Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

01.09.2006 | Просто так

В школу с родителями

Я тоже не забуду школьные годы. Я никогда их не забуду. К сожалению.

Обобщать собственный опыт неправильно. Но что делать, если собственный опыт у тебя есть, а чужого нет.

Понятно, что есть школа и школа. Моя жена, например, вспоминает свои школьные годы с отчетливым удовольствием. Я ей не то чтобы завидую, а как-то скорее изумляюсь.

Я пошел в школу первого, ясное дело, сентября тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года. Кажется, именно в этот год ввели школьные формы. Я сейчас рассматриваю свою тогдашнюю фотографию и очень жалею, что не могу показать ее вам. Вы бы все сразу поняли, если бы увидели это стриженое лопоухое существо в фуражке и мышиного цвета гимнастерке с ремнем и пряжкой. Поверьте, вполне слезоточивая фотка.

В первый же день случился ужас. Всех рассадили по партам. Я как маленький и близорукий был посажен на первую парту в средний ряд. Входит представительный мужчина в коричневом костюме, выдерживает дидактическую паузу и говорит: «Здравствуйте, ребята. Садитесь. Я директор вашей школы». Пауза. «Зовут меня Семен Григорьевич». Пауза. «Фамилия моя... (пауза)... Тепленький». И он даже не торжественно, а как-то победоносно приосанился. Боже! Что со мной было! И это на первой-то парте!

Подобная истерика случалась со мною еще дважды: в четвертом классе на торжественной линейке, посвященной дружбе народов (повода не помню), и в шестом – на спектакле «Овод», причем в том самом месте, где главного героя, представьте себе, расстреливают. Там я тоже сидел в первом ряду и тоже подвергся публичному изгнанию. О том, как повлиял этот эпизод на мою устойчивую неприязнь к театральному искусству, поговорим как-нибудь в другой раз.

А в тот раз, то есть в первый день моей школьной жизни, меня вывели за ухо в коридор и сказали: «Завтра придешь в школу с родителями».

Назавтра я пришел с мамой. Маме пришлось объяснять учительнице Марии Васильевне, что я очень впечатлительный.

Но в этот же (то есть второй) день опять случился ужас, может быть, и поужасней первого. Дело в том, что я постеснялся попроситься в уборную. Я терпел и ерзал, ерзал и терпел. Я, как сна голубого, ждал спасительного звонка, но я его не дождался. Предательская струйка выползла из-под первой парты и двинулась в сторону учительницы Марии Васильевны. Было тоже очень смешно, но на этот раз уже не мне. На переменке Мария Васильевна мне сказала: «Завтра придешь в школу с родителями». На следующий день мама снова объясняла ей, что я впечатлительный. Так, по словам известной песни, начинаются школьные годы.

Из всего этого логично было бы предположить, что школу я – при такой своей впечатлительности – так и не закончил. Да нет, закончил, и даже не так уж и плохо. Но когда я слышу о том, что нет, мол, не забудет никто никогда школьные годы, я с этим очень даже соглашаюсь. Я тоже не забуду школьные годы. Я никогда их не забуду. К сожалению.

Очень многим снится время от времени один и тот же тягостный сон. Примерно о том, что вот мне, уже взрослому человеку, по какой-то там непонятной причине необходимо сдать экзамен по – допустим – тригонометрии за девятый класс. Такие сны знакомы многим. А мне еще все время снится фраза: «Рубинштейн, завтра придешь в школу с родителями». Я просыпаюсь и с очень сложным чувством медленно и мучительно вспоминаю, что родителей моих давно уже нет и что хотя бы по этой причине в школу я не пойду. Не пойду я в школу. Ни завтра, ни послезавтра, ни когда-либо еще.



Источник: "Еженедельный журнал", №34, 2.9.2002,








Рекомендованные материалы



Имя розы

Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!


Грибной дождь

Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.