08.04.2008 | Архив "Итогов" / Колонка

«Я могу о любви говорить»

Любовь или нелюбовь к литературе - пустые аргументы в споре

Когда писателю, поэту, критику в заслугу ставят искренность или, пуще того, любовь к литературе, то понимаешь, что тут что-то не так. Как понимает, что тут что-то не так, разумная девушка, когда ей говорят, что у нее красивые глаза.

Любовь или нелюбовь к литературе - пустые аргументы в споре. Любитель любви к литературе в своей полемической риторике привык противопоставлять горячую "любовь" холодному "скепсису".

"Искренность" для художественного процесса заведомо признается плодотворной и животворящей, а "скепсис" умертвляющим, а главное - "унылым". Скепсис, значит, унылый, а круглосуточные серенады под окнами спящей дамы - не унылые. Это опять же кому как.

Ну ладно еще, если любовь разделенная. А если нет? А если пылкий воздыхатель по литературе подобен малопривлекательному лирическому герою старой советской песни, на голубом глазу напевающему объекту своего вожделения о том, что "не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить, но зато в эти ночи весенние я могу о любви говорить". Очень надо.

Что означает любовь к литературе? Любовь к чтению? К письму? К покупкам книг? К их обсуждениям? К запаху типографской краски? К библиотечным каталогам? Или она сводима к знанию наизусть всего "Онегина"? О чем вообще речь? Скажите на милость: тот, кто наподобие гоголевского Петрушки читает все, что подвернется под руку, любит литературу? Или ее любит тот, кто назойливо пристает к ней со своей любовью? Непонятно.

Еще больше непонятно, о какой именно литературе идет речь. Можно ли в сегодняшней ситуации говорить о литературе вообще? Да нет никакой Литературы. Есть литературы, существующие на разных основаниях и в разных местах.

Искусством можно интересоваться. В нем можно разбираться. Им и в нем можно жить. Любовь или нелюбовь к искусству не могут стать предметом хоть сколько-нибудь осмысленного разговора.

Жизнеспособность художественного процесса, в особенности современного, едва ли обеспечивается патетической страстью. Скорее - наличием культурной вменяемости.

Можно заниматься литературой. Это профессия. Можно заниматься любовью к литературе. Это вещь приватная и даже интимная, не обсуждаемая медиальными способами. Любовь, разумеется, может быть и профессией, и такая профессия даже имеет название. Но при чем тут литература?

Любовь или нелюбовь к предмету собственной деятельности - личное дело каждого. Не дай бог, когда эта любовь начинает "играть общественную роль". В некой дружеской компании директрису одного из художественных музеев крыли по-черному за вкусовщину и волюнтаризм. Крыли, надо сказать, вполне справедливо. Но кто-то решил за директрису осторожно заступиться: "Это все так, но надо все-таки признать, что она по-настоящему предана искусству". Вот-вот. Это все о том же. Беда любящего искусство в том, что он, как правило, твердо знает, что такое искусство. Его страстная нежность к тому, что он искусством привык считать, компенсируется чуть ли не ненавистью к тому, что в его системе координат искусством не является. А если он при этом редактор журнала или директор музея... Ну, в общем, понятно.

Есть два анекдота. Старых, но их стоит напомнить: они хорошие. А главное - имеют отношение к предмету разговора. Один - о любви к искусству, другой просто о любви.

Первый - о музыканте, который на репетициях все время болезненно морщился. "Как вам кажется, я очень плохо дирижирую?" - допытывался в перерыве дирижер. "Да нет, по-моему, хорошо". - "А может быть, рядом с вами кто-нибудь фальшивил?" - "Да нет, у нас в оркестре не фальшивят". - "Может быть, вы не любите Малера?" - "Да за что же мне его не любить?" - "Тогда скажите, почему вы во время репетиции все время морщитесь?" - "А, вы вот о чем? Так дело в том, что я вообще музыку не люблю".

Второй такой: "Вася, ты меня любишь?" - "А я что, по-твоему, делаю?" Так же и тут.

Источник: "Итоги", №49,1998,