АВТОРЫ: Cергей Богатырёв, Анна Денисенко, Сергей Карасёв, Татьяна Колесникова, Мария Лукичева, Виктория Мардарь, Ирина Соколова – на момент написания работы учащиеся 7-х и 10-х классов школы №6 г. Новочеркасск Ростовской области. Научные руководители В.Е.Водяницкая, Е.Г.Губанова, И.Б.Мардарь. 1-я премия II Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Окончание
2 июня. Дворцовая площадь
С утра 2 июня бастовали и другие предприятия города (но далеко не все). На НЭВЗе – общий стихийный митинг, решено идти на демонстрацию в город и требовать освобождения арестованных рабочих. Вот как описывает утро 2-го дня Е.И.Мардарь (дедушка Вики Мардарь), работавший в то время в кузнечном цехе: «Утром 2 июня трамвай шел своим неизменным путем: Свердлова–НЭВЗ. Он был полон. Люди обменивались мнениями о вчерашних событиях, беспокоились о том, что будет дальше. А дальше была цепь солдат вдоль железнодорожного полотна под мостом, повсюду военная техника. Трамвай с недоумевающими рабочими приближался к НЭВЗу. На проходной – солдаты. У входа в цех – целый взвод. У других цехов – то же самое. Работать под дулом автомата? Никогда. У нас в кузнечном цехе происходило вот что: кузнецы, не входя в цех, усаживались на лавки. Работать никто и не думал. Обстановка еще больше накалилась. На требование офицеров начать работу ответили: «Работайте сами, раз оккупировали завод!» И рабочие вновь стали собираться в огромную толпу на главной аллее завода. Появились знамена и портреты Ленина. Прозвучал призыв идти к зданию горкома партии. Толпа скандировала: «В город!» и в очередной раз, выломав вновь установленные на ночь заводские ворота, направилась в центр города. Мы шли так, как не ходили даже на демонстрацию. Четкие шеренги. Знамена. Единый порыв, сплотивший нас. И понеслось над колонной: «Смело, товарищи, в ногу!», «Вставай, проклятьем заклейменный…» Мы совсем не напоминали группу хулиганствующих элементов, какими были впоследствии представлены. Да и хороша была «группа» – чуть ли не половина населения города. Мы шли не захватывать власть, а выразить свой протест против невыносимых условий жизни, выдвинуть свои экономические требования. Мы хотели, чтобы нас просто выслушали».
Колонна с женщинами и детьми, с портретами Ленина и мирными лозунгами прошла мимо танков на мосту и, не встретив преграды, направилась в город. Здесь она быстро обрастала любопытствующими горожанами, мальчишками. Один из демонстрантов, по фамилии Катков, пытался открыть у танка люк ломом. Позже его посадили в тюрьму и дали двенадцать лет (по материалам судебного процесса).
Василий Михайлович, очевидец событий, случайно оказался на пути следования колонны: «2 июня с утра я пошел в районное отделение милиции. Там было пусто, никого, кроме женщины-секретаря. Я пошел домой и решил дойти пешком до «круга». Город был пустой. Около «круга» (пл.Революции, ныне Троицкая пл.) я увидел цепь солдат, ими командовал какой-то офицер, а ниже, около Триумфальной арки, стояли танки. К танкам приблизилась толпа людей, шло несколько сотен человек. Они спокойно перелезли через танки, пошли дальше. Рабочие приблизились к солдатам. Из толпы закричали: «Что, на рабочих оружие?!» Люди в первой шеренге сцепились друг с другом локтями и пошли на солдат. Они смяли цепи солдат, и рабочие пошли дальше».
Действия демонстрантов и милиции подробно описывает И.Б.Мардарь: «Сорвав входную дверь, демонстранты выбили вторую и проникли в помещение горотдела, оттеснив военнослужащих 55-го полка, охранявших здание. В милиции арестованных накануне зачинщиков не было, но ворвавшиеся об этом не подозревали… Работники милиции не оказали никакого сопротивления… Оттесненные на второй этаж солдаты внутренних войск затем блокировали нападавших. Вряд ли те, кто рвался освобождать арестованных, знал, где находится комната с оружием. Это уже позже следствием было представлено так, будто хулиганы рвались к автоматам, чтобы потом устроить кровавое побоище… В результате борьбы, происшедшей на узкой лестнице, одному из демонстрантов удалось вырвать автомат из рук рядового Репкина… Рядовой Анистратов выстрелил очередью и убил нападавшего. Вместе с ним были убиты и ранены еще несколько человек. Демонстранты стали выпрыгивать из окна прямо во двор горотдела милиции... При этом всех, кто выпрыгнули (человек 30), положили на землю и тут же арестовали». Во время стрельбы погибли четыре человека.
А вот что рассказал нам один из очевидцев, Василий Михайлович: «Мы пошли в город искать мою маму и сестру, не вернувшихся с демонстрации. Там уже было полно людей, слышались выстрелы. Мы прошли мимо отделения милиции. Демонстранты хотели освободить арестованных товарищей, в них стреляли разрывными пулями. Я видел огромное количество крови, куски мяса. Какой-то инвалид собирал их в ведро и выливал их на танки».
«Дальше улица выводила к памятнику Ленина и горкому партии… Все улицы были забиты людьми, а здесь, на площади, – наибольшее сгущение. Многие мальчишки забрались на деревья сквера, чтобы лучше видеть, а горком партии оказался пуст – городские власти бежали в Ростов… Два десятка рабочих, пройдя дворец, вышли на его длинный балкон и обратились к толпе с беспорядочными речами».
Бабушка Маши Лукичевой оказалась в самом эпицентре событий: «Второго июня я возвращалась домой по улице Московской... Там мы увидели массу народа, стоявшего по обеим сторонам улицы, а навстречу нам шла колонна людей с транспарантами, флагами, портретами правительства. Впереди шли дети – пионеры в красных галстуках. Колонна примерно в 150–200 человек направилась к зданию исполкома, а за ней повернули стоящие на улице люди – масса народа. Нас также повлекло в сквер. Когда на площадь проследовала колонна демонстрантов, от нее отделилась часть людей, и они кинулись к дверям исполкома, смяв охрану, ворвались в здание.
В это время на балкон вышел председатель горисполкома Замула и прокурор Проценко, но они ничего не успели сказать народу, так как были смяты ворвавшимися людьми (впоследствии названными хулиганствующими элементами). Затем на балконе появились опять эти люди и стали бросать с балкона портреты руководителей партии и правительства. Одна женщина трясла над головой батоном колбасы и кричала: “Смотрите, что они жрут!” Буфет в здании горкома был разгромлен».
Очевидцы утверждают, что, когда рабочие ворвались в здание, на балкон вытащили какого-то чиновника в галстуке. По лицу у него размазывали сливочное масло.
«Около 11 часов утра милиции в городе совсем не стало, а все больше войск… Солдаты заняли почтамт, радиостанцию, банк. К этому времени весь Новочеркасск вкруговую был уже обложен войсками и прегражден был всякий доступ в город и выход из него».
«В 11 часов утра был перерыв в типографии, где мы работали, – вспоминают Надежда Зотова, Тая Михайлова и Надежда Федотова. – И мы пошли в столовую, расположенную неподалеку… Выйдя после обеда, мы увидели странное зрелище: по Московской шел танк, а навстречу, положив руки на плечи друг другу, шли юноши и девушки. Увидев в смотровую щель шествие, танкист приостановился, выстрелил холостым снарядом. Было много шума».
Бабушка Маши Лукичевой, Флора Владимировна, продолжает: «С началом выступлений с балкона толпа на площади взволновалась, поднялся шум, гам. В это время со стороны улицы Подтелкова и ограды городского сада появились танки с вооруженными стрелками… Они дали предупредительный залп в воздух. Люди стояли стеной, тогда стали стрелять в народ. Это было ужасно страшно. Падали с деревьев дети, падали люди, началась давка бегущих во все стороны людей».
Многие очевидцы неоднократно подчеркивали, что солдаты, стрелявшие в демонстрантов, были выходцами с Кавказа. (Власти сознательно использовали «национальный фактор» при расстреле демонстрации.)
Бабушка Ани Денисенко, А.И.Рыбакова, рассказала нам об удивительном факте самопожертвования рабочих, ранее нигде не упоминавшемся в источниках: «Толпу как покосило, все рванулись через сквер от горкома, с деревьев посыпались подстреленные и напуганные дети… Когда началась стрельба, рабочие встали цепью, прикрывая собой убегающих людей. “Мы защищаем всех людей собой”, – сказали они. Я очень испугалась и убежала… Дошла до кинотеатра “Победа” и увидела, что за мной едут машины. Борта у них были плохо закрыты, и оттуда тянулись руки – там были живые люди, раненные».
В ходе самой забастовки рабочие продемонстрировали различные формы самоорганизации: установили охрану поезда, построились в колонны, сформировали делегацию к членам правительства, цепь прикрытия во время расстрела.
По городу ходило много легенд о погибших и исчезнувших людях. Официальные источники называют цифру 24 человека. Из них два человека так и остались неопознанными.
Но в собранных нашей группой воспоминаниях очевидцев есть факты, подтверждающие, что число жертв могло быть больше. Дедушка Гали Кухаревой вспоминает о пропаже в то время своей соседки Хопряниновой. Василий Михайлович говорит об исчезновении друга своего брата.
Вечером люди снова вышли на площадь. Отец Светы Михайловой (в то время ему было двенадцать лет) возвращался из библиотеки через площадь. Вот что он рассказал: «Около горисполкома асфальт был разворочен гусеницами танков, на нем были лужи воды. Видимо, асфальт вымыли, убрали битое стекло. По центру города выставили репродукторы, транслировалось выступление Микояна под сопровождение маршевой музыки. Примерное содержание сводилось к тому, что во всех беспорядках обвинялись безответственные элементы».
Митинги гораздо меньшего масштаба продолжались до трех-четырех часов ночи, несмотря на комендантский час. Тот же Василий Михайлович вспоминает, что вскоре после восстания в городе появились все продукты: мясо, масло, колбаса, молоко. А Анина бабушка запомнила, что за год построили для рабочих НЭВЗа благоустроенные пятиэтажные дома.
По документам, КГБ значительно расширил штат своих сотрудников, на предприятиях появились 1-е отделы.
После событий
После разгона демонстрации тела погибших не были переданы родным, а были тайно вывезены за город и захоронены в общих безымянных могилах на трех заброшенных кладбищах Ростовской области. Власти продемонстрировали свою жестокость и по отношению к мертвым. Погибшие, завернутые в брезент, были сброшены в общие ямы. Люди утратили право на собственное имя, покоясь в безымянных могилах.
Те, кто получил ранения и увечья, несмотря на оказанную им медицинскую помощь, впоследствии не имели права говорить, при каких обстоятельствах они получили травмы, и претендовать на социальные выплаты и льготы. В их документах стоял диагноз – бытовая травма и ни слова об огнестрельных ранениях. Государство отказалось признать свою ответственность и возместить этим людям ущерб. Только после Указа президента в 1996 году оставшиеся в живых инвалиды смогли пройти освидетельствование и получить компенсации.
О правосудии, которое вершилось в те тревожные времена, мы можем судить по нескольким источникам. Это воспоминания участников судебных процессов, а также документы – приговоры судов, жалобы, запросы пострадавших, постановления правительства.
По свидетельствам очевидцев, суды носили закрытый характер. Лишь одному процессу было уделено особое внимание. Он был призван стать показательным, устрашить взбунтовавшийся город. Именно в этом процессе должен был прозвучать приговор – высшая мера наказания. О том, что происходило в зале суда, можно судить, читая «расстрельный» приговор.
Выступления «простых рабочих» на процессе были призваны продемонстрировать народное осуждение. Имевших иную точку зрения на этот суд просто не пригласили. А если такие и были в зале, то они были просто напуганы происходящим и не могли свободно выражать свое мнение, боясь перейти в разряд подсудимых. Адвокаты подсудимых не играли никакой значимой роли в защите своих клиентов, их присутствие было формальностью. Некоторые даже не являлись на суд. Это зафиксировано в протоколах. Свидетели по делу часто лишь подтверждали факт участия подсудимого в демонстрации, но мало что могли рассказать о его действиях. Но это, похоже, следствие и суд мало волновало. Даже человек, не имеющий юридического образования, может увидеть несоответствие содеянного людьми и избранной меры наказания. Например, Сотников был приговорен к расстрелу не за сами действия, а за возможные последствия (отключение газа на одном из крупнейших заводов города могло повлечь за собой взрывы и разрушения). За нецензурную брань в адрес правительства один из участников получил десять лет лишения свободы, хотя за эти действия полагается административное наказание – штраф или пятнадцать суток ареста. А «бандой» была признана группа людей, мало знакомых друг с другом, впервые увидевших друг друга на суде, не имеющая признаков банды с точки зрения здравого смысла. Во всяком случае, в приговоре это не прослеживается, не собраны убедительные доказательства.
Это подтверждают и другие приговоры. Жаров и Решетников были осуждены по ст.79 УК РСФСР («массовые беспорядки») соответственно на тринадцать и десять лет лишения свободы.
В приговоре указывается, что Жаров написал в двух экземплярах листовку «клеветнического» содержания на советскую действительность. Это классифицировалось судом как возбуждение беспорядков. Затем оба подсудимых участвовали в споре с дружинником и ударили его, что можно характеризовать максимум как хулиганство, но никак не организацию массовых беспорядков. Эта же статья была применена к Щеголеву за выступление на митинге с призывом расходиться, к Бугайчику – за разговоры о «якобы неудовлетворительном материальном обеспечении его семьи», к Водяницкой – за выступление на митинге. При этом в выступлениях не содержались призывы к свержению существующего строя, следовательно, отсутствовал состав преступления.
Судьбы
Побывав в России, Джон Рид написал книгу «10 дней, которые потрясли мир». События октября 1917 года действительно изменили судьбы всего мира и людей, живущих в нем. Нашему городу хватило двух дней, и потому мы эту работу назвали «Два дня, которые потрясли Новочеркасск», причем даже сегодня они во многом определяют жизнь и случайных свидетелей, и участников событий.
26 человек погибли, около 90 ранены, 7 человек приговорили к смерт-ной казни, 120 – к различным срокам заключения. Этими цифрами не ограничивается число жертв новочеркасской трагедии. У осужденных и погибших остались жены, мужья, дети, родители. Они стали родственниками «преступников». Шестьдесят второй год изломал их жизни. Дети выросли, не видя отцов, матерей, некоторые оказались в детских домах.
Сергей Сотников. В 1962 году ему было 25 лет. Честный, искренний. Он боролся за права рабочих. Он просил суд дать ему возможность воспитать детей. Его приговорили к расстрелу.
Петр Сиуда. 22-летний рабочий получил 12 лет за участие в митинге на НЭВЗе. Только обращение матери к Микояну спасло его от расстрела в 62-м, но лагерь лишил его здоровья. Он первым в 1988 году начал борьбу за реабилитацию. Он так и умер, не успев все рассказать землякам. Страдания, поиски правды, безразличие чиновников сделали свое дело Не выдержало сердце, шестьдесят второй год убил его спустя двадцать восемь лет.
Многие из тех, кто видел или слышал о расстреле, всю жизнь боялись говорить и даже вспоминать о тех днях. Этот страх живет в них до сих пор. У многих жителей исчезли в те дни родные, знакомые, но искать их боялись.
Ольга Артющенко нашла своего 15-летнего сына в морге. Ей не дали его похоронить. За требование выдать тело сына ее отправили в психушку, уволили с работы. Лишь в 1993 году она смогла положить цветы на могилу сына.
Александра Пекуш утром 2 июня была здоровой, счастливой, ждала ребенка. Этот день лишил ее всего. Теперь она инвалид, одинокая, бессильная женщина. За что? И снова страх, слова сослуживцев: «Твое место в Сибири!» «Вся жизнь наперекосяк получилась! Вычеркнуть бы из нее 62-й год» – эти ее слова могли бы повторить многие.
Минуло почти сорок лет. За это время распался Советский Союз. Мы успели привыкнуть к митингам, забастовкам. В Афганистане и Чечне погибли тысячи. Что значит на фоне этих событий трагедия небольшого города? И, тем не менее, мы вновь и вновь возвращаемся к этой теме. Это не только помогает понять причины трагедии, но и дает возможность по-новому взглянуть на историю своей страны, своего города.
Работа написана в 2000 году
