голову, только не молчите, иначе я больше не буду брать вас с собой». Молодую супругу шестнадцати лет от роду, которая не любит мужа и выслушивает попреки от матери, нетрудно довести до слез. Итак, молодая женщина расплакалась. Диалог матери и дочери происходил в экипаже между двумя визитами. Экипаж остановился перед роскошным особняком; выездной лакей осведомился, принимает ли госпожа баронесса, и ворота торжественно отворились. « Какое невезение, -- подумала молодая женщина. – Все сидят по домам, а ведь погода сегодня такая хорошая», - и она утерла глаза.

«Как вы бледны, милая Валентина! – вскричала баронесса ***. – Вы, должно быть, нездоровы?» Мать бросила на дочь испепеляющий взгляд, как бы говоря: «Ты способна что-нибудь сказать или нет, несчастная?!» Бедняжка Валентина вспомнила об историях, которые надлежит выдумывать. «Нет, сударыня, -- отвечала она, -- я просто очень сильно испугалась. Мы чуть было не опрокинулись». – «Ах, Боже мой!  -- воскликнула баронесса. – Как же это?» Мать торжествовала: дочь показала себя достойной продолжательницей ее дела. «Нашу карету задел омнибус, когда мы проезжали по мосту Искусств» . – « По мосту Искусств? » - изумилась баронесса. – «Она хотела сказать: по мосту Людовика Шестнадцатого», -- не растерялась мать и тотчас сплела восхитительную историю, которая совершенно успокоила баронессу. Разговор завязался.

«У вас прекрасная шаль, милая Валентина», -- сказала госпожа ***. Молодая женщина собиралась промолчать, но мать взглянула на нее так грозно, что она набралась храбрости: «У меня была шаль куда красивее этой, но вчера ее у меня украли». – «Неужели! – воскликнула баронесса (как видим, она только и делала, что восклицала). – Нужно непременно ее разыскать. Префект полиции мой друг, я тотчас ему напишу…» -- «О, не стоит, сударыня!» – сказала Валентина. --  «Как не стоит? – изумилась баронесса. – Да ведь вы, должно быть, отдали за нее огромные деньги!» – «Дочь моя хочет сказать, -- не растерялась мать (ибо мать никогда не терялась), -- что зять мой уже взял все необходимые меры». Разговор зашел о другом, и Валентина вновь погрузилась в мечтания. – «Поистине, -- разглагольствовала тем временем ее мать, - светская жизнь с каждым днем делается все более и более пустой. Появление клубов внесло разлад в нашу жизнь; мы разучились беседовать, забыли, что такое остроумие; по утрам мужчины играют и курят, а по ночам пьют. Как мне жаль нынешних молодых женщин: никогда еще свет не был так скучен». – «Ручаюсь, что Валентина с вами не согласна, - возразила баронесса. – Не думаю, чтобы она была недовольна клубами». Поскольку Валентина не следила за ходом разговора, она промолчала. «Валентина, - недовольно произнесла ее мать, - госпожа баронесса обращается к вам, отвечайте же». – «Возможно, она не знает, что такое клуб, - любезно заметила баронесса, желая смягчить разгневанную мать, - я уверена, что ей нечего бояться карточных игр». Валентина подняла глаза на мать и, увидев, что та страшно недовольна, поняла, что ей пора вступить в разговор. «Нет, сударыня, -- сказала она, - я много слышала о Жокей-клубе; да вот только что нам рассказали, что там вчера произошла ссора, которая может иметь самые неприятные последствия».  – «Ссора между игроками?» – спросила баронесса с весьма встревоженным видом. – «Да, сударыня!» – «А имен игроков вам не  назвали?» – «Кажется, речь шла о г-не де Г…». Не успела она произнести это имя, как мать бросила на нее третий грозный взгляд, который бедная Валентина истолковала совсем неверно. «Да-да, именно о г-не де Г…» -- подтвердила она. – «О Боже! Какой ужас!» – вскрикнула баронесса и бросилась к камину, чтобы позвонить и позвать кого-нибудь из слуг, но в ту же секунду лишилась чувств.

Валентина не знала, что и думать; она назвала г-на де Г…, потому что он слыл главным героем клуба; она не знала, что г-жа баронесса также избрала его своим героем. Он уже два дня не приезжал к ней, и она объясняла это их размолвкой, но клубная ссора… клубная ссора – это совсем другое дело; баронесса не находила себе место от волнения; на нее было жалко смотреть. Пришлось оставить ее в одиночестве; гостьи откланялись.

«Вы, дочь моя, должно быть, совсем лишились ума, -- в отчаянии сказала Валентине мать. – Как вы могли назвать г-на де Г…!» – «Но, маменька, я ведь не знала…» – «Когда живешь в свете, следует знать. А шаль! Заявить, что шаль в тысячу экю – пустяк, о котором и жалеть не стоит!» – «Но, маменька, она ведь собиралась написать префекту полиции!» -- «Ерунда! Вы что же, полагаете, что она в самом деле стала бы ему писать? Она это сказала из вежливости. А мост Искусств! Додуматься до того, что карета опрокинулась на мосту Искусств, по которому кареты сроду не ездили! Какая глупость!» -- «Вот, маменька, -- сказала несчастная Валентина, -- вы сами видите, мне лучше молчать». – «Да уж, теперь я вам советую не произносить ни слова!»

Вот и мы с удовольствием даем тот же самый совет всем разносчикам ложных вестей, которые убивают друзей, клевещут на врагов и выдают тайны своих возлюбленных ради того, чтобы поддержать беседу. Мы говорим им: право, вам лучше помолчать.

Англичане – во всяком случае, настоящие англичане – видятся ради удовольствия побыть вместе; они не считают себя обязанными болтать без умолку ради того, чтобы известить окружающих о своем присутствии; испанцы курят и молчат; немцы собираются вместе для того, чтобы помечтать; жители Востока находят в прекрасном молчании неизъяснимое наслаждение, -- они не открывают рта даже ради того, чтобы отдать приказание слугам; им довольно бросить взгляд, подать знак рукой. Два десятка рабов тотчас бросаются исполнять повеление хозяина. Их не приходится даже звать: по одному знаку раб приносит трубку; по другому приводит одалиску под золоченым покрывалом!.. по третьему взмахивает саблей, и голова преступника слетает с плеч! Никакие слова не действуют так скоро и так зримо; людям Востока слова не нужны, они прекрасно обходятся без них; для исполнения каждого из их желаний у них имеется особый раб, для выражения каждой из их идей – особый человек. Итак, одно из сокровищ Востока – молчание, и в этом отношении Франция вовсе не заслуживает упрека в приверженности к азиатской роскоши! – Кстати, перечтя написанное, мы обнаружили, что и сами рассказываем обо всем этом исключительного потому, что сказать нам нечего; не беда! Мы так высоко ценим наши мысли, что готовы проповедовать их даже в ущерб самим себе.