Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

21.01.2008 | Нешкольная история

История гибели евреев Мариуполя

Мариуполь еще не был занят, а уже было запланировано, что казни евреев в городе будут проведены зондеркомандой 10А

   

АВТОР

Сергей Мещеряков, на момент написания работы — ученик 11 класса, школа № 653, г. Москва.

1-я премия на VIII Всероссийском конкурсе Международного Мемориала "Человек в истории. Россия - XX век".

Руководитель Лада Маратовна Брыксина-Лямина

Вторая основная тема семейной истории – оккупация Мариуполя и история гибели евреев Приазовья. Удалось воспользоваться достаточно  большим количеством местных источников, установить несколько имен жертв Холокоста, не включенных до сих пор в списки Памяти, поговорить с людьми, хорошо знающими историю оккупации Мариуполя (Грамм М.Н., Проценко А.Д., работники музея).

Сохранившиеся письма Веры Кондратьевны (В.К. Теленчи – прабабушка), датированные октябрем и ноябрем 1943 года, воспоминания Виктории Ивановны (В.И. Теленчи – бабушка) о разговорах с матерью, с соседями, позволяют представить, хотя бы частично, трагедию оккупированного Мариуполя. <...>

Фронт приблизился к Мариуполю в конце сентября 1941 года. В городе было много эвакуированных, не имеющих пристанища, из западных районов Украины, из-под Одессы. Распространялось множество слухов. Разговоры об эвакуации шли уже с середины сентября, но городское руководство не объявляло об эвакуации города.

Утром 7 октября после авианалетов из города вывозили войска и часть раненых из госпиталей, тревога объявлялась чуть ли не каждый час. На улицах появилось много людей, бежавших от бомбежек из Бердянска и Мелитополя.

Рано утром 8 октября была объявлена эвакуация. В городе усилились звуки стрельбы, но все время говорили, что немцы еще в Бердянске.

Студентка Сарра Глейх писала, что услышала о том, что немцы уже в городе в 10 часов утра. Люди бросились по домам, над ними на бреющем полете самолеты обстреливали город. В 12 часов на улицах увидели мотоциклистов –  зеленые фигуры, нагонявшие страх пока только одним своим видом. Неожиданным и страшным было осознание плена, того, что «теперь нужно самим думать о своем спасении»

Вера Кондратьевна не рассказывала, естественно, в письмах того, что мы узнаем из записей С. Глейх – разорение магазинов и складов жителями. Сначала немцы были в роли наблюдателей. Только через два дня они издали приказ, карающий жителей расстрелом за участие в грабежах, и предписали (что не было исполнено) все сдать. Но в тот же вечер 8 октября группы немецких солдат начали обходить дома, забирать все, что им нравилось.

Общее впечатление, сохранившееся в памяти и Веры Кондратьевны, и Сарры Глейх: в ночной тишине затаившегося города «топот сапог с подковами и гвоздями», «… топтали будто не землю, а самое сердце и душу».

Уже 9 октября жители стали ощущать нехватку продовольствия. У многих был только однодневный запас, пекарни разрушены, нет света, воды. Сохранившаяся пекарня в порту работала для немецкой армии. Ночные грабежи немцев продолжались, люди почти не спали, но массовые репрессии начались после прибытия в город отряда гестапо.

Оккупанты предписали жителям Мариуполя вернуться на прежние места работы. Жители с 12 до 45 лет обязаны были пройти принудительную регистрацию на бирже труда. Эту биржу Вера Кондратьевна называет «вторым бичом» после гестапо. Каждый безработный один раз в неделю должен был являться на биржу и выполнять установленную, но не оплачиваемую работу (до 14 часов).

Молодежь Мариуполя и окрестностей тысячами отправляли на работу в Германию, в первую очередь тех, кто был зарегистрирован на бирже как безработный.

Условия оккупации заставили Веру Кондратьевну разочароваться в некоторых знакомых и родственниках. Она бескомпромиссно осуждала тех, кто пошел не на вынужденный, а добровольный контакт с завоевателями.

Ей самой пришлось изменить некоторым своим принципам, привычкам. Вместе со своей приятельницей, бывшей учительницей, переехавшей в их дом, она перешивала старую одежду, шила бурки, шапки, торговала, ходила по селам, меняя вещи на продукты.

Эти повседневные страхи и заботы не заслоняли перед Верой Кондратьевной того, что творилось во всем Мариуполе. Если «вторым бичом» она называла биржу труда, то первым – гестапо, репрессии оккупантов. Более всего ее потрясло уничтожение евреев Мариуполя, но об этом я расскажу позднее, а сначала – о репрессиях по отношению к нееврейскому населению.

В первые дни – расстрел раненых красноармейцев в портовой школе №19, Вера Кондратьевна писала, что в течение первого года оккупации ежедневно на машинах людей вывозили «на окопы», то есть к поселку Бердянское на расстрелы. Под Мариуполем по данным ЧГК было расстреляно не менее пятидесяти тысяч человек, их них тридцать шесть тысяч – советские военнопленные.

В 1943 году при отступлении оккупанты издали 5 сентября приказ об эвакуации всего населения Мариуполя. Полиция выгоняла людей из домов. При отказе расстреливали; с оккупантами уходили и их пособники. 

10 сентября в 10 часов утра увидели первых бойцов Красной Армии. Жители, босые, грязные, оборванные, бросались на каждого красноармейца, целовали, обнимали, плакали, пели. Толпа людей бросилась к машине, с  которой раздавали не продукты, а газеты. Все хотели узнать, что делалось в мире. Именно эти газеты, то, как их вырывали из рук, запомнились в первую очередь и ночь. когда впервые заснули спокойно. А война продолжалась.

Уже в первые недели после освобождения Вера Кондратьевна вернулась в открывшуюся школу, продолжала работу на огороде, надеялась на встречу с детьми, писала многочисленным родственникам, стараясь восстановить оборванные войной связи. В письмах она возвращалась к страшному времени оккупации: «Все, что принесли нам немцы, нельзя было даже мне представить, хотя я хорошо понимала фашизм в теории, но на практике он оказался в 100 раз хуже всех представлений».

Вера Кондратьевна в каждом письме говорит о гибели еврейских жителей Мариуполя, соседей, одноклассников дочери и сына. Письма, написанные в октябре-ноябре 1943 года, достаточно последовательно показывают этапы этой трагедии:

– вторжение оккупантов, приказы, обязывающие носить шестиконечные  звезды, то есть сегрегация – выделение евреев из всех жителей;

– запреты, распространяющиеся на евреев (работа, свобода передвижения, имущественные ограничения);

– создание совета еврейской общины из уважаемых людей – врачей, учителей, на которых возлагается ответственность за «хорошее поведение еврейского населения»;

– регистрация еврейского населения и обложение общины податями (сбор денег, ценностей, продуктов и т.п.);

– объявление о переселении, сбор в установленных местах с вещами, перегон во временное гетто – охраняемые здание и территория вокруг него;

– конечный этап – массовая казнь с предварительным изъятием всего имущества.

Эти этапы обеспечивали невозможность сопротивления, и одновременно решались задачи не только уничтожения евреев, но и деморализации и запугивания всего остального населения.

С историей Холокоста в общих чертах я был знаком, но не ожидал, что эта тема так близко связана с членами моей семьи. Затем я познакомился с рядом работ по истории Холокоста и его особенностях на территории СССР, стал искать материалы по Мариуполю, изучать их, сопоставляя с данными писем, постарался сгруппировать источники по их типам и принадлежности к трем сторонам условного треугольника: жертвы – палачи – наблюдатели. В источниках я искал подтверждение и расширение сведений, сообщаемых Верой Кондратьевной. Я понял, что могу точно установить несколько имен из шести миллионов жертв Холокоста. Поездка в Мариуполь помогла увидеть места сбора евреев, дорогу, по которой они двигались к месту казни, места расстрела, установленные там памятники. М.Н. Грамм не только рассказал о своей работе по установлению имен жертв, но и передал нам мариупольские издания, содержащие большое количество свидетельств, списки имен погибших и наиболее полную публикацию записей Сарры Глейх. В библиотеке и фондах краеведческого музея мне также оказали помощь.

Мне не хотелось бы здесь повторять то, что написано в большом количестве монографий, статей, сборников документов, справочной литературе.

Здесь, в Мариуполе, действовала уже достаточно отлаженная машина уничтожения людей по расовом признаку. На оккупированной территории СССР массовые казни проводились открыто и систематически, сопровождались провокацией антисемитских действий не еврейского населения, поощрялось доносительство.

Еще до принятия решений Ванзейской конференции (январь 1942 г.) осуществлялось «окончательное решение еврейского вопроса». Можно выделить элементы в механизме этого процесса, проследить движение оперативных карательных отрядов – айнзацкоманд и зондеркоманд, входивших в айнзацгруппу Д, осуществлявшую при поддержке других подразделений СС, полиции, вермахта «политическое умиротворение вновь оккупированных областей». По .показаниям на Нюрнбергских процессах (1945-1948 гг.) руководителя группы Д. Отто Олендорфа, еще до начала военных действий на Восточном фронте, руководители этих групп в личных беседах с Гиммлером были ориентированы на полное и быстрое уничтожение еврейского населения, включая женщин, детей, стариков.

Мариуполь еще не был занят, а уже было запланировано, что казни евреев в городе будут проведены зондеркомандой 10А, входившей в айнзацгруппу Д.  Начальником команды был оберштурмбанфюрер Гейнц Зеетцен, даже среди офицеров карательных отрядов известный беспощадностью и жестокостью при исполнении особого приказа фюрера.

По советской переписи 1939 года в Мариуполе насчитывалось 10 444 еврея.

В своих сводках руководство айнзацгрупп информировало Берлин, что до начала восточной кампании в районе Мариуполя проживало 242000 жителя, в самом городе – 220000, евреи составляли 4% (украинцы – 47%, русские – 34%, греки – 11%). Уже 21 ноября 1941 года сообщалось, что «Мариуполь и Таганрог свободны от евреев». В сводках указано, что 20-21 октября 1941 года ЗК 10А расстреляла свыше 8 тысяч евреев Мариуполя. Это была ее самая крупная «акция».

Вокруг этой цифры много споров. В записях С. Глейх говорится, что зарегистрировалось 9 тысяч человек; мариупольские краеведы говорят о 14-16 тысячах погибших евреев; 14 тысяч указывалось и в данных ЧГК. Часть евреев Мариуполя успела эвакуироваться. Кто-то ушел в армию до 8 октября 1941 года, но в городе было много беженцев, число которых неизвестно. Были попытки установить поименно погибших и угнанных на работы в Германию. Созданные сразу после освобождения города комиссии при исполкомах,  силами милиции и общественности составляли, со слов уцелевших жителей, списки жертв. Они хранятся в Донецком областном государственном архиве, но, во-первых, по словам М.Н. Грамма, они не упорядочены, а, во-вторых, неточны. При освобождении в городе оставалось менее 60 тысяч жителей, информация о многих отсутствовала.

В.К. Теленчи в письмах называет цифру – 15 тысяч евреев, только из города, расстрелянных 20 – 21 октября в районе Агробазы (Бердянское).

Скорее всего точная цифра не будет названа никогда. Важно установить имена хотя бы значительной части погибших. Пока их около 3300. Большая часть имен включена в Книгу Скорби Украины Моисеем Наумовичем Граммом.

Казни евреев продолжались и после 20-21 октября. По доносам расстреливали тех, кому удалось спрятаться, спастись, тех, кто жил в сельской местности, тех, кто состоял в смешанных браках и не регистрировался в октябре, детей от смешанных браков. В 1942 году для казни использовали машины-душегубки, в которых людей отравляли выхлопными газами. В Мариуполе в распоряжении командования АГ-Д находилась мастерская по ремонту этих машин.

Но я хотел бы вернуться к живым свидетельствам эти трагедий: письмам моей прабабушки и свидетельствам спасшихся, записанным в годы войны. Кроме того, хочу привести ряд сведений из более поздних рассказов (1990-х годов) людей, переживших Холокост в Мариуполе.

Вера Кондратьевна – наблюдатель, но наблюдатель сочувствующий, болезненно переживающий гибель людей. Она не хочет смириться с тем, что тысячи людей «послушно пошли на казнь».

После евреев расправились с цыганами, она пишет и об этом. Пошли слухи, что следующими будут греки. Тогда она с сыном принимает решение, что они на регистрацию не пойдут, скроются из города и будут двигаться в сторону фронта. Даже пусть убьют, но не пассивное ожидание казни. Мне кажется, что следует учитывать, во-первых, характер Веры Кондратьевны, то, что она это пишет после того, как евреев и цыган уже казнили, и все знали, к чему ведет регистрация. Во-вторых, уйти из города, скрываться грекам было бы, наверное, легче, так как сильных антигреческих настроений в сельской местности среди украинского и русского населения не было. Но слухи так и остались слухами, а в позиции Веры Кондратьевны гораздо сильнее сочувствие евреям и возмущение оккупантами, чем осуждение «покорности» жертв.

В октябре 1941 года городе было создано несколько пунктов регистрации, а затем сбора евреев для объявленного «переселения».

На пункты сбора люди должны были явиться с вещами, ценностями, документами, четырехдневным запасом продовольствия. К этому времени евреи Мариуполя уже были измучены принудительными работами, грабежами, издевательствами оккупантов, а часто – и собственных соседей. Отдельные казни (за отказ от регистрации, сопротивление грабежам, нарушение запретов) сопровождались избиением родных, пытавшихся похоронить погибших. Усиливался голод, запасы были изъяты в результате поборов и грабежей. Многие надеялись, что от переселения «хуже не будет». Их заверяли, что посылают на сельхозработы.

Вера Кондратьевна пишет, что регистрация проводилась 15 октября, в состав совета старшин были включены доктор Эрберг и доктор Евсей Гольштейн, их сосед по двору. Она встретила в своем дворе, ставшим местом сбора евреев, немало знакомых, к ней подходили одноклассники детей и ее бывшие ученики. В их маленькой квартирке до войны часто собирался весь класс Виктории Ивановны. Анатолий Нодельман просил передать Виктории привет, кажется, он не разделял надежд на «переселение». С двух часов дня до самого вечера люди с вещами шли к «полку».

«Полк» – так в городе называли здание, располагавшееся по улице Апатова. До войны здесь размещались казармы 238 стрелкового полка.

Это здание охранялось, ворота были за колючей проволокой, людей заводили во двор, где многие простояли под дождем до ночи, а затем их загоняли в подвал и на верхние этажи. О страхе, тесноте, грязи и унижениях, которые пришлось пережить здесь, вспоминают те немногие, кто спасся. Охрана здания полка была не слишком строгая. Кто-то бегал за оставленными вещами и продуктами домой, ко многим на следующий день пришли знакомые, друзья пытались через проволоку перекинуть что-нибудь из еды, теплых вещей. 19 октября было воскресенье, общине разрешили приготовить горячую пищу, но отношение охранников становилось все грубее.

Позднее Вера Кондратьевна писала, что продержали 19-го в «полку» евреев потому, что «в воскресенье немцы не работают». Это же объяснение давала и охрана. Но если посмотреть хронику действий зондеркоманды 10 А, то становится ясно, что 19 октября, в воскресенье, она произвела расстрел около 900 евреев в Бердянске и только рано утром 20-го прибыла в Мариуполь.

Можно ли было убежать из временного гетто, спастись? Убежать – реально, спастись, как показали события, шансов было мало.

Когда утром, 20 октября евреев стали отправлять по Мангушской дороге в сторону совхоза им. Петровского (Агробазы) у поселка Бердянское, людей выгоняли, избивая, издеваясь, стариков и женщин с детьми грузили на машины. В этот момент иллюзии у многих рассеялись. Кто-то обращался к охране, утверждая, что оказался здесь по ошибке, что он не еврей. Нескольким удалось таким образом вырваться из здания полка. Но это не значит, что все они спаслись.

Вера Кондратьевна, как и все жители Мариуполя, была хорошо осведомлена о том, что происходило в «полку».

«20-го рано стали уводить совсем без вещей по 500 человек по направлению к агробазе, 9 км отсюда, где раньше мы копали окопы. Так за 3-4 дня расстреляли 15  000 человек взрослых и детей только из города».

О том, что всех евреев расстреливают, она узнала уже рано утром 21-го от Авцена, одноклассника Вячеслава. Юноша прибежал к ним во двор в женском пальто, надетом на голое тело, взял что-то из еды, побежал дальше. О том, что происходило у противотанковых рвов на Агробазе написали в годы войны С. Глейх и С. Белоус, отправив эти записи И.Г. Эренбургу. В 90-е годы свидетельства переживших собирали Л.Д. Яруцкий и другие мариупольцы. Наибольшее число людей было расстреляно 20-го, около 1000 – 21 октября. В сводке действий айнзацгрупп сообщалось, что утром 21-го зондеркоманда 10 А расстреляла в Мариуполе евреев, которых она не успела расстрелять в предыдущий день, общее количество – свыше 8000. Но Вера Кондратьевна писала, что расстрелы продолжались 3-4 дня, это подтверждает и рассказ Вениамина Матвеевича Борисковского в 1993 году. Их семью вывели из «полка» только 22 октября, а на Агробазе гнали к месту расстрела вдоль противотанкового рва, уже заполненного телами, несколько сотен метров.

В 1944 году ЧГК было установлено, что убийства мирных жителей г. Мариуполя происходили на месте противотанкового рва, идущего зигзагообразно в степи, глубиной 6 м, шириной у основания 3 м и шириной у поверхности земли 8 м.

Указанный ров тянется на протяжении 3 км. Сегодня – это обработанное поле, но, по свидетельству местных жителей, после особенно сильных ливней обнажаются останки казненных.

В этом рву лежат одноклассники Виктории Ивановны Теленчи: Белла Рубинчик, Полина Абрамова, Анатолий Нодельман, Ося Черняков, Яков Есельсон, его брат Семен Есельсон, Ося Борц, Белла Шохат, их родные.  Неизвестна судьба еще одной одноклассницы – Лили (Эмилии) Брук. Здесь же соседи Веры Кондратьевны: доктор Евсей Гольштейн и его пятнадцатилетняя дочь Эмма, евреи Федор и Зина (фамилии неизвестны), жившие с начала войны в том же домике, в соседней комнате; знакомые семьи – Дора Соломоновна Шапиро, ее муж и дочь Дидя (полное имя неизвестно).

По просьбе Виктории Ивановны Вера Кондратьевна разыскала осенью 1943 года сведения о родных студента-медика Михаила Губергрица, чья семья оставалась в Мариуполе: Эмма Серафимовна, Борис Абрамович, бабушка тоже «ушли на окопы».

Все эти имена я проверял по спискам погибших Книги Скорби и в базе данных «Зал имен» Мемориала Катастрофы (Шоа) и Героизма «Яд-Вашем». На основании этого Виктория Ивановна заполнила десять листов свидетельских показаний для увековечения Памяти Жертв нацизма. Кроме того, из имен погибших, упоминаемых в записях Сарры Глейх в списках нет следующих фамилий: доктор Белопольский, Спиваков, Штейнштерн Фира, Шварц, Рейзнец Усия, Райхельсон И., Полунова Л.

После массовых казней в 20-х числах октября в Мариуполе и окрестностях оставалось еще немало евреев и детей от смешанных браков.

Опасность для скрывавшихся исходила не столько от немцев, сколько от местных жителей. Оккупация способствовала проявлению отрицательных качеств, вседозволенности, открытого антисемитизма. Многие доносители были движимы корыстными целями, часто сводили личные счеты, надеялись на захват имущества не только скрывавшихся евреев, уже ограбленных, но и людей, их прятавших. И, наконец, страх перед тем, что расправа оккупантов коснется не только тех, кто скрывает евреев, но и всех соседей. В немецкую комендатуру, полицию и непосредственно руководителям зондеркоманды 10 А поступало много ложных доносов. 2 декабря 1941 года в «Мариупольской газете» даже было опубликовано официальное «Предупреждение всем доносчикам и распространителям слухов» о наказании за ложные заявления. Однако, все доносы о евреях проверялись и целые семьи подвергались казни за укрывательство, также как и скрывавшиеся евреи.

Спасение каждого было чудом, но это чудо зависело от многих людей, ставивших под угрозу свою жизнь и жизнь близких. В Донецкой области были сотни людей, спасавших евреев. Среди них те, кто дал кусок хлеба, одежду, прятавшимся в степи после расстрела, пустил в дом обогреться, прятал в доме, погребе, сарае, выдавал за своих родственников, за пациентов больницы…Спасителями были люди разных национальностей: русские, украинцы, греки, татары. Меня заинтересовали истории спасения евреев мариупольскими греками.

Характерный южный тип внешности и традиции многих десятилетий достаточно близких контактов евреев и греков Приазовья, а, следовательно, и знание обычаев помогали выдавать спасаемых евреев за греков, передавать им документы.

Александр Бенционович Белобородов (16 лет в 1941 году) получил от Марии Дмитриевны Тарамановой метрическое свидетельство сына Павла, грека, уроженца села М. Янисоль. Мария Дмитриевна исправила в свидетельстве дату рождения с 1914 на 1924 год.

Цехановская Ханна Моисеевна (18 лет в 1941 году) выползла из рва и пришла в поселок Старый Крым в греческую семью Кечеджи. Почти два года ее прятали Иван и Наталья Кечеджи, имевшие троих детей. Соседи не донесли,  староста Колтаец спас ее от начальника местной полиции.

Ванду Васильеву (10 лет в 1941 году) и ее мать вывела из здания полка 19 октября соседка-гречанка Евдокия Сололо, муж которой был арестован в 1937 году. Евдокия заявила, что мать Ванды – гречанка, показывала свой паспорт (в паспортах до войны фотографий не было), немец-охранник их выпустил. Мать Ванды расстреляли в октябре 1942 года там же, на агробазе. Девочку прятали знакомые ее отца – украинца.

Двенадцатилетнюю Софью Юдович выдавала за племянницу в Стародубровке гречанка Вера Федоровна Трима, жена председателя колхоза.

Екатерину Львовну Хазанову (16 лет в 1941 году) и ее двенадцатилетнего брата спас от расстрела и увел в степь отец, выбив дверь сарая на агробазе, куда в ночь с 20 на 21 загнали часть евреев. В семье греков из села Крымка Екатерине сделали документы на имя Валентины Лазаревны Товарчи. В 1942 году от угона в Германию ее освободил врач-грек Чекир, но затем она попала в новый набор в Германию. Поздней осенью Валентина Товарчи (Екатерина Хазанова) вернулась  из Германии, нашла брата Изю, спасенного в греческом селе Старый Кременчик.

История Екатерины Хазановой во многом напоминает судьбу Риты Темник, одноклассницы Вячеслава Теленчи по средней школе №3 г. Мариуполя (выпуск 1941 года). Вера Кондратьевна писала:

«…через две недели пришла другая Славина соученица – Рита Темник, она была уже и зарыта, но вышла из своей могилы – их только успевали чуть-чуть присыпать землей».

Вера Кондратьевна не решилась прятать ее у себя: страшно за сына, одна комната, к тому же, одна из соседок по двору «встречалась» с немцем. Она оставила Риту на ночь, накормила, вымыла. Дала кое-что из одежды и, главное, свидетельство о рождении дочери Виктории – «метрическую выпись», как она называет этот документ. Вера Кондратьевна подправила фамилию «Теленчи» на «Темникова», оставив имя и отчество дочери. Внешне девушка могла выдать себя за гречанку. Как гречанку Риту и отправили на работу в Германию. Для нее это оказалось путем к спасению.

В 1947 году летом Виктория Ивановна была у матери в Мариуполе. В это время к Вере Кондратьевне и пришла Рита. Ее фотография с надписью «Незабываемой Вере Кондратьевне от Риты Темниковой» хранится в архиве Виктории Ивановны. Вера Кондратьенва считала свой поступок естественным, отнюдь не героическим. Иначе поступить нельзя было, по ее словам.

Дальнейшую судьбу Риты Темник мне выяснить не удалось. После 1947 года из Мариуполя она уехала. В НПЦ «Холокост» мне говорили, что сведения о ее пребывании в Германии можно было бы найти в списках фильтрационных лагерей, в которые попадали люди при репатриации и на этом основании вести дальше поиски Р. Темник (Темниковой) или ее родных. Но это требует работы в государственных архивах.

Наиболее известным источником по истории Холокоста в Мариуполе являются неоднократно уже упоминавшиеся записи С. Глейх. Я сознательно использую слово «записи», а не «дневник», как это принято в публикациях. Скорее всего, С. Глейх вела дневник до 18 октября 1941 года, возможно, это было ей свойственно – описывать происходящее, свои чувства, оценивать поступки окружающих. Но та тетрадь, которую она послала И. Эренбургу не ранее конца 1943 года, не могла быть дневником. И не только потому, что невозможно было сохранить тетрадь и ежедневно вести записи в тех условиях, в которых она оказалась. Внимательное чтение текста показывает, что 12 октября, когда еще только дано было предписание о регистрации, Сарра  не могла знать, что «всего зарегистрировано 9000 евреев».

17 октября. Дается объяснение тому, что немцы сдерживают черносотенцев, жаждущих погрома: немцы «не хотели себе отказать в удовольствии самим расправиться с евреями».. Это мог написать только человек, уже переживший день расправы.

День расстрела 20 ноября С. Глейх описала особенно подробно и в тексте есть ссылка на 24 октября, что прямо указывает на более позднее время его создания.

Под датой «27 ноября» идет описание событий не только за 27, но и за 28 и 29 ноября, когда она перешла через линию фронта. В конце тетради С. Глейх кратко рассказывает о своем пути от г. Шахты (30 ноября 1941) до города Краснослободска Мордовской АССР (июль 1942) и попытках соединиться с сестрой, вернувшейся из эвакуации в Москву в августе 1943 г. Обращение к Эренбургу с подробным рассказом, день за днем восстанавливающим пережитое, может быть, последний шанс заставить кого-то поверить в эту страшную быль.

Сарра Глейх смогла не только выжить, но и создать еще в военное время потрясающий документ – свидетельство обвинения от имени всех погибших евреев Мариуполя. Это не дневник в строгом смысле слова,

то есть не синхронное описание событий и чувств, подобное тем дневникам жертв Холокоста, которые я читал: Шейны Грам из Латвии, Давида Рубиновича из Польши и, наконец, Анны Франк. Это – свидетельство, потребовавшее огромных усилий, заставившее С. Глейх еще раз мысленно пройти через все испытания и зафиксировать на бумаге произошедшее, зная каждый следующий страшный шаг.

Но прежде чем стать известным и многократно цитируемым документом, рассказ С.Глейх прошел длинный путь. Часть записей была подготовлена И. Эренбургом и В. Гроссманом в составе Черной книги. Текст был не просто сокращен, но и отредактирован с учетом цензуры и требований того времени, причем было две редакции. Более краткая – вариант издания «Черная книга» (Вильнюс, 1993 г.), так и не вышедшего после войны. Другой вариант опубликован в «Неизвестной Черной книге» (Иерусалим-Москва, 1993 г.). Но еще раньше И. Эренбург в пятой книге мемуаров «Люди, годы, жизнь» впервые рассказал о Сарре Глейх, ее свидетельстве, применив по отношению к нему слово «дневник» (хотя при подготовке к печати в 1945 г использовалось название «записи»). Благодаря мемуарам Эренбурга с шестидесятых годов имя С. Глейх стало известным. В конце восьмидесятых годов в Мариуполе «Дневник» был издан тиражом 1000 экземпляров. В периодической печати неоднократно публиковались очерки, посвященные С. Глейх. Сам дневник был приобретен Яд-Вашем. И везде указывалось, что «Неизвестная Черная книга» опубликовала источник полностью. Только знакомство с текстом в книге «Память сердца» дало мне представление о принципе сокращений в предыдущих изданиях. Сокращение и исключение фрагментов имело совершенно определенный характер. По политическим мотивам исключалось то, что показывало в неприглядном свете советские власти Мариуполя, которые не организовали эвакуацию города; проявления антисемитизма, участие в грабежах, доносительство, достаточно распространенные среди местных жителей. Отсутствие последней части записи привело к тому, что за источником закрепилось название «дневник».

В мариупольском издании тоже есть неточности, можно найти ряд мелких разночтений с несокращенными фрагментами текста в «Неизвестной Черной книге».

Мне кажется, что необходимо научное издание на основе оригинала этого документа.

Это было бы восстановлением справедливости по отношению к свидетельству Сарры Глейх, частично лишенному, в результате сокращений, его многосторонности и глубины. <...>











Рекомендованные материалы


Стенгазета

Ударим всеобучем по врагу! Часть 2

Алатырские дети шефствовали над ранеными. Помогали фронтовикам, многие из которых были малограмотны, писать письма, читали им вслух, устраивали самодеятельные концерты. Для нужд госпиталей учащиеся собирали пузырьки, мелкую посуду, ветошь.

Стенгазета

Ударим всеобучем по врагу! Часть 1

Приезжим помогала не только школьная администрация, но и учащиеся: собирали теплые вещи, обувь, школьные принадлежности, книги. Но, судя по протоколам педсоветов, отношение между местными и эвакуированными школьниками не всегда было безоблачным.