04.09.2014 | Нешкольная история

«Листая прошлого страницы…»

Работа ученицы 11 класса из Красноярского края. История семьи Огородниковых

АВТОР: Юлия Огородникова. На момент написания работы – ученица 11 класса, п. Новоназимово, Красноярский край. Научные руководители:  педагоги дополнительного образования Енисейского районного ЦДТ Нина Ефремовна Гостева, Татьяна Николаевна Тарханова 3-я премия XV Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал

Листая семейный альбом, я всегда вглядывалась в старые, пожелтевшие от времени фотографии, расспрашивала родных, кто на снимке, какое отношение имеет к нашей семье. Изучая историю, я невольно стала сопоставлять события в стране с датами на фотографиях, по-другому стала относиться к фактам, изложенным в учебнике. Я решила написать о жизни моей семьи в Великую Отечественнную войну. Эта война останется наиболее важным и скорбным событием прошедшего столетия в истории нашей страны.

Одним из живых очевидцев, которые испытали все тяготы войны, является моя бабушка, Огородникова Антонина Григорьевна. Историю нашей семьи мне рассказывала именно она, так как, когда я родилась, дедушки уже не было в живых.

Я часто расспрашивала бабушку, как она жила, когда была маленькой, но разговор все время переводился на другую тему. Со временем, когда я стала взрослеть, бабушка становилась более разговорчивой. Некоторые же моменты своей жизни она смогла рассказать только сейчас. Страх, приобретенный в детстве, до сих пор сковывает ее.

Бабушка родилась на Украине, в Полтавской области в 1922 году. Моя прабабушка умерла, когда бабушке было всего 1,5 годика. Позже отец нашел себе новую жену. Они расписались, у них появилось еще пятеро маленьких ребятишек.

В школу бабушка пошла в 1930 году. Вот как она вспоминает про учёбу: «До третьего класса я училась в школе, которая была у нас в деревне. К третьему классу мы ходили в соседнее село Броварку. Формы никакой не было, ходили кто в чем. Зимой нас возили на санях, на двух подводах. Учиться мне нравилось, на учебу ходила с большим интересом».

В 1932 году на Украине начался великий голод, в народе его называют «голодомором». Вот что об этом времени рассказывает бабушка: «Всю продукцию, выращенную на территории Украины и Поволжья, полностью забирало государство. Колхозы к тому времени разорились. У крестьян не было в доме муки, чтобы прокормить семью. В 1933-ем году не то что животные – люди гибли от голода. С осени по всем дворам ходила специальная бригада: искали, нет ли где спрятанного хлеба. Если находили, забирали все до крошки.

Покойников уже перестали хоронить. Они неделями лежали на улицах и в пустых избах. Их сваливали в общую яму, едва присыпав сверху. Каждый день был для нас последним. Смерть стала привычной. Все было съедено. Варили крапиву, липовый лист, копыта, кости, рога, невыделанные овчинные шкуры. Ловили мышей, крыс, воробьев, муравьев, земляных червей. Мололи кости на муку. А когда зазеленела трава, стали выкапывать корни, съедать листья и почки».

Мой прадедушка, Григорий Павлович, отец бабушки, работал председателем колхоза. В 1934 году по доносу его посадили в тюрьму на 6 месяцев. Через полгода его выпустили. Позже прадедушку восстановили в должности, так как он был хорошим тружеником и добросовестным работником.

Мачеха была злая. Про неё бабушка говорит так: «Когда батьку по доносу посадили в тюрьму, она мне есть не давала. Ела со своими детьми, а меня за руку из дому выводила. Каждый день меня лупила». Бабушка чудом пережила голод. Выжила она благодаря своему дяде, брату отца. Он работал в колхозе, ухаживал за лошадьми. В 12 лет бабушка наравне со взрослыми работала на конюшне: носила тяжёлые вёдра с водой, убирала навоз. За работу вместе с дядей ей тоже давали обед.

В 1937 году на Украине появился хлеб, собрали хороший урожай зерновых. Жизнь на селе немного улучшилась, дети пошли в школу. Бабушка любила ходить в школу. Уроков много было – на русском, на украинском, в пятом классе ввели немецкий язык. Седьмой класс не окончила, отец забрал работать в колхоз, не дав окончить школу из-за того, что была большая семья. В колхозе работала на лошадях. Пахали, сеяли хлеб, потом убирали. Работать в колхозе было очень тяжело. Таскали на себе плуги, бороны, лошади, пережившие голод, были очень слабыми. «Осенью вручную выдирали колосья, вязали пучки, складывали в снопы. Затем также вручную молотили зерно. С раннего утра до позднего вечера работали в поле. Отцу одному тяжело было бы прокормить большую семью. Работала так до 1941 года».

Ранним утром, когда началась война, русские и немецкие самолеты сражались прямо над деревней. Бабушка вспоминает: «Помню жуткий рев, грохот, удары. С неба падали горящие самолёты. Ужас и страх сковал всех. Люди бегали по деревне, не зная, где укрыться от взрывов, летящих пуль и осколков от снарядов. Мы забились под кусты в канаву. Все испуганные, с помертвевшими лицами. Страшно было. Немцы пришли в деревню перед обедом. Мачеха печку топила, хлеб готовила. Немецкие машины тогда весь наш сад заняли, а он большой был. Тут же нашу корову зарезали. По-хозяйски расположились в доме».

Часто бабушка прерывает рассказ и надолго замолкает. Я чувствую, что ей очень тяжело, и перевожу разговор на другую тему. Мы попьём чаю, расскажу ей о своих школьных делах, успокою. Иногда она сама позовёт меня  и расскажет дальше.

Моего дедушку звали Огородников Леонид Григорьевич. В армию он был призван в 1939 году. Служил в действующей армии в Молдавии. В мае 1941 года дедушка должен был вернуться со службы, но так как приближалась война, его не демобилизовали.

3 октября 1941 года дедушка был ранен в плечо. Когда его часть вывозили на поезде в тыл, эшелон попал под бомбежку немецких самолетов. Раненые солдаты попали в плен. Всех пленных согнали в город Запорожье. Осень. Расположить военнопленных негде. По непонятным причинам немцы, которые охраняли военнопленных, разрешили семьям из города Запорожья забрать своих родственников из состава пленных. Одна из местных женщин пожалела моего дедушку и спасла его, взяв под именем своего пропавшего в первые дни войны сына и дав ему фамилию Ковалев. Она заботилась о нем как о собственном сыне. В городе Запорожье начался голод, и она отправила моего дедушку к своей сестре, в хутор Князевка, где проживала бабушкина семья. Здесь и познакомились мои дедушка и бабушка. К осени 1941 года стали сгонять молодёжь из ближних хуторов в Запорожье. Город гудел как улей. Бабушке тоже пришла повестка. Всех, кого вызвали, построили в колонны, с двух сторон охрана с собаками. На повозки можно было положить вещи и еду, которые взяли из дома. Погнали до станции Глобино, что была в 50-ти км от хутора. Все знали, что последний раз идут по родной земле, прощались навсегда с родственниками. Во всех хуторах стояли стон, рёв. В Глобино согнали, казалось, всю Украину. Уже знали, что увезут в рабство, в Германию. Эшелоны уходили на Запад ежедневно. Итак, 11 ноября 1942 года их погрузили в вагоны и повезли в Германию.

«Ехали до Германии мы долго, – вспоминает бабушка. – Дорога была очень тяжелая. Ели только то, что успели взять из дома. Потом нас отправили в г. Франкфурт на Майне, в Германию, там нас распределяли. Приехали хозяева разных заводов и фабрик – те, которым нужна была рабочая сила. Вот они ходили и разбирали людей, как товар оценивали. Вот так я оказалась в Фульде».

 «Эмальверк», ул. Петерсбергерштрассе, 19. Город Фульда. Германия. Я никогда не забуду этот адрес, – продолжает воспоминания бабушка. Фабрика была большая. Фабрикой по производству эмалированной посуды она называлась для отвода глаз. Это был полностью специализированный военный завод. Всю территорию завода окружала каменная стена высотой около двух метров, обтянутая сверху колючей проволокой, и шириной около тридцати сантиметров. Сначала мы даже не знали, что делаем военную продукцию – болванки, действительно, были похожи на кастрюли. Эта работа была тяжелая, хоть основную часть и делали мужчины и техника. Мы, женщины, таскали горячие неподъёмные болванки, обжигались у конвейера и дышали тяжёлым угарным воздухом.

Начиная с того времени, как нас на завод перегнали, шла бомбежка. Американцы бомбили не только город Фульду, но и всю территорию вокруг него. Территория на военном заводе была исковеркана от бомб, были разрушены здания, цеха.

Мы, русские, жили в трехэтажном здании – это был бывший склад по хранению посуды. На первом этаже – столовая, душ, прачечная. На втором этаже жили семьи, на третьем жили одиночки. Сначала я жила на третьем этаже».

Но молодость берёт своё. Все пленные из Украины жили в Эльмаверке. Познакомившись в Князевке, мои дедушка и бабушка поддерживали свои отношения и в Германии, позже они создали семью. Им выделили отдельную небольшую комнату. Вот что рассказывает бабушка: «Стояли две кровати, небольшой столик, две маленькие скамейки и шкафчик. Создавать семьи не запрещалось.

Военнопленных было очень много. Там были и бельгийцы, и украинцы, и французы, и латвийцы, и чехи, были все. Очень много народу было, больше 6 тысяч человек работало.

Там за нами велся учет, кто поранился, кто заболел, кто умер. Имён у нас не было. Бирка с номером на платье, и всё. Сначала мы ходили в одежде, в чем из дома вышли, позже нам выдали черные платья, нижнее белье. За нашей работой следили два начальника. Один был строгий, его боялись абсолютно все. А второй был маленький добряк, мы его звали Шунапсан. Бывало, немки сидят, ножкой стучат, а сами вяжут или вышивают. Первый шеф придет, прикрикнет и ударит железкой об железку, все сразу работать начинали. Нас особо не наказывали. Рабочий день начинался в 7 утра и заканчивался в 5 вечера. Работали небольшими группами. Вольнонаемные были только голландцы и сами немцы. Немки на работу приезжали на велосипедах. Вход на территорию завода охранялся с четырёх сторон. На каждом углу была вышка, там солдаты стояли с оружием. И у входных ворот тоже охрана. Через завод проходили две колеи железной дороги, чтобы продукцию вывозить, завозить груз и необходимый для работы материал.

За работу нам платили, но, согласно их закону, я была еще несовершеннолетняя, поэтому мне платили меньше, от 7 до 8 марок. Нам разрешалось выходить за пределы завода, в городе мы могли сходить в пекарню, в магазин, купить то, что нам нужно.

Ежедневно по радио передавали новости, говорили, что русская армия отступает, что множество городов захвачены немцами: Смоленск, Киев, Чернигов, Львов. Слушали каждый день. Так они хотели сломить наш дух, чтобы мы были безвольными куклами. Больно было это слышать, мы все переживали за нашу Родину. А после 1943 года радио перестало работать. Из уст в уста передавали, что русская армия разгромила немцев под Смоленском, в Сталинграде, в Севастополе. Мы ждали сообщений с Родины. Нам разрешали писать домой. Эти письма мы называли посткартками. На ней можно было написать не больше 25 строчек. Цензура проверяла всё, так что ничего, в общем-то, и нельзя было написать. Писали, что живы и здоровы. Потом на них же нам отвечали из дома. Я до сих пор сожалею, что всё это оставила на Украине. Условия труда были тяжёлыми. Но когда я забеременела, меня на легкий труд перевели и увеличили паёк. Кормили два раза – обед и ужин. Утром только ячменный кофе. Но мы могли прийти в столовую и приготовить себе что-нибудь. За 14 дней до родов меня отпустили, рожала я в больнице и под наркозом.

В 1943 году родилась первая дочь Мария. Мне дали отпуск 6 недель. На Марию мне выдавали продукты: 1 л молока, 250 г сахара, 260 г пшена на неделю. Когда маленьким исполнялось по годику, давали сушеные сухарики.

Утром мы собирали детей в комнатке, там было 6 маленьких ребятишек, и наша девушка за ними ухаживала. Вечером семьи забирали ребятишек. Потом ко мне пришли немочки из нашей бригады во главе с Анной Шварц. Они принесли мне столько всего! И одежки, и колясочку, и копченого мяса, и молока, в общем хорошие были девушки.

Город Фульда был застроен полностью военными заводами. Если только на нашем заводе работало 6 тысяч пленных, то сколько их было в городе? Когда выходили за территорию завода за покупками в город, то по улице видны были огромной высоты заборы с двух сторон улиц. Напротив нашего завода был еще один – «Гумильверк». Там наказывали за любую провинность: на воду сажали, сильно избивали, лишали обеда, унижали, заставляли работать на каторжных работах».

Бабушка замолчала. Пауза повисла тяжелая, неловкая. На бабушку тяжело смотреть в такие минуты. Она уже не плачет. Прожитые годы наложили отпечаток боли и страданий на её лицо. Она изредка трёт кулачком сухие глаза, как бы вытирая слезинку.

Мерно тикают высокие часы, я не решаюсь нарушить эту тяжелую тишину. Позже бабушка скажет, что 1 апреля 1945 года завод разгромили американцы, а пленных рабочих разместили по уцелевшим после бомбежки казармам. Пленных начали отправлять на родину. Дедушку и бабушку отправили в г. Бреслау, в Польшу, где они проходили проверку.

После этой проверки дедушку отправили служить обратно в Германию, в войска, которые там находились после подписания акта о капитуляции. Бабушка с дочерью отправились к нему, они жили в военном городке Штецене, на берегу реки Эльбы. Бабушка помогала убирать в казармах. Дед был демобилизован только в октябре 1945 года, и они вместе вернулись в Украину.

Всё было разрушено. Не было ни домов, ни скотины, многие люди жили в землянках. Все было выжжено, одна земля осталась. Пришлось заново восстанавливать деревню, которую война стерла с лица земли. Восстанавливали дома, огороды, поднимали заново колхоз. Так как дом был разрушен, сначала семья бабушки жила в сарае.

В 1945 году 28 ноября в семье родилась еще одна девочка – Оля. Из-за тяжелых условий она заболела и 23 февраля 1946 года умерла. В 1946 году дедушка с бабушкой расписались, и семья переезжает в деревню дедушки – в Немировщину Кировской области. Дедушка устроился на работу в колхоз. Там он проработал до 1948 года. Работы было много, и она была очень тяжелая. Государство весь хлеб забирало себе. Как сказала бабушка: «Было холодно, голодно, ходили раздетыми. Одним словом – работали задаром».

«Осенью 1963 года мы переехали в Новоназимово. Здесь было много ссыльных. Решили, что уже никуда уезжать не будем.

Мы думали, что здесь нам будет легче жить. Но даже здесь, казалось бы, в тихой и уютной деревне, нас приняли в штыки, потому что мы во время войны работали на немецкой фабрике, потому что мы создавали для чужой армии оружие.

Да как же так можно было подумать! Ведь мы не по своей воле! Нас туда угнали, применив силу! В магазин спокойно выйти нельзя было, указывали пальцами и оскорбляли. Для своей семьи все заготовки делали дома, чтоб было всё свое. Держали домашнее хозяйство, пекли хлеб, сажали огород, овощи все свои были, ягоды с грибами собирали, в общем, делали всё, чтобы лишний раз не выходить на улицу. Пряли шерсть. Вязали носки, варежки, свитера, шапки. Шили одежду себе и детям. Мы боялись разговаривать с местными жителями. Ведь откуда-то они узнали, что мы были в плену. Страшно было даже здесь рассказывать что-то о прошлой жизни, о Германии. Это сейчас я могу спокойно, ничего не опасаясь, говорить. Говорить правду, говорить то, что было на самом деле. Это можно назвать настоящим чудом, что нас с мужем не отправили в лагерь, посчитав врагами народа. В то время люди тысячами погибали в исправительных лагерях за то, что были угнаны в рабство».

Незатихающая бабушкина боль вылилась в очередной раз наружу. Обида на государство, которое не может защитить своих граждан. Обида за жизнь, прожитую в лишениях.

«В восьмидесятых годах прошлого века мы узнали, что Германия выплачивает деньги за принесенный моральный ущерб. Я хотела написать запрос, положена ли нам компенсация, но муж строго настрого запретил. Сказал: «Мало ли мы натерпелось?» Позже, когда муж умер, я все-таки решилась и написала. Ответ пришел положительный».

Может показаться, что в плену бабушке и дедушке жилось хорошо, но это только на первый взгляд. Просто человеческая память избирательна, она забывает самые страшные моменты в жизни. Остаются воспоминания о простых немецких людях, которые помогали нашим пленным. Но все равно, по словам бабушки, она до сих пор не может слышать даже в кинофильмах немецкую речь – так ей это больно.