Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

07.07.2005 | Колонка

Устав от ВЛКСМ

Ты умер, но дело твое живет. Да и тело, впрочем, тоже

Друзья! Грядет славная юбилейная дата. 29 октября сего года Всесоюзному ленинскому коммунистическому Союзу молодежи исполнилось бы 85 лет. И ведь исполнилось бы, если бездушная история не повернулась бы так, как она повернулась, вырвав из наших рядов так всем нам полюбившийся комсомол.

Мы не забываем тебя, товарищ. Да и хрен тебя забудешь, если телевидение с утра до ночи показывает нам кинофильмы про твое героическое прошлое. Как тебя забыть, если бодрые комсомольские песни можно вырубить из памяти лишь топором, да и то вряд ли. Как тебя забыть, если твое светлое имя носят проспекты, газеты федерального значения и станции метрополитена.

Мы помним тебя. Помним в героические двадцатые, в буденовке и с шашкой наголо штурмующего Перекоп. Мы помним тебя на диспуте, где ты со всей присущей тебе страстью бичуешь буржуазные пережитки вроде ношения галстука или чтения стихов поэта Есенина.

Мы помним тебя в тридцатые – стриженый затылок, линялая гимнастерка, бдительный взгляд стальных глаз. Ты в президиуме комсомольского собрания. Ты разрубаешь кулаком плотный, мощно заряженный классовой ненавистью воздух. А вот ты на трибуне заводского митинга. Надсаживая свою пролетарскую глотку, ты требуешь смерти предателям-троцкистам. «Собакам собачья смерть», - кричишь ты в толпу.

Мы помним тебя в пятидесятые-шестидесятые. Ты бодр как всегда. Ты беспечно горланишь на первомайской демонстрации песни Александры Пахмутовой на слова Гребенникова и Добронравова. «Главное, ребята, - поешь ты, - сердцем не стареть». – «Меня мое сердце, - вторят тебе твои товарищи, - в тревожную даль зовет». В эту странную двусмысленную эпоху с ее квазилиберальными закидонами твое гомогенное сознание начинает давать сбои и слегка двоиться. Одной рукой ты голосуешь за осуждение культа личности и восстановление ленинских норм партийной и хозяйственной жизни. Другой – в красной повязке на рукаве – ты ловишь на улицах стиляг, затаскиваешь их в кутузку и распарываешь бритвой их брюки-дудочки. И правильно – нечего тут. В одной руке у тебя журнал «Юность» с Аксеновым, в другой – несколько тетрадных листков, исписанных мелким почерком. Это подробный, как тебе и было поручено, отчет о вчерашней вечеринке в общежитии. Главное ведь, чтоб сердцем не стареть. На свете ведь парня лучше нет, чем комсомол шестидесятых лет, не так ли? Ох, как раздваивалось в те годы твое сознание, если сочинивший радостную песню про то, что «нам стареть недосуг, комсомольцы двадцатого года», молодой поэт Владимир Войнович через несколько лет стал тем, кем он стал, а именно клеветником и отщепенцем.

А потому удивительно ли, что к семидесятым годам из простодушного романтически настроенного оболдуя ты превратился в циничную тварь с обвислым брюхом, пухлой мордой, чиновной скукой в белых глазах и комсомольским значком на лацкане приобретенного в сотой секции ГУМа финского пиджака. Извини, товарищ, за то, что я как-то соскочил с юбилейного тона, но что делать, если именно таким ты мне запомнился.

Мы хорошо, даже слишком хорошо помним тебя в эти замечательные годы - годы зрелого социализма, БАМа и Продовольственной программы. Мы видим тебя, как живого, на выездном совещании комсомольского актива, где ты, смертельно устав от своего же эпического вранья, от своей ублюдочной риторики, от слова «задействовать», от своей казенной бодрости, устав от самого себя, устав от ВЛКСМ и его устава, паришься в райкомовской баньке в дружеском окружении фигуристых хохотушек из местного актива. Слава о твоих скромных досугах, достойных пера разве что Петрония, кругами расходилась по просторам родной страны.

Мы не очень-то отчетливо запомнили тебя в восьмидесятые – в годы твоего блистательного заката. Не очень ты как-то выпирал из общей массы. Видимо, копил силы для последнего прыжка, для последнего своего подвига. Молодая гвардия рабочих и крестьян умирает, но не сдается. Да и кому, как не комсомолу, устремиться в самое пекло, в самую бучу великих событий. Не всем же на диванах-то отлеживаться. Кому-то надо и черную работу делать. И вот твои любимые питомцы, твои научившиеся летать орлята, расправив упрямые плечи, отважно ринулись в пучину нарождающегося российского бизнеса, в каковой пучине с разной степенью успешности барахтаются и по сей день. Ты умер, но дело твое живет. Да и тело, впрочем, тоже. Мы невольно вспоминаем о тебе, слушая речи народных избранников или глядя на одухотворенные лица «Идущих вместе». Нет, весь ты не умрешь.

С радостным юбилеем тебя, наш безвременно почивший товарищ. Спи спокойно. Спи крепко, и пусть тебе снится крейсер «Аврора», Днепрогэс, Магнитка, поликлиника четвертого управления, спецпаек и черная «Волга». Спи, родной комсомол. Спи и смотри, не просыпайся.



Источник: "Политбюро", № 40, 27.10-2.11.2003,








Рекомендованные материалы



Шаги командора

«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.


Полицейская идиллия

Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»