Автор: Сергей Намятов. На момент написания работы ученик 11 класса, школа № 17, г. Полевской, Свердловская область. Научный руководитель Людмила Сергеевна Панфилова. 3-я премия XVI Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Окончание
Как школьника, меня в ходе исследования, естественно, интересовало, чем же жили ученики тех лет, что их волновало, какими были их интересы.
Интересным мне показался рассказ бывшего директора средней школы №1 Аллы Сергеевны Полежаевой о вступлении школьников в ряды ВЛКСМ. По ее словам, до каждой школы доводились ежемесячный план и график приема. Так было, когда пионерка Алла вступала в комсомол, ничего не изменилось в этой привычной для всех процедуре «обязаловки» и тогда, когда Алла Сергеевна стала директором.
Сначала ребята долго готовились, учили Устав, затем их первоначально принимали на заседании школьного комитета комсомола, а затем приводили в ГК ВЛКСМ, где состоялось бюро.
Сопровождал группу вожатый или кто-либо из комсомольцев-учителей. Школьников по одному вызывали в кабинет секретаря горкома комсомола, где члены бюро задавали вопросы – в основном, по Уставу или текущей политике партии.
Нередко спрашивали фамилии партийных и комсомольских деятелей страны и руководителей местных органов власти - пионеры, они же будущие комсомольцы зачем-то должны были знать эти имена, что называется, «назубок». Так из детей под лозунгом «От алых галстуков ребят − до красных книжек партбилета!» уже в школьные годы формировали верных партийцев, убежденных борцов за коммунизм.
Во время беседы 75-летняя Людмила Яковлевна Кузнецова, бывшая учительница начальных классов, поделилась со мной, что молодость ее поколения проходила под влиянием материалов школьных уроков «о титанических свершениях советского народа», и ученикам тех лет это казалось предельно ясным. Она и ее сверстники старались походить на почти мифических «строителей коммунизма», возведенных тогдашней литературой и книгами школьной программы на пьедестал гремящей славы, и не замечали или снисходительно мирились с живущими рядом людьми, которые казались им досадно обычными. К тому же подростки не имели возможности узнать другую правду о настоящем человеческом счастье, об истинной «свободе» в Стране Советов или о «несвободе» в капиталистических странах.
«В наши молодые годы, благодаря усилиям коммунистической пропаганды, к дореволюционному прошлому своей страны и жизни «несчастных» людей во Франции, Англии и других западных странах мы чаще всего относились с жалостью и даже презрением», - поделился со мной Станислав Тимофеевич Тараканов, бывший учитель физики нашей школы №17.
«Но потом, когда, повзрослев, мы начали делать попытки самостоятельно осмыслить и сопоставить плакатную идеологию и знания из школьных учебников, - продолжал он, − то хорошо усвоили все контрасты и преимущества жизни «здесь у нас» и «там у них».
Слушая его мнение, я подумал: скорее всего, такое сравнение было далеко не в пользу Страны Советов.
Очень удивилась учитель немецкого языка средней школы №14 Тамара Афанасьевна Брагина, когда услышала мою просьбу рассказать о повседневной жизни их семьи в те годы, когда она была школьницей. Потом стала вспоминать свое «счастливое» детство в родном доме. Например, о том, что жили они в бедности в коммунальной квартире: в одной комнате – их семья, во второй – еще три родных сестры папы.
Папа был слесарем на металлургическом заводе, мама работала на этом же заводе маляром. Материальный достаток по тем временам был невысоким, едва хватало на жизнь.
Тамара хорошо помнит свой «праздничный наряд». Мама купила на базаре поношенное, большого размера платье из тонкой шерсти – сиреневое, с мелкими полосками. Из него дочке сшили обновку ко дню рождения. Тамара очень радовалась своему «новому» платью.
А парусиновые белые туфли она тоже никогда не забудет. Девочка постоянно чистила их зубным порошком, чтобы туфли выглядели, как только что из магазина. То единственное сиреневое платье с тесёмками и эти белые парусиновые туфли мама носить каждый день не разрешала. Только «на выход»! В будние дни Тамара бегала в шароварах на верёвке – старые резинки давно растянулись. На ногах были растоптанные тапки, а чаще и вовсе приходилось бегать босиком.
Во время нашего общения еще один респондент – Валентина Ивановна Завьялова,
бывший учитель истории средней школы №21, поведала мне, как в послевоенные годы приходилось страдать от холода, если ты обут в ботинки на деревянной подошве! Ноги мерзли, промокали. До сих пор помнится ей звук этих подошв по деревянным тротуарам.
«Одевались, кто как мог, чулки из ваты вязали. Кто-то отдал моей маме немецкую шинель, видимо, осталась после войны от пленного, и она сшила мне пальто. Так я и ходила в этой ненавистной мне «фашистской» одежке», – закончила Валентина Ивановна свой рассказ.
Услышав историю Тамары Алексеевны Дороховой, бывшего учителя математики средней школы №17, я с особым интересом смотрю на музейный экспонат – лапти.
«Маме одной пришлось растить восьмерых детей, отец погиб на фронте, – рассказывала Тамара Алексеевна. – Чтобы прокормить такую «ораву», мама целые дни работала, где только можно: копала огороды, стирала людям белье, вечерами с ребятишками ходила собирать на поле оставшиеся овощи и колоски. Питание было плохое, но в школе все-таки выдавали по 50 граммов хлеба. Вместо портфелей мы носили самодельные холщевые сумки, а к ним привязаны были чернильницы – непроливашки. Валенки – одни на всех. Остальные дети – либо в ботинках, либо в лаптях. В школе дров не было. Мы каждый день шли на уроки с поленом в руке. Весной сами заготавливали дрова на следующую зиму...»
Уже упомянутая мной Тамара Афанасьевна Брагина также вспоминала, что дети советской эпохи вынуждены были сами запасать дрова для школьной котельной. Учебников не хватало, выдавали один учебник на пять человек. Тетради сшивали из обыкновенной газеты: разрезали газету, прихватывали листки иглой с белой ниткой, получалась тетрадка. Писали на такой тетрадке между строчками пером, привязанным к палочке, учили уроки по ночам при свете коптилки, читали при свете печки-буржуйки.
От нее я узнал, что за хорошую учебу в течение одного месяца школьникам давали бесплатные талоны на обед на одну неделю в городскую столовую, устроенную специально для всех школ города. Выстояв в очереди, можно было получить тарелку горячего супа из мороженой капусты и кусочек ржаного хлеба с «маргуселином» – это что-то похожее на заменитель маргарина сегодня. Давали чай со сладкими кристалликами сахарина. «Наешься, а ощущение голода остаётся. Час пройдёт, и под ложечкой снова сосёт – спасу нет! Опять кушать хочется! – говорила Тамара Афанасьевна.
Зинаида Захаровна Болкова, ветеран педагогического труда школы №1, Заслуженный учитель РФ, так вспоминала о своем детстве: чтобы купить хлеб, надо было с 7 часов вечера занять очередь, которая писалась на руке. Тетя занимала очередь вечером, мама караулила ночью, чтобы не вычеркнули из списка. Вечером Зине писали номер на руке и утром отправляли на целый день в булочную ждать, когда привезут хлеб. Не дай бог опоздать на перекличку – из списка вычеркивали, и хлеба в этот день нельзя было купить. Зина помнит случай, когда она однажды привычно опустила руку в карман, карточек там не оказалось. Зина быстро убежала из очереди, а дома забралась под кровать и долго плакала. К слову сказать, весной 1947 года мама нашла те злополучные хлебные карточки в подкладке рваного пальто, когда со слезами убирала дочкину ветхую одежду в кладовку. Зинаида Захаровна передала те карточки, как драгоценную реликвию, на хранение в школьный музей, и там во время экскурсий их часто показывают удивленным ученикам. Я их тоже видел.
Живет в нашем городе Диана Александровна Сорокова – удивительно интересный и умный человек, по профессии врач. Она помнит, как ее маме, деревенской женщине, после войны выдали американскую ночную сорочку – была в 1946 году такая помощь от американцев! И она приняла шелковую сорочку за самое модное платье: гордо шагала в ней по пыльной деревенской улице, а сзади топали своими босыми ногами дети, гордые за красавицу-мать. Оказывается, в «счастливой» советской стране люди понятия не имели о таком «наряде», хотя для граждан раскритикованных большевиками стран капиталистического мира оно было привычной одеждой для сна.
Рассказывает Нина Сергеевна Тимофеева, бывший директор средней школы №21: «Для меня всегда было необычным, что моя мама, несмотря на непременный запас двух-трех пар новых чулок и носков, неизменно штопала старые, натянув их продырявившиеся пятки на лампочку».
«Что это – излишняя экономность?» – размышляю я. «Скорее, это привычка советских людей к аскетизму во всем», – считает Нина Сергеевна и продолжает: «А когда я вышла замуж, то увидела, как моя свекровь «на выход» всегда надевала, чтобы «пофорсить», купленные мужем в 1950-е годы белые фетровые боты…»
Кстати, спустя много лет, фетровые боты свекрови со сношенными каблуками стали, по словам Нины Сергеевны, «музейным экспонатом» их семьи и хранились с другими, отжившими свой срок вещами, на дальней полке чулана. Потому что выбросить все эти «сокровища» ни у кого не поднималась рука.
И вообще, эти и многие другие приведенные в данном исследовании факты отражают, на мой взгляд, суровую, подчас жестокую, реальность человеческого бытия, навязанную простым гражданам советской страны и резко расходящуюся с массированной пропагандой политических и идеологических мифов о всеобщем благе.
Народ же, по сведениям респондентов, не терял оптимизма и с энтузиазмом слушал пламенные речи руководителей советского государства: сколько надежды и веры в новое, светлое будущее было связано с каждым из политиков − простому человеку всегда свойственно надеяться на лучшее!
Интересен рассказ Изабеллы Станиславовны Огоновской о том, как в те «благодатные» советские времена полевские школьники, в том числе и ее мама, учились игре на пианино. Когда учительница музыки, эвакуированная во время войны из Ленинграда, решила открыть в Полевском музыкальный кружок, то для этой цели сначала нашли инструмент − пианино, оказавшееся единственным в городе!
Хочу заметить, что в далекое «счастливое» время только в двух семьях Полевского были фисгармонии, и этот факт явно свидетельствует о невысоком благосостоянии советских людей.
По словам Изабеллы Станиславовны, ни у кого из записавшихся на обучение музыке учеников не было дома инструмента. Как рассказывала ее мама, после основных учебных занятий в школе время во второй смене было расписано по минутам, и перед кабинетом директора, где стояло пианино, скапливалась очередь. Сначала был урок с учительницей, а потом еще один - урок самостоятельной работы, когда выполнялись домашние задания. Потом весь музыкальный материал ученицы «дорабатывали» дома - накладывали на стол картонку с нарисованными на ней клавишами и «играли». Поначалу ноты писала всем сама педагог целыми страницами в тетрадях, которые Изабелла Станиславовна бережно хранит в своем домашнем архиве (ее мама уже ушла из жизни).
«Я до сих пор не могу понять, как девочки научились играть на пианино (а ведь мама играла довольно прилично!), когда дома ни у одной из них не было музыкального инструмента», – удивлялась моя собеседница. Видимо, слишком велика была тяга к этому островку прекрасного среди серой повседневности «счастливой» жизни.
Моя бабушка тоже поделилась со мной, что когда к ним в школу приехала молодая учительница и организовала кружок бальных танцев, в него записалось много старшеклассников, в том числе мальчиков. Они разучивали разные танцы, в том числе латиноамериканские, и занятия всем ученикам очень нравились. Но однажды, когда на кружок «заглянула» заместитель директора (она была секретарем партийной организации учителей), то занятия сразу прекратились − очевидно, администрация школы испугалась, как тогда говорили, «тлетворного влияния Запада».
В чем заключается феномен «ностальгии» по жизни в черно-белую полоску и по тому времени, которое они называют счастливым, старался выяснить я при каждой встрече с моими респондентами. И понял: просто это было их детство, юность, они были молоды, ну а поскольку другой жизни, находясь «за железным занавесом» своей страны, эти люди не знали, то и сравнивать было не с чем.
Мой научный руководитель Людмила Сергеевна Панфилова рассказывает об одном немаловажном обстоятельстве, произошедшем в ее жизни, которое дает представление о жестких политических условиях существования граждан Страны Советов.
Ее дядя Василий Панов (родной брат отца) в 18-летнем возрасте ушел воевать с фашистами и оказался в плену. Когда англичане освободили Василия из лагеря для военнопленных, то молодой человек, напуганный возможным тюремным заключением, которым в сталинские времена грозили всем, попавшим в плен, уехал жить в Австралию.
Людмила Сергеевна, будучи школьницей, стала переписываться с дядей. Помнит, что многие ей говорили тогда: «За плен ему вовек не отмыться, он клейменный. И на тебя тень упадет. Ты это знай и не связывайся!» Однако девочка тому не верила, ведь она до этого никогда не оказывалась под прицелом властей.
Но несколькими годами позже наличие родственника за границей сыграло в судьбе моего научного руководителя отрицательную роль. Когда Людмилу рекомендовали как лучшую студентку факультета иностранных языков Свердловского пединститута в качестве стажера для практики во Франции, то, несмотря на всю комсомольскую активность и отличную учебу, власти в выдаче визы ей отказали. В СССР в те годы партия и ее вожди были беспощадны ко всем, кто имел хоть какое-нибудь отношение к людям, «провинившимся» перед Родиной. Даже к девчонке-студентке, не имеющей ничего общего с военной судьбой дяди.
Слушая моих респондентов, я вновь убеждался, что, видно, не все складывалось так уж правильно и хорошо в судьбах советских людей, живших, как утверждали государственные власти, по самой справедливой Конституции в мире, коли собеседники привели мне массу примеров «обратной стороны медали».
Печатается с сокращениями
