К большому сожалению, я по некоторым личным обстоятельствам не смог прийти 12 числа ни к проспекту Сахарова, ни на Тверскую. Но зато я целый день провел в интернете и общее представление о происходившем и происшедшем получил.
Совершенно понятно и вполне объяснимо то, что среди многочисленных гуляющих по Тверской граждан было много тех, кто оказался недовольным или даже возмущенным тем, что какие-то психи и провокаторы, скорее всего, нанятые иностранными спецслужбами, попытались испортить им праздничное настроение.
Скорее всего, недовольны и возмущены также и все те, кто организовывал, придумывал и долго репетировал военно-патриотические зрелища.
И тем, и другим я выражаю свое искреннее сочувствие, понимая, что далеко не всех волнуют те проблемы, которые волнуют пусть и малочисленную, но все же самую активную и самую неравнодушную часть российского населения. Право на равнодушие я признаю так же, как и право на неравнодушие. В общем, сочувствую, да.
Но почему-то несравненно сильнее я сочувствую избитым, засунутым в душные автобусы, оштрафованным непонятно за что и непонятно за что отправленным на разное количество суток посидеть в кутузке и подумать о своем поведении.
«А незачем было нарушать», — скажет неизбежный и неизбывный мрачный гражданин, верный давней и почтенной советско-бюрократической традиции употреблять переходные глаголы русского языка без объекта.
Примерно так добродушный, но напускающий на себя строгость молодой милиционер из кинокомедий времен моего детства говорил незадачливому юному влюбленному, сорвавшему для своей возлюбленной веточку сирени в городском парке. «Почему нарушаем, гражданин?» — наигранно строгим голосом говорил он. Узнав же, в чем дело, милиционер браво козырял, отпускал нашкодившего Ромео с миром и мечтательно, по-хорошему завистливо вздыхал ему вслед.
А еще в истории сохранились некоторые речевые конструкции последнего генсека, говорившего: «Андрей Дмитриевич, сядьте, вам потом дадут». Или: «Мы тут с товарищами внесли».
Но это кино, и это давно. И это генсек, и тоже уже, в общем-то, давно. А здесь? «Нарушать ЧТО?» Нарушать какие-то невнятные правила, установленные непонятно кем и явно в нарушение закона? Кто что нарушил? Кто перевернул машину? Кто разбил витрину? Кто первым напал на человека «при исполнении»? Кто в кого чем запустил? Нет ответа. Но нет, все равно: «Незачем было нарушать».
А также я краем глаза следил и за сопутствующей всему происходившему неравнодушной дискуссией в социальных сетях.
Не раз и не два приходилось читать и слышать такое примерно: «А хорошо ли, а правильно ли, а морально ли внедряться в чужое пространство? Хорошо ли портить другим людям праздник? Люди пришли с семьями и с детьми посмотреть на битвы кривичей с вятичами, рюриковичей с чингизовичами и бонапартовичей с кутузовичами, а вы влезли туда со своей, как сейчас говорят, повесткой, до которой добропорядочным москвичам и гостям столицы нет никакого дела. И все испортили. Рады, небось, что все испортили? Вот вы всегда так!»
Абстрагируясь от конкретного контекста, спрошу и я сам себя: «Хорошо ли вмешиваться в чужой разговор, в чужое веселье, в чужой праздник? Хорошо ли портить чужое благодушное настроение? Хорошо ли втягивать других людей в гущу своих проблем, до которых им нет никакого дела?» Сам же себе и отвечу: «Нет, плохо!»
Или так, чтобы было еще проще и еще конкретнее: «Хорошо ли посреди ночи орать благим матом под окнами добропорядочных граждан, намотавшихся за день на своих рабочих местах? Хорошо ли орать под чужими окнами, когда только что начало действовать снотворное или беспокойный младенец наконец-то заткнулся лишь пять минут тому назад?»
«Очень, очень плохо», — опять же отвечу я сам себе с полной убежденностью человека, чье окно выходит на оживленный перекресток, где сводный хор загулявших граждан и гражданок безо всякого предварительного объявления вполне даже может грянуть «Катюшу» часа в четыре утра, а ты мало того что видишь в это время четвертый по счету сон, так еще у тебя, допустим, и приличный слух.
Тут, как нетрудно догадаться, я вкрадчиво подвожу к моей любимой теме контекста и ставлю тот же вопрос, но уже так: «Хорошо ли посреди ночи орать благим матом под окнами добропорядочных граждан, если на тебя напали хулиганы с намерением отнять у тебя кошелек и мобильный телефон?»
Ответ ведь не получится уже столь же категоричным и столь определенным, каким он был в первом случае, ведь правда же?
А еще можно задаться таким, например, вопросом.
В биографии Пушкина есть широко известный эпизод, вошедший даже в школьные учебники. Однажды юный поэт раздобыл где-то портрет Лувеля — убийцы герцога Беррийского — и на нем написал: «Урок царям». И показывал этот портрет в театре, расхаживая по рядам. Небось, и на ногу кому-нибудь наступал, невежа!
Так вот. Почему бы не спросить, хотя уже и непонятно у кого: «Хорошо ли было с его стороны мешать дамам и господам, пришедшим в театр, наслаждаться чистым искусством? Ну, зачем он влез туда со своим дурацким портретом?»
Спросить-то можно, конечно… Да вот только если этот спектакль — плох он был или хорош — чем-то и запомнился потомкам, то только этим самым поэтом с этим самым портретом.
Глядя на многочисленные фотоснимки и наблюдая за прямыми трансляциями, я в какой-то момент задумался над таким лингвистическим понятием, как омонимия.
Нет, это не от слова «ОМОН», это совсем другое, хотя такой каламбур в контексте различных событий последнего времени и заманчив само по себе.
Омонимия — это когда два одинаково написанных или одинаково звучащих слова имеют совсем разные значения. Ну, например, существует лук, который едят, и лук, из которого стреляют. Или, допустим, есть коса, которой косят траву, и есть коса, которая «девичья краса».
В данном же случае я задумался об омонимии другой, не вербальной, а, так сказать, визуальной.
Это я к тому, что из двух одинаковых с виду прямоугольных кусков ткани, одинаково покрашенных в три цвета — белый, синий и красный (именно в такой последовательности, то есть сверху вниз), один является государственным флагом Российской Федерации, а другой, судя по всему, — чем-то совсем иным.
Потому что ничем иным нельзя объяснить, почему полиция, как это можно было увидеть в изрядном количестве видеосвидетельств, выдергивала из толпы людей, единственным признаком дурного поведения которых было всего лишь то, что они держали в руках именно этот самый кусок ткани.
Не может не впечатлить законопослушного гражданина фотография, на которой свирепый омоновец ломает через коленку древко государственного флага того государства, коего он не только является гражданином, но является и полномочным его представителем. Он что, прямо нарушает закон, в соответствии с которым надругательство над государственным флагом карается законом? Нет? Не нарушает? А, напротив, устанавливает таким образом порядок? Значит, это какой-то другой флаг? Просто он выглядит точно так же?
Среди многочисленных людей, недовольных сложившимся в стране положением вещей, есть просто недовольные, предпочитающие тихо ворчать на кухне или с другом за кружкой пива, а есть и
активно недовольные. Вот они-то и выходят на улицы и площади своих городов для того, чтобы увидеть друг друга, и для того, чтобы было видно их самих. И их, как мы видим, становится все больше. И они, как мы видим, становятся все моложе. И многие из них, как мы видим, практически лишены страха. Потому что они В СВОЕМ ПРАВЕ. Они уже в своем праве, в отличие от людей предыдущих поколений, кто свои права лишь с разной степенью последовательности и упорства отстаивал и продолжает отстаивать в многолетних и изнурительных бумажных битвах.
Есть такая расхожая речевая конструкция, как «переписывать историю». Бессмысленный набор слов.
Историю никто не переписывает, потому что ее никто не пишет. В том числе и историки. Историки ее изучают и интерпретируют под неизбежным влиянием тех исторических процессов, которые творятся в данный момент в непосредственной близости от них самих.
История пишет сама себя. И какие из спонтанно возникающих событий вдруг становятся историческими — нам, по словам поэта, не дано предугадать.
Можно лишь с большой степенью вероятности предположить, что масштабное батальное полотно, развернувшееся 12 июня в центре столицы — как, впрочем и в центрах многих других российских городов, — не может забыться. Хотя бы уже потому, что оно не может не иметь продолжения и развития.
При этом незабываема и, так сказать, ее «постановочная», хотя и никем не предусмотренная часть.
Все сошлось таким удивительным образом, что на фоне квазиисторических реконструкторских симулякров прямо на наших глазах творилась настоящая живая история, наиболее яркие эпизоды которой и сами непременно станут со временем интересными сюжетами для реконструкторов последующих поколений.
Источник:
inliberty. 13.06.2017,
