06.07.2017 | Нешкольная история

«Я не верила, что буду жить…». Часть 3

угнанные в Германию

Автор: Татьяна Трашкова. На момент написания работы ученица 10 класса школы №7, г. Великие Луки, Псковская область. Научный руководитель Ирина Алексеевна Мамедова. 3-я премия XII Всероссийского конкурса «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал

Латышки в лагере имели привилегии: в город их выпускали свободно,  они жили и работали отдельно, причем рабочий день у них был короче.

Начальником лагеря был не военный человек. Когда их привезли и выгрузили из вагонов, он отсчитал определенное число девушек. Их построили и повели в лагерь. Одна девушка из бабушкиной деревни захотела быть вместе с ними, но ее просьбы и мольбы не помогли.  Видимо, в лагерь требовалось строго определенное количество работников. И та девушка попала в лагерь в Гамбурге.

Работали по 12 часов, в две смены: 1-я неделя – день, 2-я – ночь. Основной работой была расчистка завалов после бомбежек. Узниц грузили в машины и под охраной вывозили в Берлин или Гамбург, которые в то время подвергались сильным бомбардировкам.

Прабабушка говорила, что работать было очень тяжело, отдыхать во время работы было нельзя. Охраняли и следили за их работой полицейские с собаками.

Подъем в лагере был в шесть часов утра. На завтрак узницы получали по кружке кофе низкого качества без сахара. На неделю каждому человеку выдавалось 1,5 кг хлеба из опилок. Хлеб можно было съесть сразу, а можно было растянуть на неделю. Затем работа до обеда. На обед получали суп из стручковой фасоли. После обеда опять работа. Очень часто девушки работали без обеда, были голодными до ужина. В лагерь приезжали чуть живые, очень хотелось есть. На ужин получали ковшик баланды, чаше всего это была жидкая каша на воде. Прабабушка уже не верила, что сможет когда-нибудь наесться вдоволь хлеба.

По субботам дополнительно выдавали столовую ложку сахарного песка, 2 картофелины и ложку подливы. Но этой еды было ничтожно мало – узников постоянно мучило чувство голода. Мяса не видели вообще, продукты были гнилые, низкокачественные.

Так как по выходным дням не работали, немцы разрешали узницам выходить в город, но с обязательным условием – нашивки на груди и плече. Но девчонки умудрялись слабо их пришить, а после выхода в город оторвать. У прабабушки сохранилась фотография  того времени. На этой фотографии она изображена вместе со своими подругами из трудового лагеря и двумя парнями. Когда я спросила бабушку, кто эти парни, она рассказала, что в один из выходных дней они познакомились с двумя парнями из мужского трудового лагеря. Они были уроженцы Ленинграда и работали на немецком аэродроме. По выходным их тоже выпускали в город. На обратной стороне фотографии написано, что она сделана 3 октября 1942 года. На фотографии видно, что девушки одеты в легкие летние кофточки, а моя прабабушка стоит в светлом летнем платье, парни одеты в костюмы и белые рубашки. Интересно, что одежда узников трудового лагеря не похожа на рабочую форму, которую мы привыкли видеть на фотографиях, где изображены узники фашистских концлагерей лагерей. Обычно это тяжелая темная роба в полоску.

В начале, я подумала, что у парней из кармана пиджака виден носовой платок, но бабушка сказала мне, что это нашивки, которые обязаны были носить узники.

Прабабушку увезли в Германию в мае 1942 года, значит, прошло пять месяцев, как она стала узницей трудового лагеря. На фотографии молодые люди выглядят еще достаточно хорошо, не видно, что они измождены голодом, угнетены и даже кажется, что они довольны. Создается впечатление, что фотография сделана во время какого-то праздника.  Но пройдет немного времени, и, как сказала прабабушка, они все похудеют, устанут от непосильного труда, от постоянного голода, от тоски по родине, по своим близким и от безвыходности положения. Одну фотографию прабабушка собиралась отослать своей сестре домой. На обратной стороне фотографии написано: «Фото на память дорогой сестрице Шуре о сестре Тони. Дорогая сестрица, посмотри на меня, какая я была и какая я стала. 3 октября 1942 г.». Вот эта фраза «какая я стала» говорит о том, что прабабушка до приезда в трудовой лагерь выглядела совсем иначе. Однажды их знакомые парни из другого лагеря принесли девушкам геркулесовые хлопья из своего пайка. Девушки пронесли их в лагерь, а вечером ели их вместе с другими девушками в своей комнате.

Но переводчица увидела это и донесла на них коменданту лагеря. В комнате провели обыск, и все продукты изъяли. Эту переводчицу звали Маша, сама она была из Харькова. Как сказала прабабушка, она была «стукачкой», следила за девушками, доносила на них, участвовала в обысках.

За это ее освободили от работ, она получала дополнительный паек и жила отдельно от всех. Ее судьба была трагичной – когда союзники освободили лагерь, ее убили сами узники.

Иногда им выдавалась незначительная сумма денег, на них очень мало что можно было купить. В центр города их, конечно же, не пускали, поэтому они  гуляли на территории  вблизи от лагеря. Тем более что рядом находились река и лес. Там же располагался немецкий поселок, куда узницы ходили наниматься, на прополку огорода, уборку урожая. Платой за труд была еда – суп или бутерброды.

Я спросила прабабушку, была ли у нее возможность убежать во время таких прогулок. Она ответила, что бежать не было смысла. Они находились в чужой стране, немецким языком не владели, кругом немцы, даже в какую сторону бежать они не знали, местное население их не защитило бы и не спрятало.

Время прогулки было ограничено, часы отбытия и прибытия отмечали в журнале. Женский трудовой лагерь был отделен забором от мужского лагеря для военнопленных. Тот лагерь был интернациональным: помимо русских и поляков, там также находились французы, англичане. Узницам строго воспрещалось подходить к забору, а тем более общаться с военнопленными. За это самое малое, что могли сделать, – отругать, самое большое – избить. Бабушка вспоминает, что военнопленные находились в ужасном состоянии, и узницы, выезжая на работы, видели, как практически каждый день из лагеря выносили трупы.

Меня поразило, что «остовцам» разрешали переписываться с родственниками. Прабабушка рассказала, что она переписывалась с сестрой и братом. Однажды брат прислал ей посылку с сухарями, которую немцы осмотрели, изъяли и потом выдавали ей по 200 грамм сухарей один раз в неделю.

Бабушка делила сухари на всех соседок по комнате. До сегодняшнего дня она вспоминает вкус хлеба, присланного ей из родной деревни.

В 1943 году из письма брата она узнала о смерти матери. Это событие так ее потрясло, что она потеряла сознание, а потом и речь, в результате чего фельдшер из лагеря отправил ее в городскую больницу, где она пришла в себя. Потом ей рассказали, что 2 месяца она лежала, не приходя в себя, на третий месяц начала чувствовать руки и ноги, потихоньку восстанавливалась речь. Удивительно для бабушки было то, что медперсонал больницы к ней, хотя она  была русской и узницей трудового лагеря, очень хорошо относился. Они ее подкармливали, заботились о ней. Так же удивительно было то, что они извинялись перед ней за то, что их страна воюет с Россией, говорили, что их мужья на фронте, что многие погибли, что они не виноваты в этой войне.

После больницы с рекомендацией врачей, что ей необходима более легкая работа, прабабушка была направлена на рыбокомбинат и проработала там три месяца.

Это работа только называлась легкой, рабочий день был также 12 часов, труд не менее тяжелый, чем разбор завалов. Единственное преимущество – работала под крышей и имела возможность достать что-то съестное. Но так как рыба была соленая, много ее нельзя было съесть. Бабушка работала с немцами, и вспоминает, что отношение к ней было нормальное. Выносить ничего не разрешалось. Но бабушка не могла не помочь своим оголодавшим подругам, и несколько раз, сильно рискуя, проносила небольшие рыбешки в складках юбки. Несколько раз приносила своим соседкам по комнате ведро рыбных отходов. В бараке эти «деликатесы» слегка обваривали и ели несоленые, полусырые. Отходы прабабушка приносила с сопроводительной запиской, в которой указывалось, что она их не украла, а забрала как отходы.

Окончание следует

4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде