Автор: Антонина Столбовская. На момент написания работы ученица 9 класса, школа № 1 п. Матвеева Курган, Ростовская область. Научный руководитель Ольга Ивановна Столбовская.. 3-я премия XII Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Я давно хотела участвовать в конкурсе «Человек в истории. Россия ХХ век», но не могла найти тему, которая бы меня заинтересовала. Как-то в конце мая мы с бабушкой пошли на базар и встретили её бывшего сослуживца. Меня не очень интересовал их разговор, я просто стояла рядом, но когда мы, наконец, пошли домой, бабушка рассказала мне, что это был Пётр Тимофеевич Табалин, бывший водитель автобуса, а ещё раньше - матрос, который побывал на Кубе в разгар Карибского кризиса. Пока мы шли домой, я размышляла над этой информацией и поняла – вот она, моя тема! Я хочу встретиться с этим человеком и узнать его историю.
Петр Тимофеевич Табалин (1940 г. рождения) - бодрый человек, обладающий хорошим чувством юмора. Ему почти не нужны были мои вопросы – он и так любит поговорить о Кубе и о своей молодости.
Пётр Тимофеевич вспоминал: «Мы Кубе много помогали после революции. Везли туда продукты, нефть, машины и оборудование всякое, а оттуда сахар-сырец. А началось всё в январе 1959. Объявили, что Батиста − диктатор их, свергнут, что там произошла социалистическая революция. У нас такое воодушевление было. Мы тогда так воспитывались, верили, что во всем мире скоро революция будет, власть бедных везде, и всем в мире будет хорошо. Поднялся шум, мы туда военных стали направлять, а Америка объявила Кубе блокаду. Кругом стояли корабли НАТО, США никого не впускали и не выпускали – никакие суда. Но мы прорывались».
Тогдашняя вера Петра Тимофеевича во всё хорошее кажется наивной, но я испытываю сложные чувства – даже немного завидую этому энтузиазму. Ведь люди у нас тогда не думали, что эта революция может обернуться мировой кровавой бойней.
Петр Тимофеевич рассказывал: «Я призывался в 1959 году… Служил в поселке Черноморск около Евпатории…«Однажды вызвали меня и ещё троих ребят в Особый отдел. Мы испугались - ничего никому вроде не говорили о службе, ничего не натворили. Нас заставили заполнять анкеты – где родился, учился, о родственниках. Если кто-то из родни пропал без вести, не брали. Мы не знали, зачем заполняли анкету, волновались, испортили несколько листов. Особист говорит: «Ладно, ребята. Завтра с утра начнем, на свежую голову».
Ясно, без органов не обошлось. Но в рассказе у Петра Тимофеевича особист выглядит симпатичным человеком, посочувствовавшим мучениям перепуганных ребят.
«Стало известно, что идем в заграничный поход на крейсере «Дивногорск». Мы оправились в поход на День военно-морского флота – в последнее воскресенье июля 1963 года. Оказалось, что все матросы последнего года службы, мне, например, осенью был дембель.
Только в Средиземном море нам сказали, что мы плывем на Кубу. Проплыли мы Средиземное море, вышли в Атлантический океан. Все люки задраили, выходили на палубу только ночью. Обедали в 12 часов ночи, ужинали в 6 утра. Сидели в темноте, лампочка под потолком, а жара под 50º С. Над нами летали самолёты НАТО, и все знали, что везём ядерное оружие. Мы были готовы ко всему. Поход длился 22 суток, хватило и еды, и воды. Ни в один порт не заходили. Перед самым концом выдали спасательные пояса, высота от борта крейсера до воды – от 17 до 20 метров, инструктировали, что, если придётся прыгать – руки к себе прижимать, а то оторвёт спасательным жилетом, и ногами вперёд. Ещё дали автоматы, но что они значат в тех условиях! Но всё обошлось».
Мир тогда находился на грани ядерной катастрофы. А мои земляки плыли на теплоходе, в трюме которого находились ядерные ракеты.
Я задумалась о том, сколько же наших войск было на Кубе. Информация об этом нашлась в Интернете. Там была создана сильная, хорошо вооруженная, боеспособная группа советских войск. В ее состав входили: дивизия ядерных ракет средней дальности стратегического назначения, две дивизии противовоздушной обороны, полк истребителей-перехватчиков МиГ-21, два полка фронтовых крылатых ракет, полк вертолетов; эскадрилья из шести самолетов-носителей атомных бомб; четыре усиленных мотострелковых полка; бригада ракетных катеров; полк береговой охраны с шестью пусковыми установками ракет; полк самолетов минно-торпедной авиации. 4 октября на остров доставили ядерные боеприпасы для стратегических ракет, а также ядерные боеголовки для тактических огневых средств.
Пётр Тимофеевич Табалин продолжал свой рассказ: «Когда мы туда прибыли, то продукты ели только свои, и вода своя была. Кубинцев не объедали. Я впервые тогда тушенку попробовал. Ох, хорошая была! В магазинах у нас такой не продавали. Кормили − как на убой.
Для того мы туда и были посланы – на убой. Некоторые матросы так и говорили: «Нас привезли на убой и поэтому так кормят». Мы знали, что в любой момент может начаться война. Это давило, потому что в живых не надеялись остаться, знали уже о последствии ядерного взрыва. Что той Кубы – 40 км в самом узком месте, да островов куча! Домой не думали вернуться. Думали, вот-вот атомная война начнётся. Так нас и настраивали – готовились умирать за Родину и революцию. Если бы мы применили тогда атомное оружие – пол-Америки бы не было. Одной подлодки хватило бы для этого дела. И у нас на кораблях всё было».
Страшно подумать, что наше руководство так рисковало, а солдаты и офицеры осознавали, что они «посланы на убой». Так простые люди становятся жертвами мировой политики.
Пётр Тимофеевич рассказывает дальше: «Служили кубинцы с прохладцей. Стоят на посту, музыка играет, говорят: «Нас революция защищает!» Местные радовались, что мы приехали. Говорили: «В меня выстрелят – убьют, а в русского пуля не пробивает!» Сам Фидель Кастро к нам приезжал, молодой, веселый, а сейчас жалко смотреть на него по телевизору! Что время делает! Фидель тоже выступил перед нами, о революции говорил».
Пётр Тимофеевич находился под обаянием личности Фиделя Кастро. Он жалеет о том, что Кастро болен и так плохо выглядит, вспоминает его молодым, сильным, энергичным.
Пётр Тимофеевич рассказывает: « У меня фотография есть гаванской улицы. Деревья подстрижены, улицы чистые, в магазинах все было. Сгущёнка по 17 копеек на наши деньги. Машины кругом, из наших только волга, а то всё форды и мерседесы. Мой друг из соседнего района сфотографировался на фоне такой, чтобы дома увидели экзотику. Сами кубинцы жили скромно. Чистенькие домики в городах, а в деревнях - настоящие шалаши из пальмовых листьев. Каждый лист по три метра. Климат позволял.
Наша база находилась в порту Минос – от Гаваны километров 40-50. Но нас в Гавану отпускали, мы в увольнительные выпивали даже. Нам выдали гражданскую одежду – костюмов пару, обувь, несколько рубашек хэбэ клетчатых каждому. Как увидишь кого на улице в клетчатом, смело по-русски можно говорить – наш! Местные больше в однотонном ходили, а ещё в нейлонах ярких, по такой-то жаре! По рубашкам нас и Микоян узнал, когда приезжал на Кубу на встречу с Фиделем Кастро, и нас увидел на заседании. Сказал: «Вижу, в клетчатых рубахах много людей», типа, знаю, кто вы. Он говорил, что наше присутствие остановило войну, что, если бы не мы, Кубу бы американцы сравняли с океаном, как Хиросиму и Нагасаки».
Между тем напряжённость обстановки на Кубе и вокруг неё накалялась. В 20-х числах октября зенитчики кубинской армии, прикрывавшие наши позиции, получили приказ открывать огонь по пролетающим самолётам.
«Было неспокойно. Штатовские самолёты летали над нами как по расписанию – в 10 утра смотрим на часы, где же? А, вот они, летят, не опоздали!
А наши летали ни МИГ-21, Микоян был там, министр обороны, так они просили его: «Пусть ваши летают, а не кубинцы, а то закричит такой: «Патрио метреос серемос!» и начнёт бросать бомбы, а что после будет, ему всё равно. А ваши знают, что такое война. Пусть ваши летают». Так и летали кругом нас, мы их не трогаем, они нас, наблюдаем друг за другом. Три дня полетали, на четвертый день был приказ, мы этот самолёт сбили. Летчик погиб, с него местные сапоги сняли. Но поступили благородно: положили в гроб, в самолет и с почетом домой отправили». Как похожи бедняки во всём мире! Дедушка рассказывал, что во время войны наши жители тоже разували мёртвых, снимали сапоги.
Продолжение рассказа Петра Тимофеевича: «Нам платили немного – 2 песо их деньгами, а песо – 1 рубль 80 копеек на наши деньги. А когда на Кубу ехали, нас в теплоходе на палубу днём не выпускали, а в трюмах учили манерам, этикету, чтобы мы знали, как в ресторанах едят, приборов там много – в какой руке ложку держать, в какой вилку, нож, как омаров едят, и пальцы после них в чашке моют. Чтобы мы на Кубе не опозорились, когда в рестораны попадём. На 3 рубля 60 копеек в месяц много в ресторане наешься! В увольнении мы, когда мимо какого-нибудь заведения особо шикарного проходили, шутили: «Помнишь, как надо омаров есть?» Так омаров и не попробовали».
Вот, наконец, и ответ на вопрос – чем же можно занять матросов в тесных тёмных трюмах во время долгого морского перехода – изучать этикет и правила поведения за столом! Омаров Пётр Тимофеевич не видел никогда, но как их есть – помнит до сих пор.
То, что у матросов не было денег – в общем-то, не новость. И понятны попытки их раздобыть, может быть, не всегда законные. Так было не только на Кубе. И видимо, эти попытки не все были неудачными, так как на ром в дешёвом ресторанчике деньги у них нашлись: «Гавана – красивый город, гуляли мы кругом, но много ли пешком пройдёшь. Нашли подешевле ресторанчик. Заказали выпивку на 14 песо - коктейли с ромом. Где-то деньги нашли, не помню уже, где. И наливаем по полному бокалу, а на закуску денег у нас нет. А официантка говорит, что так пить нельзя, умрём сразу. Какой там умрём! Выпили, рукавом утерлись. Крепко, конечно, но не крепче водки. И сладко, аж приторно. Тростником сахарным отдаёт. Этот ром из тростника гонят, или настаивают как-то. Они на донышко плеснут, целый вечер цедят и сигары курят. А Костя говорит: «Там ещё есть? Давай ещё!» Они так на нас смотрели!»
Неожиданно им встретились и русские эмигранты: «Были и целые поселки местных бывших эмигрантов русских. Там есть сёла, где русские живут. Мы по берегу прогуляться вышли и набрели. Дедок старенький спросил по-русски: «Есть тут кто с Украины, с Херсона?» Его родители маленьким сюда привезли, охота ему было на земляков посмотреть, какие они. Нашлись земляки. У нас служили со всего Союза, в том числе и с Херсона. А другой наоборот, говорит: «И сюда шакалы добрались!» А ребята говорят: «А давайте его в воду кинем!» Командир спас, не разрешил».
Родина снилась по ночам, матросы скучали по дому, тем более, что ещё до похода считали месяцы до дембеля, но вот как обернулось всё, и возвращение домой затягивалось. «Домой хотелось сильно, когда недели две там побыли, начал тосковать. Жарко, чужое всё кругом.
Смотрю, самолёт наш летит. Летали они в Москву каждый день. Думаю, вот бы пробраться, хоть в туалете бы сидеть, а через 12 часов был бы дома. Считалось, что мы в Москве служим. Почтовый адрес был: город Москва, военная часть такая-то. Письма домой на 3-й – 4-й день доходили. Мать в недоумении была: ты же матрос, а в Москве какое море? И вот она стала грозиться, что приедет ко мне в часть и все узнает. Я обычно письма короткие писал, что там писать, жив, здоров, служу нормально. А тут написал большое письмо, чтоб не ехала – какая Москва, мы на Кубе! Это письмо дольше домой шло, около 2-х недель, но дошло, несмотря на секретность. Видно, испугались в Москве, что приедет баба, шороху наведёт, будет везде ходить по штабам, выспрашивать». Так и раскрылась военная тайна. Но родители не очень много рассказывали о службе Петра Тимофеевича даже родственникам. Боялись повредить сыну. Но не все матросы скучали по дому. Для одного из них близость к США оказалась более привлекательной.
«Один из наших, кажется, из Чертковского района, однажды не пришёл в положенное время. Его искали долго, мы в автобусе сидели, ждали, но нам не сообщили, нашли или нет. Ребята говорили между собой, что он, наверное, в Гуантанаму, американскую базу, к американцам удрал. Не знаю точно, больше мы его не видели».
Пётр Тимофеевич рассказывает, что особого внимания со стороны КГБ не испытывал. «Я там и дневник вёл, туда рисунки и фото заносил, красивый был альбом. Привёз его со службы, жена читала. Никто не препятствовал нам фотографировать, дневники вести».
Пик Карибского кризиса пришёлся на 27-28 октября 1963 года. Тогда мир висел на волоске, находился в нескольких часах от ядерного конфликта. Но здравый смысл победил, политики смогли договориться.
Пётр Тимофеевич рассказывает: «Когда стало известно, что нас выводят, Фидель, говорят, обиделся: как сюда приезжать, спросились, а как выезжать - нет? Но Микоян напрямую с Кеннеди договаривался и с Хрущевым. Фидель был недоволен».
Я подумала, что было трудно вывести так много людей с Кубы, и нашла в интернете информацию о выводе войск: в перевозке войск, боевой техники и вооружения приняли участие 85 судов, которые совершили 183 рейса на Кубу и обратно. Всего на туда было доставлено около 50 тыс. военнослужащих.
«Мы получили деньги, и стали собираться в дорогу. Меня капитан-лейтенант Эдуард Николаевич Волков с собой взял в Гавану - посмотреть, пришел ли теплоход, и за покупками. Командир мне купил коробочку гаванских сигар за 5 песо 25 сентаво. Красивая коробочка была. Сигары крепкие, с них дым глотать нельзя. Я сам не курю, друзей угощал. Один, дома уже, как закурил, дыма глотнул, и в обморок упал. Такие крепкие. Вот и всё, что я с Кубы привёз. А командир передал своей жене подарок, ткань какую-то, я его ей в Севастополе отдал. Пока приехали, а она уже нас встречает. Письма тогда быстро доходили самолётом, за 3 дня. Офицеры побольше получали - и наше довольствие, и их содержание в песо, могли подарки покупать семьям.».
И вот передо мной тусклые любительские фотографии, желтоватые, с подтёками, от которых веет какой-то странной экзотикой, так как на заднем плане видны пальмы. И хоть одеты эти люди в простые клетчатые хлопчатобумажные рубашки, в которых у нас одевались на работу, когда посмотришь более внимательно, становится понятно, что это люди военные.
Вот мы погрузились на теплоход «Адмирал Нахимов». Шикарные условия были: два бассейна, 4 ресторана, шезлонги на палубе – всё для матросов! Плыли с комфортом, не скрывались, официанты нам подавали, стюарды убирали!
Лежим на палубе в шезлонгах, подлетает вертолёт американский, зависает над нами, лестница разворачивается и падает. Они приглашают из двери открытой, машут рукой – кто хочет родину покинуть, поднимайтесь, а мы им дули в небо суём, ребята некоторые кричат, выражаются нецензурно. Но какое-то приподнятое настроение было, весело, как после победы».
Среди снимков Петра Тимофеевича – несколько очень колоритных кадров, особенно мне нравится этот – матросы на палубе теплохода. Шезлонги и бассейны на палубе, рестораны – почти круиз. И настроение весёлое, полёты американцев – бесплатное развлечение. Думаю, это действительно была победа. Для матросов – в том, что они уцелели, что не произошло ничего страшного, что едут так шикарно, а не заперты в тесных тёмных трюмах. Государство пошло на то, чтобы 183 раза посылать теплоходы за войсками, в общем, не экономили, потому что для правительства нашей страны это тоже была победа. Цели были достигнуты, Соединенные Штаты согласились на демонтаж своих установок в Турции, а также отказались официально от каких-либо попыток сменить вооруженным путем режим Кастро. Поэтому и для Кубы это тоже была победа, хоть Фидель Кастро и обиделся тогда, что его отстранили от принятия решения. В США тоже вздохнули с облегчением - ядерные ракеты больше не нависали над их границами. И на фотографии – счастливые лица матросов. Домой!
«Приплыли в Севастополь – команда в 2500 человек, их же кормить-поить надо, поселить где-то. И сразу же нас начали домой демобилизовывать, особенно, кому близко из Севастополя домой. Мы и так дольше служили, чем надо - я, например, 4 года 8 месяцев.
Вроде как добровольцами поехали на Кубу, но кто нас спрашивал! Солдату сказали - надо, он и подчиняется».
В 1998 году группа ветеранов "кубинцев" создала Межрегиональную общественную организацию воинов-интернационалистов-"кубинцев" (МООВВИК), которая добилась уравнивания ветеранов "кубинцев" в правах со всеми остальными воинами-интернационалистами. Но Пётр Тимофеевич Табалин о ней ничего не слышал. И конечно, у него нет статуса воина-интернационалиста. Он как-то об этом не задумывается, вспоминая молодость и службу на флоте. Действительно, он является примером того, как в нашей стране формировались отряды добровольцев: «Солдату сказали - надо, он и подчиняется».
Я думаю, жаль, что эта часть истории мало изучается в школьном курсе. Я понимаю, что школьная программа не может вместить всего многообразия исторических событий ХХ века, но для себя я сделала вывод, что многие люди, живущие рядом со мной, могут помочь сделать историю интересной и живой.
Когда-нибудь я обязательно побываю на этом замечательном острове и увижу всё своими глазами.
Печатается с сокращениями
