23.06.2009 | Литература

Юбилейное

«Женщина с голубыми губами» в «Реквиеме» Анны Ахматовой

Несколько дней назад исполнилось 120 лет со дня рождения Анны Ахматовой

О «Реквиеме» опубликовано несколько очень хороших работ, среди которых особо выделим статьи Ефима Григорьевича Эткинда, Романа Давыдовича Тименчика и Жана-Филиппа Жаккара. Однако этот цикл до сих как следует не соотнесен с более ранним и более поздним творчеством Ахматовой. Иными словами, недостаточно отчетливо определено его место в ахматовской поэтической эволюции. Между тем, попытаться это сделать провоцирует уже обилие в «Реквиеме» значимых автореминисценций из стихотворений Ахматовой 1910-х годов.

Так, строка «В темной горнице плакали дети» из стихотворения «Уводили тебя на рассвете…» 1935 года, вошедшего в «Реквием» и описывающего арест третьего мужа поэтессы, без натяжки может быть сопоставлена со строкой «Не любил, когда плачут дети» из стихотворения 1910 года «Он любил…», в котором был набросан портрет ее первого мужа. А финальные трагические строки стихотворения «Тихо льется тихий Дон…» 1939 года:

 Эта женщина больна,

 Эта женщина одна,

 Муж в могиле, сын в тюрьме,

 Помолитесь обо мне.

по замыслу самой Ахматовой, безусловно, должны были восприниматься на фоне патетического зачина ахматовской «Молитвы» 1915 года:

 Дай мне горькие годы недуга,

 Задыханья, бессонницу, жар,

 Отыми и ребенка и друга,

 И таинственный песенный дар…

Однако еще более важно, на наш взгляд, обратить внимание не столько на конкретные мотивные переклички между творчеством ранней Ахматовой и «Реквиемом», сколько на то, что в этом цикле своего наиболее полного, почти предельного развития достигают принципы поэтики, выработанные Ахматовой в стихотворениях «Вечера», «Четок» и «Бе-лой стаи».

Попробуем теперь с интересующей нас точки зрения взглянуть на прозаическое «Вместо предисловия», предпосланное «Реквиему». Нас не должно смущать то обстоятельство, что этот фрагмент цикла был написан много позже чем весь «Реквием», по-скольку в нем были использованы и сконцентрированы те же поэтические ходы, что и в стихотворениях цикла.

Напомним текст ахматовского предисловия:   

В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то “опознал” меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

           — А это вы можете описать?

           И я сказала:

           — Могу.

           Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.

                                                                                                              1 апреля 1957 года. Ленинград

Прежде чем выявлять основные принципы поэтики ранней Ахматовой, реализованные в приведенном тексте, перечислим сами эти принципы. Сделать это нам помогут формулировки из замечательной и до сих пор не утратившей своего научного значения книги Виктора Максимовича Жирмунского «Творчество Анны Ахматовой», изданной в Ленинграде, в 1973 году. Согласно Жирмунскому, к числу главных открытий молодой поэтессы относятся: разговорность ее стихотворений, написанных как бы с установкой на прозаический рассказ; их сюжетность; ахматовская эпиграмматическая лаконичность словесного выражения; и, наконец, умение обозначить всякое душевное состояние внешним признаком, который делает его конкретным и индивидуальным — через жест или изображение предмета. К этому прибавим еще указание на ключевой мотив, вошедший в поэзию Ахматовой после начала Первой мировой войны и по понятным причинам, усилившийся после Октября 1917 года: мотив христианского самопожертвования. Его использование значительно расширило ахматовский творческий диапазон, хотя и не привело к радикальному обновлению поэтики автора «Четок».

Вряд ли есть смысл специально и подробно показывать и доказывать, что тезис Жирмунского о разговорности и эпиграмматической лаконичности, как о фирменных приметах ранней Ахматовой, может быть идеально проиллюстрирован примерами из пре-дисловия к «Реквиему», в первую очередь — цитацией афористически краткого диалога, включенного в это предисловие. В полной мере реализован в предисловии и характерно акмеистический инвариант мотива христианского самопожертвования: «Я говорю за всех…»

Продемонстрировать, как в «Реквиеме» доводятся до совершенства принципы поэтики ранней Ахматовой, будет не только удобно, но и интересно, показав, как внутреннее душевное состояние персонажа обозначается в предисловии к ахматовскому циклу сверхэкономным и в то же время чрезвычайно выразительным внешним признаком. Речь, по-нятное дело, пойдет о микрофрагменте «женщина с голубыми губами».

Эпитет «голубыми» при поверхностном восприятии не цепляющий внимания, кажущийся стертым и неброским, тем не менее, заряжен мощной взрывной силой. Мы читаем: «…женщина с голубыми…» и ждем естественного продолжения — «глазами», тем не менее, наши ожидания не сбываются. «…женщина с голубыми губами» читаем мы, и в процессе этого чтения понимаем, что имеем дело с весьма нетривиальным словосочетанием, лишь маскирующимся под идиому «женщина с синими от холода губами». «С голубыми от холода» — так не говорят. Но почему губы у женщины из очереди голубые? «Потому, что она мертва», — вот ответ, к которому подталкивает нас Ахматова.

Теперь мы готовы и можем адекватно авторскому замыслу воспринять ударную, эпиграмматически заостренную концовку предисловия к «Реквиему». Здесь внимание чи-тателя сначала вновь сосредотачивается на губах женщины из очереди: «Тогда что-то вроде улыбки…», а затем перед нами предстает разложившееся лицо покойницы или — почти столь же страшная картинка — оскал черепа: «…скользнуло по тому, что некогда было ее лицом» (разумеется, устойчивое выражение — «на ней лица нет от горя» тоже входит в семантическое поле этого образа).

Следующий эффектный, но слишком очевидный шаг (которого мы именно поэтому делать сейчас не станем) мог бы заключаться в выявлении богатейшего топоса «улыбающийся мертвец» в мировой культуре и вписывании в него разбираемого фрагмента предисловия к ахматовскому циклу.

Вместо этого лучше процитируем первые строки «Вступления» (1935) к «Реквиему», в которых интересующие нас образы допроявляются до кристальной отчетливости:

 Это было, когда улыбался

 Только мертвый, спокойствию рад…

Важно еще не упустить из читательского поля зрения гротескное соседство финального ахматовского «что-то вроде улыбки» с датой, проставленной под предисловием к циклу: «1 апреля 1957 года». Если 1957 год тут важен, как первый после ХХ съезда, обличавшего «страшные годы ежовщины», «1 апреля» с неизбежностью напоминает человеку с советским опытом о пресловутом «дне смеха», отмечавшемся в СССР неофициально, но всенародно. «Такое вспоминают в этой стране в день смеха, по таким поводам и так в этой стране улыбаются», — сурово констатирует автор «Реквиема» в предисловии к циклу. Специально для тех, кто сомневается в том, что Ахматова помнила о 1-ом апреля, как о дне веселых розыгрышей, процитируем ее позднейший стихотворный набросок 1963 го-да:

  Взоры огненней огня

  И усмешка Леля…

  Не обманывай меня,

  Первое апреля!

Итак, мы видим, что в предисловии к своему циклу Ахматова не просто обозначает душевное состояние через внешний признак, а еще и максимально насыщает этот внешний признак разнообразными смысловыми оттенками, протягивает от него нити к мотивам, присутствующим в других стихотворениях «Реквиема». Не преувеличивая, можно сказать, что «женщина с голубыми губами» из ахматовского цикла — одна из самых ярких фигур в длинной веренице тех персонажей лирики Ахматовой, чье внутреннее состояние передается через мотивы «губ», «улыбки» и «рта». Чтобы не множить очевидностей, приведем здесь только несколько классических примеров: «Как забуду? Он вышел, шатаясь, // Искривился мучительно рот…»; «Но зачем улыбкой странною // И застывшей улыбаем-ся?»; «Я видела тонкие руки // И темный насмешливый рот»; «И если б знал ты, как сей-час мне любы // Твои сухие розовые губы!»; «У меня есть улыбка одна: // Так, движенье чуть видное губ…» и так далее.

В заключение остается констатировать, что взгляд на «Реквием», как на вершину и одновременно завершение очень большого этапа творчества Ахматовой позволяет многое понять в особенностях не только ранней, но и поздней эволюции ее лирики. К началу 1940-х годов «ранняя» ахматовская поэтика оказалась исчерпанной и реализованной до предела, так что перед автором «Четок» и «Реквиема» замаячила невеселая перспектива: до конца жизни оставаться заложницей своих прежних, пусть и исполненных совершенст-ва, стихов. Выйти победительницей из этой ситуации Ахматова сумела, начав работу над «Поэмой без героя» с ее радикально новаторской и в то же время — «помнящей о славном прошлом» — поэтикой.