23.07.2015 | Нешкольная история

«Отслужу, как надо, и вернусь»

Армейские годы моего деда

АВТОР: Оксана Елисова. На момент написания работы ученица 9 класса гимназии №20 г. Саранска. Научные руководители Юлия Владимировна Горшкова, Алёна Владимировна Елисова. 2-я премия XVI Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал

Армейские годы моего деда – Тенишева Халима Усмановича, 1934 г. р., пришлись на середину 1950-х годов. Его должны были призвать на службу в армию еще осенью 1953 года, но на медкомиссии дали отсрочку на год. В районной больнице лечил деда доктор Стрелков, про которого говорили, что его выслали из Москвы за политику. Посадить не посадили, а в глухомань отправили. И ходили к нему местные, зная, что Стрелков сделает все самым лучшим образом. В райцентре таких грамотных специалистов ни до него, ни после никогда не было. Моего деда этот московский хирург быстро вылечил. Восстановившись после операции, дедушка начал готовиться к службе в армии.

Осенью 1954 года, когда деду уже шел 21-й год, пришла повестка. Ехать надо было в Саранск, а это от деревни около 140 километров. Автобусов в Саранск тогда не было, поэтому нужно было заранее договариваться с водителем какой-либо грузовой машины, которая в этот день едет в Саранск. Деду повезло: в Саранск, чтобы встретить директора МТС, ехала легковая машина из этой организации. В вещмешок деду в дорогу положили несколько пресных лепешек, вареных яиц, кусок черного домашнего хлеба. Из военкомата призывников отправили в казарму – это длинное деревянное строение, внутри которого стояли двухъярусные деревянные нары без всяких постелей. На следующий день будущие солдаты поехали товарным поездом, в теплушках, к месту постоянной службы. В Удмуртии их покормили в привокзальной столовой – это длинный сарай, во всю длину которого стояли дощатые столы с такими же лавками по обе стороны.

Привезли в Молотовскую область (дед, говоря про свои армейские годы, до сих пор так ее называет, не признавая современного названия – «Пермская»). После выгрузки и размещения всем дали один день отдыха: призывники просто ели и отсыпались.

На другой день всем выдали военную форму и отправили в баню. Вместе с формой дед получил кирзовые сапоги, которые надо было постоянно мыть и чистить, так как в октябре 1954 года была очень плохая погода – постоянно шли дожди. «Учебка» началась как и у большинства молодых солдат того первого послевоенного десятилетия. Жили в длинной дощатой казарме, внутри которой стояли двухъярусные нары, матрасы и подушки были набиты соломой, благо этого добра – соломы в России хватало всегда.Попал дед служить в железнодорожные войска. После присяги солдатам вручили кавалерийские карабины – они короче обычных. Автоматы ППШ были только у взвода охраны. Номер своей военной части дед помнит до сих пор, хотя прошло уже 60 лет: в/ч 33162.

Казарма находилась в лесу, у реки, из нее на паре лошадей постоянно возили воду в столовую. Рядом проходила железная дорога, а в метрах 200-300-х была возвышенность, где располагался особо охраняемый склад. Новобранцы заметили, что солдаты из комендантского взвода никогда не занимались строевой подготовкой, а только охраняли этот объект. Часовые на этой территории менялись каждые 2 часа. Дед спросил у знакомого охранника из комендантского взвода – Стерпова: «Что там находится?» В ответ услышал: «Взрывчатка, тол». Через пару дней тот же Стерпов рассказал, что солдаты поймали одну из бродячих собак, живших и кормившихся около столовой воинской части, привязали ей на шею тол и отпустили. Собака побежала в противоположную от казарм сторону, а через некоторое время раздался громкий взрыв. Дед сказал про это кратко: «Озорство». А если бы собака с толом побежала в сторону складов с взрывчаткой? Никто тогда не задумывался о том, какие могут быть последствия у весьма глупых солдатских шуток.

Летом 1956 года деда перевели в Куйбышевскую область на станцию Батраки: «Все поближе к дому», – как говорит Халим-бабай. Кормили уже гораздо лучше, чем в Молотовской области.

Несколько месяцев жили недалеко от города Сызрань уже не в палатках, а в нормальной казарме. Деда удивило то, что в столовой хлеб выдавали не по кускам, а он лежал в тарелках на каждом столе: бери, сколько хочешь. Матрасы здесь уже были набиты ватой, а не соломой. Солдатам стали один раз в неделю в столовой показывать кино. Именно тогда дед увидел «Бродягу» с Раджем Капуром. В то время в кино дед никогда не мог досидеть до конца сеанса – всегда с середины фильма уходил в казарму. «Не привык я тогда в кино-то ходить. Мы в деревне все больше работали, а не без дела сидели», – так он об этом сказал.

Солдатская повседневность: радости и печали

Уже через пару месяцев после призыва воинская часть, в которой начал служить дед, была переведена на новое место. Казарма теперь уже была добротная, бревенчатая: «Плотника, – с ударением на последнем слоге сказал дед, – делали». Солдатские казармы находились в лесу, недалеко от города Губаха. Несколько месяцев учебки солдаты были заняты, в основном, благоустройством поселков, военных гарнизонов. Засыпали выбоины терриконом: делали землю ровной, приводили поселки в нормальный вид. За время учебки редкий раз доводилось пострелять из карабина. Чаще всего были заняты на хозяйственных работах.

Дед вспоминает: «После учебки повезли нас на новое место уже в жилых вагонах, а не в теплушках. Жили мы в лесу в больших армейских брезентовых палатках, человек на 40. Изнутри защитного цвета брезент палатки был завешан белыми простынями. Спали на двухъярусных кроватях на тех же набитых соломой матрасах и подушках. Укрывались одним байковым одеялом, под ним простыня, пододеяльников не было. Морозы за минус 45̊С, а нам в палатке не холодно. Кормили неважно, но никто не жаловался. Хлеб давали черный с какими-то примесями. Да и где можно было найти другой? Страна 10 лет назад пережила такую тяжелую войну. Но мы молодые были – все могли вытерпеть. Истопником у нас был киргиз – Алим Богушев: он следил за тем, чтобы в палатке всегда была нормальная температура, печку-буржуйку топил и днем, и ночью».

Солдаты тогда занимались заготовкой леса: народ пилил-грузил, а дед, как грамотный – он окончил 8 классов, кубометры считал. Западные украинцы, глядя на деда, говорили: «Работа у него – не бей лежачего».

Летом 1955 года ему пришло письмо из дома, в нем рассказали о том, что в начале июня того же года, его отца, моего прадеда – Тенишева Усмана Фятхотдиновича – привлекли к ответственности за 2 лишние сотки картошки, что он посадил у себя на огороде весной. Решено было прадеда за это судить. Во время заседания суда выяснилось, что 2 сына служат в армии: Алим и Халим. Именно это и спасло прадеда.

Деду, как человеку деревенскому, привыкшему всю жизнь работать на земле, запомнился один осенний ночной марш-бросок. «Идем, а на что наступаем – непонятно». Только утром, когда уже рассвело, солдаты увидели, что шли по полю с созревшими помидорами. «Это сколько же мы помидоров испортили, втоптав их в землю?! Ими же можно было людей накормить, а мы просто по ним шли!». Деда с детства приучали с уважением относиться к тому, что немалым трудом выращивается на земле, поэтому он, как и многие другие солдаты, не мог спокойно смотреть на загубленный урожай.

Во время проведения каких-либо хозяйственных работ иногда происходили несчастные случаи. Рядового Лашмайкина из Мордовии убило случайно выкатившимся бревном при разгрузке полувагона. После случившегося командир роты был немедленно арестован и отдан под суд.

В Молотовской области в феврале 1956 года четыре солдата ночью ушли в самоволку в соседний поселок, что находился в четырех километрах от воинской части. Там выпили так, что трое из них не смогли вернуться в казарму – дошел только один. Ночью за самовольщиками были отправлены солдаты, они-то и привели обратно обмороженных сослуживцев. Одному из них – рядовому Силакову – в госпитале удалили 2 пальца. Командир роты, капитан Хаймин, был немедленно уволен из армии за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей. Дед сказал по этому поводу: «Законы тогда были строгие, поэтому и порядка было больше в стране».

Немного об отцах-командирах

Командный состав части был таким же многонациональным. Замполит, что занимался политической подготовкой и воспитанием подчиненных в духе коммунистической морали – майор Лейтас, еврей.

По словам деда, командир он был требовательный, но справедливый: если считал, что солдата наказали необоснованно строго – отменял взыскания младших по званию офицеров.

Начальник штаба – майор Кийко, украинец. Заместитель начальника штаба – майор Ульяновский, русский. Начальник тыла, интендант – майор Лещенко, украинец. Командир части – подполковник Суходольский, русский. У него в подчинении было четыре заместителя – также подполковника. Этот офицер был раньше полковником, но за развод с женой Суходольского понизили в звании, тогда на это смотрели очень неодобрительно. Должность командира части ему оставили, из рядов партии не выгнали, а с полковников сняли. «Звезду одну с погон убрали – и правильно сделали. Не разводись!» – так дед высказался о той ситуации. Дед человек такой, что разводы не понимает и не принимает: женился – должен жить всю жизнь. А как по-другому? Так его деды-прадеды жили, так и он всю свою прожил.

Про то место, где дед служил сразу после учебки в Молотовской области, велено было говорить «117-й» и все, больше никаких подробностей. Так как это были железнодорожные войска, солдат постоянно перебрасывали на новое место: определенного местоположения части никогда не было. Офицеры с семьями имели «более комфортные», по сравнению с солдатами, условия проживания: командир роты – старший лейтенант Долгачев с женой получил угол в сторожке лесника. Весь дом – одна небольшая комната с печкой, Долгачевы ютились в углу за ситцевой занавеской, в другом углу жила семья лесника. Жене Долгачева – учительнице, окончившей пединститут в Пскове, работать было негде: в лесу школ нет. Поэтому она, уже устав от постоянных переездов и жизни на чемоданах, как-то сказала моему деду: «Знаешь, Тенишев, детям своим, внукам не разрешай ни офицерами становиться, ни замуж за них выходить». Тяжело было не только военнослужащим: офицерским женам приходилось не менее «стойко переносить тяготы и лишения воинской службы», как в Уставе говорилось.

«Солдат ест - служба идёт»

В части было более 500 человек. Чтобы накормить такое количество солдат и офицеров нужно было очень много продуктов: одного только мяса в день требовалось полкоровы или одна свинья. Солдатам-мусульманам, а их было немало, приходилось тяжелее всего: их религия запрещает есть свинину. Однако в Коране говорится: «Запретил Он вам только мертвечину, кровь, мясо свиньи и то, над чем призывалось имя не Аллаха. А если кто вынужден, не будучи преступником и врагом, – то ведь Аллах прощающ, милостив!».

Считается, что в дальней дороге и в великой нужде можно все-таки употребить свинину, если есть больше нечего. Поэтому мусульмане в армии волей-неволей ели свинину.

Осенью 1955 года солдаты ходили на Каму разгружать с прибывших барж картошку и капусту. Личному составу нужно было обеспечить постоянное трехразовое питание согласно установленным нормам, поэтому в воинской части делались большие запасы продовольствия на зиму. Для квашения капусты использовалась большая бетонированная прямоугольная яма, как дед говорит: «Размером с наш деревенский дом». Над ямой – бревенчатый сруб. В самой бетонированной яме, прямо на квашеной капусте, стояли чистые резиновые сапоги. Перед входом в данное помещение снимали кирзу – к капустной яме шли только в портянках, в них же спускались по небольшой приставной лестнице к самой капусте. С последней ступеньки лестницы обувались в стоящие на квашеной капусте резиновые сапоги, в которых ходили прямо по капусте, нагружая ее в довольно большой цинковый бачок. Именно столько капусты уходило для приготовления щей или борща для пятисот человек.

Окончание следует