Мы жили не столько в стране советов, сколько в стране полых, ничем не обеспеченных знаков. Важно ведь не то, что есть, а то, что должно или по крайней мере могло бы быть. Важно не то, что обозначено посредством знака – важен и в известном смысле самодостаточен сам знак.

В том, что любой, абсолютно любой диктаторский режим в минуты жизни трудную врубает на полную громкость песню про иностранное вмешательство, про целенаправленную, управляемую из-за границы организацию беспорядков, про раздачу денег митингующим, ничего нового, мягко говоря, нет.

Время от времени тот или иной человек, не вполне утративший адекватности, но сохранивший неуместное в наши времена простодушие, гневно и при этом вполне риторически вопрошает: «Какое-нибудь дно там есть вообще? Не может же быть, чтобы совсем не было дна!» Это почему же не может? Очень даже может.

Всегда считалось, что два главных и, в общем-то, фатально неразрешимых русских вопроса это «Что делать?» и «Кто виноват?». В советские годы к ним почти на равных присоединялись еще как минимум два, по степени непреходящей экзистенциальной актуальности первые два даже, возможно, и превосходившие. Эти два вопроса были такие: «Кто последний?» и «Как ты после вчерашнего?».

«Мы, — говорят, — знаем, что вы в числе прочих подписали письмо, обращение, петицию в защиту таких-то и таких-то». «Ну да, — говорю, — подписал». «А скажите, почему вы это сделали?». Ох, какой интересный вопрос! Настолько простой, что даже и не знаешь, как бы так ответить, чтобы не получилось совсем лапидарно. Нет, не лапидарно не получается.

Любое высказывание, любой жест — художественный, общественно-политический, бытовой, какой угодно — обретает реальное содержание только лишь в осознанном контексте. В том смысле, что важно не только то, что и как сказано, но и то, кем сказано, когда, по какому поводу и с какой целью. Более того, контекст высказывания часто бывает содержательнее и существеннее самого высказывания.