17.03.2016 | Нешкольная история

«Я помню в Вязьме старый дом…». Часть 1

Воспоминания очевидцев о фашистской оккупации

АВТОР: Анастасия Антонычева, Дарья Воронина, Вера Дригота, Виктор Николаев, Максим Сорокин. На момент написания работы ученики 9-го и 11-го класса, г. Москва, школа № 380. Научный руководитель Алла Валентиновна Воронина. 3-я премия III Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал

О Великой Отечественной войне написаны горы книг. Но, к сожалению, лишь в небольшой их части – правда о войне. Подчас она столь тяжела и неоднозначна, что и выговорить ее трудно. Трудно и морально, и в силу секретности многих военных архивных материалов. По сути, та война, которую мы себе представляем, образ которой так долго создавался в нашем сознании – это совсем «не та война». А участники и свидетели другой, настоящей, сначала не могли, а потом зачастую и не хотели разрушать сложившийся образ. А теперь этих людей остается все меньше. Возможно, мы последнее поколение, которое еще может общаться с уходящими живыми свидетелями. Их воспоминания становятся поистине бесценным историческим документом.

В летние месяцы наша школа и созданный в ней музей организуют небольшие краеведческие экспедиции, в которых принимают участие ученики и выпускники нашей школы. На материале этих экспедиций и написана данная работа. Летом 2000 года в составе детской краеведческой школы мы ездили в город Малоярославец Калужской области, в августе 2001 года наш небольшой отряд работал в Гагаринском районе Смоленской области, где записывались рассказы очевидцев о войне.

Воспоминания об оккупации, записанные в Калужской области (Малоярославецкий и Боровский районы)

Из воспоминаний командующего истребительной авиацией ПВО Н.А.Сбытова: «С нападением Германии на нашу страну в Московском военном округе стали какие-то удивительные события происходить... назначили новых командиров и почему-то всех из НКВД... ни одного кадрового военного. И это во время войны! Такой подбор кадров был целесообразен только с точки зрения внутренней безопасности... Энкавэдэшники в военных вопросах не разбирались, что вскоре стало совершенно ясно».

Уже в начале августа нашими летчиками было замечено, что в южном направлении фашисты фотографируют дороги, ведущие на Москву. Однако долго никаких мер с нашей стороны не предпринималось. 5 октября разведчики донесли о двух колоннах немецких танков, двигающихся по Варшавскому шоссе. Это был корпус, обошедший линию обороны под Смоленском. Уже утром 5 октября командование ПВО решило мобилизовать курсантов двух военных подольских училищ, ибо никого, кроме женщин с лопатами на строительстве окопов, поблизости не было.

Приказ Сталина был, как всегда, краток: задержать фашистов любой ценой минимум на пять-семь суток. «А чем задерживать – неизвестно... На пути немцев мы могли поставить только тех же подольских курсантов и мои самолеты, штурмовавшие немцев по несколько раз в день. Курсантов в период с 6 по 10 октября легло на полях от Медыни до Крестов три с половиной тысячи только убитыми. Вечная им память!»

Октябрьская трагедия у стен Москвы... В эти дни мальчики-курсанты подольских военных училищ буквально своими телами преградили путь врагу в районе Малоярославца.

Почти никто из них не вернулся. Надо было выиграть несколько дней до подхода резерва. И с этой стороны враг так и не смог молниеносно прорвать нашу оборону. (Основной монумент в честь подвига подольских курсантов сооружен на Ильинских рубежах, где в начале 70-х годов состоялась первая встреча оставшихся в живых.)

Оккупация Малоярославецкого и Боровского районов продолжалась с начала октября 1941 по январь 1942 года, три месяца. В поселке Ильинское под Малоярославцем мы записали рассказы нескольких очевидцев, переживших октябрьские дни 1941-го. В основном эти рассказы касаются их детских впечатлений от картин местности после боев. Сейчас в лесу трудно отыскать что-либо, кроме оплывших и осыпавшихся окопов и траншей. После войны местные жители там долго находили оружие. Но зимой 1941-го весь лес по линии дотов был буквально усеян обрывками и кусками человеческих тел. Только весной из-за опасности эпидемии местными властями были организованы рейды по сбору останков солдат. Для девушек эти рейды были особенно морально тяжелы. Местные жители в основном уверены в бесполезности гибели курсантов и просчете командования. На самом деле мальчики были обречены изначально, так как их задача была любой ценой выиграть время.

По линии обороны подольских курсантов сооружены мемориалы и братские кладбища. Но местные жители считают, что и сейчас в лесу много не захороненных, поросших травой останков советских солдат.

Немецкие кладбища в этом районе, как и везде, помнят хорошо, хотя они давно уже исчезли под асфальтом дорог и различными постройками.

В Боровском районе Калужской области не было таких страшных боев. Здесь не было карателей, не отмечены случаи зверств или расстрелов. Дислоцировались обычные немецкие части. Безусловно, они отбирали скот, создавали тесноту в избах (солдаты спали часто прямо на полу), но местных жителей не трогали, не убивали.

Интересны воспоминания женщин, ныне уже старушек, об оккупации. В их рассказах немецкие офицеры часто фигурируют не иначе как «красивые» или «очень красивые». На наши настойчивые вопросы они попробовали расшифровать это следующим образом: «необыкновенно чистые». Вероятно, эта опрятность и ухоженность, невиданная у мужчин в сельской местности, бросалась русским женщинам в глаза.

Хочется отметить и тот факт, что сегодня у людей почти полностью исчез страх и об оккупации они говорят спокойно и правдиво.

В Калужской области нами не было записано ни одного воспоминания, где бы немцы рисовались убийцами, насильниками и пр. В Боровском и Малоярославецком районах жители не раз отмечали случаи нормальных, даже человеческих отношений между хозяевами и непрошеными постояльцами. Например, врач-хирург по собственной инициативе оперирует нарыв на руке местной жительницы. По рассказам, немецкие солдаты жаловались местной учительнице немецкого языка на свою подневольную жизнь.

К слову сказать, эти удивительно чистые и красивые немцы завшивели очень быстро и до такого состояния, что повергали в изумление даже местных жителей.

Русские женщины иногда по-человечески жалели этих немецких мальчиков. Так, во время бегства немцев из Боровского района в одной из деревень старушка подвезла к дороге, по которой мчались машины и техника, на санках молодого солдата с отмороженными ногами и хотела пристроить его к отступавшим. Сообразив, что больной никому не нужен, она кричала и пыталась доказать, что его оставляют на верную гибель.

В Малоярославецком районе нами были записаны рассказы о случаях сожжения немцами нескольких деревень, но жителей не трогали. Во всех рассказах довольно равнодушным немцам противопоставляются «злые финны». Причем, причины их озлобленности совершенно не помнят (а ведь только что была финская война). Подробностей их зверств тоже не сообщают: «финны были рыжие, ругали советскую власть, занимались рукоприкладством». Местные жители их очень боялись.

Осенью прошлого года вслед за летней экспедицией мы два раза выезжали в пригород Малоярославца деревню Алешково к ветерану войны Алексею Ивановичу Величко, ныне пенсионеру-литератору, а зимой 1941 года командиру лыжного взвода разведки именно в этих местах. Удивительно было ходить с ним по нынешним тропкам среди огородов и слушать его воспоминания о ночных лыжных рейдах по этим полям много лет назад. С помощью Величко мы опросили около 10 жителей деревни Алешково, расположенной на том самом Калужском шоссе, по которому осенью 1941 года двигались на Москву фашисты. Бои в этих местах были тяжелые, с большими потерями с обеих сторон.

Старожилы вспоминают о полях, усеянных трупами, куда они, тогда еще дети, ходили, в общем-то, мародерствовать. Их можно понять: был голод и очень холодная зима.

У мертвых немцев отрезали ноги ниже коленного сустава и размораживали их в печке. После этого с конечностей уже можно было снять оттаявшие сапоги. Снимали с трупов и теплую одежду (у немцев зачастую были свитера), редко, но выбивали и золотые коронки.

Жена Величко, Мария Гавриловна, рассказала о квартировавших у нее в доме австрийцах из армии вермахта. Эти вообще ругали Гитлера (причем, как именно изъяснялись и понимали друг друга разноязычные люди, сейчас уже объяснить затрудняются), а под конец двое из австрийцев и вовсе разбили в щепки свое оружие о ствол огромного дерева перед домом.

Несколько особняком стоит рассказ одной местной жительницы, Ольги Ивановны, переехавшей сюда уже через много лет после окончания войны. Войну она пережила девочкой в районе Орла, в сельской местности. Рассказ ее касался действий Красной Армии при освобождении их села. Дело в том, что в их селе фашисты прибегли к хитрости: к дотам и пулеметам они пробирались исключительно в женской крестьянской одежде. У наступавших красноармейцев сложилось впечатление, что местные женщины помогают немцам. Поэтому в первый же час освобождения все жительницы села вместе с детьми были согнаны в центр поселка и окружены пулеметами. Что-то удерживало от расстрела. Но крик одной женщины все же спровоцировал выстрел. Женщина была убита, ее маленькая дочка в одну минуту стала сиротой. Судьбу остальных решило неожиданное появление генерала на белом коне (по мнению рассказчицы, это был почему-то Рокоссовский), который быстро и справедливо решил дело, попросил у девочки прощения и увез ее с собой. Пожалуй, это самый мифологизированный рассказ из услышанных нами. Вообще же большинство воспоминаний отличается точностью и конкретностью.

Продолжение следует