15.05.2007 | Архив "Итогов" / Просто так
Воспоминание о воздаянии"Моя фамилия Мейстер. Я занимаюсь проблемой загробного воздаяния"
Восемьдесят третий, примерно, год. Стремительная погребальная чехарда тех лет стала чуть ли не единственным народным развлечением, единственным нарушителем эпической монотонности общественной жизни.
Особую семиотическую и идеологическую насыщенность приобрел тогда музыкальный репертуар всесоюзного радио и телевидения, а население без особого труда овладело умением узнавать новости раньше, чем они сообщались вербальным образом.
- Вы заметили, что сегодня не было "Опять двадцать пять", а все только Чайковский да Чайковский?
- Заметил, а как же.
- И что?
- А вы о чем?
- В смысле, надо бы радио включить.
- Ну вообще-то похоже на то.
Включалось радио. И точно.
В дни одного из подобного рода всесоюзных фестивалей симфонической и камерной музыки я сидел на кафедре марксистской философии пединститута, в библиотеке которого я в то время служил, и гонял чаи с кафедральными барышнями. Радио хорошо поставленным, но плохо имитирующим безутешное горе голосом декламировало спущенные с заоблачных вершин ЦК КПСС слова глубочайшей скорби.
В разгар вдумчивого чаепития в комнату вошел молодой, но необычайно унылого и озабоченного вида человек с авоськой, набитой рулонами туалетной бумаги.
Потоптавшись в дверях, он принялся нудить на одной ноте что-то вроде того, что вот, мол, приехал он из Харькова, всего на два дня. А вот чего-то никого нет: проректора по науке нет, завкафедрой нет, того нет, сего нет. До моего уха доносились какие-то мало что мне говорившие, но насмерть усыплявшие слова: "автореферат", "предзащита", "официальный оппонент", "минимум", еще что-то сугубо аспирантско-соискательское.
Но я не то чтобы даже встрепенулся, а чуть ли не поперхнулся чаем, не зная, верить ли своим ушам, когда с той же заунывно-харьковской интонацией до меня неожиданно донеслось : "Моя фамилия Мейстер. Я занимаюсь проблемой загробного воздаяния".
- Чем-чем? - оживился я.
- Ну, диссертация, - с готовностью отозвался он. - Полное название темы...
И он произнес что-то длинное и незапоминающееся. То ли что-то в свете чего-то, то ли критика идеалистических воззрений кого-то на что-то с таких-то и таких-то позиций. В общем, как тогда полагалось, так и было.
Не запомнилось название. Не запомнилась и внешность - нечему особенно там было запоминаться.
Но само фантастическое явление - прямо посреди картонного и никого ни от чего не очищающего траура - этого гетевско-харьковского пришельца со стертыми чертами, с алхимическим именем и со своим загробным воздаянием было исполнено такой неясной, но отчетливой многозначительности, так убедительно вписалось в контекст истонченной до полной нереальности реальности, что никак не может время от времени не всплывать на поверхность моей благодарной памяти. Вот и опять.
Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!
Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.