11.03.2009 | Париж Дельфины де Жирарден
Школы крикливая и загадочная10 января 1847 года
В республике моды (империя Моды нынче вышла из моды) борются в настоящее время две школы: крикливая и загадочная. Цель первой – привлекать взоры и ослеплять их; цель второй – приковывать взоры и, если можно так выразиться, их интриговать. Последовательниц первой школы вы узнаете по их горделиво-безрассудным повадкам; над головой у них колышатся султаны из перьев, на лбу красуются диадемы из брильянтов. Последовательниц второй вы угадаете по манерам горделиво-сдержанным: перья у них клонятся долу, словно у плакучей ивы, брильянты прячутся в волосах или в складках платья. Одни желают производить впечатление открыто и смело; другие также хотят производить впечатление, но стараются этого не показывать.
У крикливых план действий простой: облачаться в необычные наряды, которых не носит никто другой; у загадочных план более сложный: носить то, чего не носит никто, с таким видом, будто это носят все.
Казалось бы, один план решительно противоречит другому; вообразите, однако, что мадемуазель Фелиси нашла способ удовлетворить оба стремления и потрафить обеим партиям. Сторонницы загадочной школы получают от нее наряд закрытый и целомудренный, отвечающий их чаяниям; это маленькое манто из черного бархата, обшитое скромным позументом; другое дело, что бархат этот великолепен, скромный позумент превосходно сработан, а покрой манто выдает отличный вкус и руку мастера; женщина может носить это манто в любое время и в любом настроении: в радости, в печали, в тревоге… Преимущество прекрасной простоты в том, что она всегда прилична. В этом манто женщина может бывать всюду, и в кругу богачей, и среди бедняков. Вот элегантность, которая нам по душе, – элегантность скрытная, не выставляющая себя напоказ и способная оскорбить лишь завистливых знатоков. Скажем короче, это манто пристало героине романа.
Мадемуазель Фелиси не обделила и крикливую школу; сторонницам этой последней она приготовила наряд, соответствующий их вкусам: это то же самое маленькое манто из черного бархата, но только украшенное… вы не поверите… – украшенное СЕМЬЮДЕСЯТЬЮ метрами кружева! Да, вот оно – решение проблемы: один-единственный наряд обшит семьюдесятью метрами кружева!.. Причем ширина этого кружева в некоторых местах достигает полуметра. Понятно, что одеяние столь роскошное подобает лишь женщине-триумфаторше… Можно ли печалиться, нежась в этих кружевных струях?.. Можно ли ревновать, возмущаться, суетливо всплескивать руками, утопая в море кружев?.. Подобный наряд поощряет дерзость, хотя и не поощряет достоинство. О, это манто пристало не героине романа, а Селимене!.. Единственное, что можно предпринимать в таком уборе, – это одерживать тысячи побед.
Вместе с манто Селимена надевает шляпу, устроенную не менее сложно, – атласную с кружевами, перьями и бархатными бантами. Крикливая школа предпочитает госпожу Баренн, и не напрасно.
Загадочная школа имеет некоторые артистические притязания, и потому отдает предпочтение мадемуазель Бодран, берущей за образец творения прославленных художников. Так, оригинал благородного и строгого убора, вызвавшего такое восхищение на последнем дипломатическом приеме, – прелестной бархатной шляпы гранатового цвета с белыми перьями, красовавшейся на голове супруги посла А…., – вы найдете на одном из портретов кисти Рубенса. Все обсуждали также восхитительный убор прекрасной госпожи де М…: легкое покрывало, изящно окутывавшее голову. Все восклицали: «Сколько вкуса! Как это изысканно! Как это ново!» – Ново! Да ведь это всего лишь точная копия убора Мадонны с виноградом. Достаточно было золотому и серебряному дождю пролиться на это целомудренное покрывало, и убор Богоматери обернулся светской парюрой. – А вот прелестный чепчик госпожи де В… из белого тюля с белыми цветами, на который кокетливо накинута черная кружевная косынка, завязанная под подбородком, взят не у Рафаэля; за него следует благодарить Шардена, Ланкре или Ватто, одного из Рафаэлей эпохи рококо, творивших в веселые дни Регентства, или – для пущей классичности – просто какую-нибудь фарфоровую пастушку.
Что касается крикливой школы, то ее сторонницы заказывают платья исключительно у госпожи Камиллы. Сколько воображения, сколько эрудиции потребно великому мастеру! Мадемуазель Бодран, прежде чем взяться за очередную шляпку, погружается в историю живописи; госпожа Камилла, прежде чем приступить к очередному платью, изучает литературу. Сколько театральных костюмов – нарядов, почерпнутых из трагедий, драм и мелодрам, преображенных и упрощенных с умом и талантом, – обязаны ей новым рождением. Греческие корсажи, турецкие рукава, польские куртки, китайские туники – она берет все эти странные наряды и превращает их во французские платья. Результат странен, дерзок, но неизменно прелестен.
Провинциалы по-прежнему здесь, но их не узнать. Их манеры и повадки переменились полностью; куда делось простодушное изумление, которое немедленно указывало на их происхождение? куда делись те поразительные уборы, которые обличали их малую родину?
Отличительная черта женщин, о которых мы говорим, заключается в том, что они вовсе не похожи на женщин и более всего напоминают бойких кукол, внезапно обретших дар движения и речи; они стараются держаться величаво, но остаются чопорными и жеманными