17.02.2006 | Архив "Итогов" / Просто так

«И мой… со мною»

Когда разговор заходит в тупик, я, чтобы сменить тему, с привычной обреченностью завожу речь о злополучном грызуне

Вполне возможно, что речь идет об открытии. А может быть, и о целых двух.

Суть первого в том, что в Германии никому не известна мелодия Бетховенского "Сурка". Это удивительно. Но это так.  Я проверил это человеках на пятнадцати, не меньше. Включая, кстати, и музыкантов. Совершенно непостижимо, каким образом мелодия, ставшая чуть ли не  национальным нашим  достоянием, известная у нас всем, не исключая тех, для кого имя Бетховена ассоциируется лишь с "удивительной, нечеловеческой музыкой" или в крайнем случае с "так судьба стучится в дверь", обошла стороной свою родину.

- Что это за мелодия? - напев ее, спрашиваю я у немецкого приятеля.

- Не знаю. По-моему, какая-то французская песенка.

- Но ведь это же Бетховен. Это же очень популярная штука. Не менее чем, скажем, "К Элизе".

- "К Элизе" я, разумеется, знаю. А это ты сам выдумал.

Здрасьте! "Сам выдумал"... И так много раз. Кстати, желающим пошутить насчет моего музыкального слуха, якобы преобразующего знакомую мелодию в незнакомую, ответственно заявляю: слух  у меня есть, и неплохой. А вот "Сурка" у немцев нет.

Нет "Сурка" в своем отечестве. Да и о сурке ли речь? В этом  вопросе - интрига второго вероятного открытия...

Розмари Титце - мюнхенская жительница, замечательная переводчица современной русской прозы и, как писали раньше, "большой друг нашей страны". Мы сидим у нее на кухне, пьем кофе. Разговор идет о том, к искусству ли имеет отношение литературный перевод или к культуре. Я настаиваю на втором, хозяйка - на первом. Когда разговор заходит в тупик, я, чтобы сменить тему, с привычной обреченностью завожу пение и речь о злополучном грызуне.

- Нет, не знаю, -  говорит Розмари. Как будто бы я ожидал чего-нибудь другого.

- А что это - "сурок"?" -  спрашивает она, профессионально заинтригованная неизвестным ей русским словом.

- Животное, - говорю, - грызун. Спит. Сам не видел.

Лезет в словарь.

- Странно, - говорит она, - альпийский зверек. Довольно большой. Живет в норе. Действительно все время спит. По-моему, в качестве спутника для путешествий не вполне удобный.

- Ну, не знаю. Мы как-то привыкли. Сурок и сурок.

И мы снова об искусстве перевода.

Но мой сурок уже со мною - прочно и неотвязно. И вдруг -  яркое детское воспоминание.

- Слушай, - говорю я. -  Я вспомнил. Когда я был маленьким, у нас на патефоне играла пластинка, где Козловский (это такой наш знаменитый тенор) пел "Сурка" с французским почему-то припевом:

             По разным странам я брожу,

             Avec la marmotte

             Везде приют я нахожу,

             Avec la marmotte.

             Avec la, avec si,

             Avec la marmotte

Стало быть, этот самый "marmotte" и является искомым спутником нашего непоседливого лирического героя.

Розмари не из тех, кто оставляет поиск на полпути, - она как-никак из протестантской семьи. Благо под рукой оказался то ли "Robert", то ли "Larousse".

- Так. Marmotte, marmotte... Да, действительно сурок. Странно... Постой, постой, постой! Тут есть еще одно значение. Слушай: "Marmotte - сумка, чемодан для путешествующих по делам".

Ничего себе! Вот он - так называемый момент истины: "И мой мешок  со мною". "И мой рюкзак со мною". "И чемодан со мною". Нет, "чемодан" хуже. Неважно. Что-то в таком роде.

Все понятно: скорее всего - обычный неправильный перевод.

А мы-то так сроднились с нашим малотранспортабельным зверем! Мы так беззаветно всю свою сознательную жизнь таскали за собою, а то и на себе это невнятное, но дорогое нам существо, не чувствуя тяжести и даже не задаваясь вопросом о высшем значении нашей добровольной обузы. И уж, разумеется, не придавая никакого значения мрачноватому подтексту "дальних стран". Так неужели же мы, обознавшись и сами того не замечая, волочили  по жизни какой-то  неодушевленный мешок неизвестно с чем? Нет, не может этого быть. Наш сурок - с нами, и мы его не предадим.

Нужна ли мораль к этим двум странным сюжетам? Конечно, нужна. Какая? Ей-богу, не знаю. А есть ли связь между безвестностью в Германии "Сурка" и тем удивительным обстоятельством, что он скорее всего никакой даже и не сурок, я, признаться, тоже не знаю. Соблазнительно думать, что есть.  Вопросов много. Кто автор стихов? Если автор немец, то почему Козловский пел по-французски? Кто русский переводчик? Какого времени перевод? Какого времени музыка? И в конце-то концов - почему же все-таки ее нет в Германии? Если не лениться, во всем можно  разобраться без особого труда.

Но это - для науки. Наша же с вами роль куда как скромнее: еще раз с умилением удивиться тому, что в нашей жизни все еще есть чему удивляться.

Источник: "Итоги", №23, 15.10.1996,