20.12.2006 | Нешкольная история

«Война – жесточе нету слова»

Работа одиннадцатиклассников из Владимира Вениамина Гумерова, Сергея Дедюшко и Григория Прямова

АВТОРЫ

Вениамин Гумеров, Сергей Дедюшко, Григорий Прямов, на момент написания работы - ученики 11 класса школы № 33 г. Владимир.

Данная работа вышла в финал VII Всероссийского конкурса Международного Мемориала "Человек в истории. Россия - XX век.

Научный руководитель - И.К. Чистякова.

Прошло уже более 60 лет после окончания Великой Отечественной войны. Война оборвала естественный ход жизни нашего народа. Миллионам мужчин, которые прежде никогда не покидали свои города, деревни и сёла, приходилось оставлять семьи, детей, жён, старых матерей. Война задела каждого человека, если жизнь его пришлась на военное время.

Окопный лик войны нам более или менее знаком. О том, как наши предки воевали с фашистами, мы знаем из книг, учебников, кинофильмов. Об этом нам рассказывают участники войны, которые накануне праздничных дат приходят к нам в школы на классные часы. Но был и другой, тыловой лик войны. Те, кто остался в тылу, выдержали тяжёлые испытания войны, лишения, потери близких. Им надо было жить: есть, пить, воспитывать детей, одевать и обувать их, заботиться о стариках и больных.

Нам в нашей работе хотелось, как можно больше узнать о тыловой жизни, о том, что пришлось пережить в годы войны прабабушкам и прадедушкам, бабушкам и дедушкам, многие из которых были ещё детьми. В основу своей работы мы положили воспоминания старожилов нашего города.

Мы посетили более 40 человек и записали их рассказы о жизни, быте, труде владимирцев в годы войны. Некоторые факты потрясли нас. Мы сохранили в работе прямую речь, чтобы передать искренние чувства, которые звучат в воспоминаниях жителей. 

 

Быт владимирцев военных лет

Война не обошла стороной ни один населённый пункт нашей страны, затронула она и наш Владимир, который в те годы был районным городом Ивановской области. Каким же встретил наш город войну? Об этом написал нам Орлов Александр Васильевич:

«Владимир в годы войны входил в состав Ивановской области и насчитывал около 60 тысяч жителей. На востоке он начинался от Ямской слободы и заканчивался химзаводом. Дальше начиналось село Доброе. На юге город начинался у железной дороги и заканчивался Юрьевской заставой, где стояла большая трансформаторная будка.

Город весь утопал в садах, особенно красив он был весной, когда цвели фруктовые деревья.

Река Клязьма, на которой стоит Владимир, была судоходной для небольших судов до наплавного моста. Каждый год осенью этот мост убирали и зимой в город переправлялись по льду, в основном на лошадях. Перед войной в городе работали такие фабрики и заводы, как «Автоприбор», «Грамзавод», ранее текстильная фабрика «Пионер», Химзавод, кирпичный завод. От завода кирпич возили по «конке», то есть по узкоколейной железной дороге. Она была проложена от завода и до вокзала. Туда вагонетки ехали с горы сами, а в гору их везли лошади. Во Владимире было 3 базара. Один был за драмтеатром (сейчас театр кукол), где можно было купить молоко, масло, мясо и всякую снедь. Другой рынок был у церкви Никиты Мученика; там продавали дрова, лошадей, коров, сено и угль. Третий базар находился в долине реки Лыбедь. Там, где сейчас находится тракторный завод, была хорошая дубовая и ольховая рощи. На месте завода «Электроприбор» и городского парка было поле, где росли пшеница и рожь, а на месте электромоторного завода был овраг, где дети зимой катались на лыжах».

Другие старожилы своими воспоминаниями дополнили картину довоенного Владимира.

В городе было много школ и средних специальных учебных заведений.

К концу 30-х годов во Владимире было сломано несколько церквей, остальные, кроме церкви на кладбище, не действовали, в них находились склады, мастерские, артели. В городе было несколько памятников: памятник Ленину у госбанка, три памятника Сталину. Центральные улицы города были вымощены булыжником, на некоторых были деревянные пешеходные настилы.

Дома в городе были в основном деревянные и полукаменные, то есть низ – каменный, верх – деревянный. Часть домов были частными, но большинство домов принадлежали городскому коммунальному хозяйству.

Квартиры в домах были чаще всего коммунальные, то есть рассчитанные на несколько семей с общей кухней. В домах не было не водопровода, ни газа, ни центрального отопления, ни канализации. Дома отапливались дровяными печами, пищу готовили на дровяных плитах, керосинках или керогазах, за водой ходили на колонки.

Фёдорова Галина Александровна:

«Мы жили в небольшой комнатке в 6 метров. Там стояла мебель: кровать, стул, комод. Квартира была коммунальной, на общей кухне было 3 семьи. Не было никаких удобств, воду брали во дворе, в сарайчике, где был проведён водопровод, туалет был на улице.

Отопление было печное. На кухне у каждой семьи был стол и скамейка, на которых стояли вёдра с водой. Готовили еду на керосинках. Керосин покупали в специальной лавке. На кухне была общая дровяная плита.

Окно комнаты выходило на помойку и на сараи».

Условия жизни горожан, которые и до войны были не из лёгких, в годы войны стали ещё более тяжёлыми даже во Владимире, который не был занят фашистами. В городе стало очень темно, так как уличные фонари не горели. Темно было и в домах. Когда не стало электричества, в домах засветились язычки «коптилок». В пузырёк, наполненный керосином, опускался фитиль из ниток – вот и вся нехитрая конструкция. Чтобы керосин не вспыхнул, почему-то бросали щепотку соли. Не больше щепотки – соль была в годы войны драгоценностью: 100 рублей за стакан. Коптилка немилосердно чадила, но всё же она давала свет в долгие зимние вечера.

Шертикова Тамара Васильевна:

«В первые годы войны электричество в домах было часов до 10 вечера, поэтому сидели с керосиновыми лампами, свечками. Моя бабушка достала из сарая старую десятилинейную лапу.

За керосином ходили на нефтебазу за тёмным мостом. Его продавали по талонам, по 3 литра на месяц.

Свечи в магазинах не продавались, а на рынке они были очень дорогими, нашей семье не по карману».

Павлова Ирина Николаевна:

«В годы войны электричество отключали, сидели со свечками. Часто в чашечку (железную или фарфоровую) наливали керосин, накрывали крышкой с отверстием, туда вставляли фитилёк из парусиновой ткани и разжигали спичками. Так фитилёк горел несколько дней. Это приспособление называлось «огарышек».

Догадкина Ида Алексеевна:

«В жилых домах электричества не было, и мы делали – «фигасик».

Для этого брали стеклянный флакончик из-под лекарств, внутрь вставлялся фитилёк из ниток, наверх надевалась металлическая пластинка с дырочкой для фитиля, внутрь наливался керосин. Спичек не было, брали 2 камушка (вместо кремней) и выбивали искру и сразу на фитилёк. Керосин экономили, поэтому лампами керосиновыми не пользовались».

Карпова Таисия Филипповна:

«У нас дома в годы войны света не было. Керосин был очень дорогой, так что ночью мы сидели без света, и даже стирали в темноте на ощупь».

Балихина Валентина Николаевна:

«Во время войны электричество давали редко. Уроки дома готовили при «коптилке». Мы втроём садились вокруг стола со своими тетрадками и книжками, а в середине стола располагался на возвышении «фитилёк» типа лампадки у иконы, только стержень фитилька был потолще.

В войну было очень трудно со спичками. Моя изобретательная мама овладела «первобытным» способом добычи огня с помощью камня и трута (расщепленный конец верёвки). Кресалом (камнем) выбивается искра, её надо было поймать на разлохмаченный конец верёвки и зажечь от неё бумагу, а затем уже и фитилёк. 

Вся комната тонула в темноте – свет давал только фитилёк».

Тепло в домах доставалось тоже большим трудом, по нынешним меркам, просто каторжным трудом. В городе не было дров. На рынки поленья шли только за большие деньги, или в обмен на хлеб или какие-то вещи. А зима 1941г. была суровой. За дровами ходили в ближайший лес. Несколько километров до леса полем, несколько – лесом, чтобы найти сухостойный дубок или сосну. Таким образом, десять, а то и больше километров в один конец, и столько же обратно – с тяжелой ношей. Чтобы не слишком болело плечо, жердину или вязанку дров обёртывали травяной подушкой. И всё равно, когда скидывали ношу у дома, к плечу часто нельзя было прикоснуться.

Для экономии дров во многих домах появилась буржуйка – небольшая жестяная печка с выведенной в форточку трубой. Небольшой кучкой щепочек можно было вскипятить чайник. Когда щепочек не было, обходились и бумагой.

Если удавалось раздобыть два-три полена, буржуйка гудела, мгновенно раскалялась, согревая комнату.

Карпова Таисия Филипповна:

«Отопление в доме было дровяное. С дровами в войну было очень плохо. За мостом через Клязьму был сосновый бор, туда мы и ездили за дровами. Через мост был целый крестный ход в лес, кто нес дрова, кто шишки.

Почти всю мебель разбили на дрова. Зимой пищу готовили в русской печи, а летом на шестке печи – ставили таганок или два кирпича, приносили сосновые шишки, щепки и растапливали».

Шертикова Тамара Васильевна:

За дровами жители нашего села ездили в лес за Черную речку на санках. Туда ездил и мой брат Володя с соседом, своим ровесником Лёней. В лесу они пилили деревья, укладывали их на санки и везли по сугробам в город. Во дворе деревья пилили на поленья, кололи и складывали в сараи. Дров хватало на неделю».

Кудрякова Елена Владимировна:

«На ул. Ременники в нашем доме было 2 печи: русская и голландка. Топились они дровами, их мы покупали на рынке у Княгинина монастыря. Их продавали крестьяне возками, они же их подвозили».

Керская Елена Павловна:

«Дома было очень холодно. Вода в комнате замерзала. Дрова кончились, печку топить было нечем. Однажды мама решила идти со мной в лес за дровами. Зима. Морозно. Ясный день. Мы пошли вниз по Рабочему спуску, потом под Тёмный мост, потом через Клязьму по льду через пойму до леса. У нас с собой были санки и топорик. Мама стала рубить тоненькие березки. Кое-как нарубила несколько штук. Вдруг началась метель. Дровишки мы все потеряли и пришли домой ни с чем, усталые и голодные. Дрова мама купила втридорога, потому что печку всё равно надо было топить».

Даже вымыться или постирать для владимирцев в годы войны было большой проблемой. Не было мыла. В банях были огромные очереди. Одежду стирали золой и речным илом.

Шертикова Тамара Васильевна:

«В годы войны в городе работали бани. Очереди туда были очень большие, стояли по 2-3 часа.

На один месяц выдавали всего 1 кусок мыла. Приходилось покупать его у солдат или на рынке.

Мой отец даже варил мыло и отдавал его на продажу».

Кудрякова Елена Владимировна:

«Никакого мыла не было, поэтому было много вшей и клопов. Брали вареную картошку и тёрли ею руки».

Минина Галина Николаевна:

«В годы войны во Владимире были Верхние и Нижние бани. Нижние бани работали только для военных. В Верхних банях один день был женский, другой день был мужской. Очередь занимали с угла улицы им. Сун-Ят-Сена. Мыла не было. Большинство приходили в баню с мешочками с печной золой».

 

Хлеб войны

С июля по ноябрь 1941 года для всего городского населения была введена карточная система на хлеб и другие важнейшие продукты.

Основная масса рабочих и служащих получала лишь по 400-500 граммов хлеба в день, а иждивенцы и того меньше – по 300-400 граммов хлеба.

Иногда ломтик хлеба на весь день. Совсем мало выдавалось мяса и жиров. Сахарин вместо сахара. Даже то, что выдавалось по карточкам, можно было «отоварить с огромным трудом. Обычно в 4-5 часов утра люди уже были на ногах, так как в 6 утра открывались булочные, очереди были огромные, приходилось выстаивать по несколько часов.

Кормились в основном с огорода. Картошка, огурцы, свекла были спасением для многих.

Многие жители Владимира были вынуждены обменивать на продукты в деревнях или на рынках свои вещи: одежду, обувь, пастельные принадлежности.

Карпова Таисия Филипповна:

«Хлеб было трудно получить даже по карточкам.

По карточкам мы получали и сахар, а позднее очень вкусный «американский» шоколад, жиры: маргарин, комбижиры или американское сало «Лярд».

За Клязьмой по левой стороне мы с мамой весной 1943 г. расчистили свалку и раскопали огород, где сажали картошку. Чтобы посадить её, мама раздобыла пол-литра водки, мы с подругой на поезде поехали в Муром и обменяли водку на ведро картошки. Летом варили щи из крапивы, иногда кашу. Мама часто ходила в лес за грибами и ягодами».

Архипова Тамара Сергеевна:

«Питание в годы войны было очень плохим.

Варили суп из голов селёдки.

Хлеба было не достаточно, он был по карточкам. Рабочие карточки были только у папы и у мамы. У нас с сестрой были детские карточки (400 гр.)»

Фёдорова Галина Александровна:

«В войну чаще всего ели пустой суп с картошкой или капустой, иногда побеленный молоком, пшенную кашу, пили чай чуть подслащенный, чай «вприглядку».

Шертикова Тамара Васильевна:

«Мы меняли вещи на продукты: муку, картошку. В годы войны был рынок на месте Комсомольского сквера. Он был крытый, и там торговали мясом. Цены были ужасные: 250 рублей за буханку черного хлеба, и большинство купить его не могли».

Егорова Людмила Михайловна:

«В нашей семье мы чаще всего ели картошку с луком, огурцами, кукурузную кашу. Был «постный» сахар – самодельный сахар, приготовленный на воде».

Фёдоров Василий Михайлович:

«Условия жизни в годы войны были ужасные. Жизнь была голодная, ели что придётся.

Меняли вещи на продукты: картошку, овёс.

Я, будучи подростком, работал в сапожной артели им. 2-ой пятилетки. Нам выдавали за работу карточку (600 гр. хлеба). Позже я поступил на заводе №303 (потом ВТЗ), где нам выдавали рабочую карточку (800 гр. хлеба)».

Догадкина Ида Алексеевна:

«У меня была подруга Капа Семёновна, у них дома всегда была квашеная капуста, которую мы с удовольствием ели.

В гости мы всегда ходили со своим кусочком хлеба.

Ставили самовар, вместо углей набивали его шишками. Перед уходом на работу завтракали – кипяток с кусочком хлеба».

Семёнова Светлана Михайловна:

«В нашей семье было пятеро детей, отца в ноябре 1941 года отправили на фронт.

Мама постоянно ходила по ближайшим деревням обменивать вещи на продукты.

Шли месяцы, и менять вещи становилось всё труднее, так как приличные вещи были уже или проданы или обменены. Тогда мама вместе с соседками по двору стала ездить на поезде к городу Арзамасу менять «барахло». Помнится такой случай: мама приехала, привезла пшено, тыкву, молоко, а дома не было даже полена дров, чтобы что-то сварить. Дело было к вечеру. Тогда мы с мамой взяли топор и санки и отправились за дровами по Муромской улице, через реку в лес».

Егорова Людмила Михайловна:

Когда началась война, мне было 17 лет, и я стала работать на «Грамзаводе». За работу выдавали зарплату и продовольственную карточку на 800 граммов хлеба. Продукты можно было купить на рынке в районе Комсомольского сквера. Моя мама работала главным бухгалтером на железной дороге, и она получила участок в 3 сотки за водокачкой. Там мы выращивали картошку».

Фёдоров Капитон Михайлович:

Всю войну моя мать ездила, но чаще всего ходила пешком, по окрестным деревням, где жили наши родственники или знакомые, и везла вещи для обмена на картошку, зерно, муку, горох. Однажды зимой она ушла в деревню и долго не возвращалась. Я, как старший пошёл её искать, и уже поздно вечером встретил её замёрзшую, усталую, еле передвигающуюся у деревни Маслёнка, в 10 км от города. Я взял у неё санки с продуктами, ей стало легче идти. Она дала мне горсть гороха, и я всю дорогу до дома жевал его.

Зерно, что она привозила, мы относили молоть на мельницу (сейчас там макаронная фабрика). Картошку варили в «мундире» или разводили молоком, и целый чугун этой картошки съедали за один раз. Молокозавод, откуда нашего отца призвали в армию, иногда помогал нашей семье, выделяя зерно или отруби.

Изредка мама приносила с завода ведро обрата (отходы после переработки молока). Нам, детям, выдавали по карточкам по 400 граммов хлеба на день».

Минина Галина Николаевна:

Мы, ученики (нам было по 10 лет) были иждивенцами, а это означало, что даже детские карточки на сахар, масло, белый хлеб нам были не положены, полагалось только 250 граммов черного хлеба. Зато давали горох.

В школе было введено питание. Со Студёной горы, где мы учились в школе, два дежурных от каждого класса ездили в торговые ряды за продуктами.

Для этого у нас была специальная платформа на 4-х колёсиках, а на ней бочка, куда мы складывали все продукты: вареный бурак, сахарную свеклу, хлеб, песок. Всё это мы везли в школу в буфет, и в большую перемену нас кормили – кусок черного хлеба, намазанный маслом, посыпанный сахарным песком и чай».

Пугачёва Алевтина Петровна (из дневника):

«Всё в городе очень дорого. Картошка стоит 200 рублей мера (10 кг). Мама даже не знает, чем нас кормить, а ведь нас трое. Все дети и пенсионеры получали хлебные карточки по 400 граммов в день. Тем, кто ходил на окопы, норма хлеба была увеличена до 500 граммов. Норму хлеба нам выдавали в школе. Помню, что после работы на окопах на морозе, надо было ещё идти в школу за хлебом на Муромскую улицу. Никаких печений, варений, лакомств. 400 граммов хлеба на весь день: по кусочку за чаем, завтраком, обедом и ужином. Моя мама всё-таки изощрялась нас кормить регулярно. Строго распределялись по дням все продукты, получаемые по карточкам, и был запас квашеной капусты.

Первое горячее блюдо было всегда – щи. Весной к капусте добавлялась свежая крапива, и щи были вкуснее, особенно забеленные молоком. А на десерт была трава. Все окрестные овраги были наши, и мы собирали свежие корешки, плоды сурепки, мягкие стебли растений.

Пробовали мы даже есть сушеные очистки, но всё-таки лепешки из них были горькие, даже перемешанные с мукой. У нас были огороды в Гончарах (сейчас там стадион «Торпедо»), где мы сажали капусту. В разных концах города нам, как семьям фронтовиков, давали участки земли под картошку. Всё лето только и успевали то сажать, то полоть, то окучивать картошку. Землю надо было вскопать лопатой. У нас были хорошие удобные лопаты! Верхний слой приходилось снимать топором.

Весь урожай переносили на своих плечах и пешком. Тётя Надя (сестра мамы) сменила кожаные сапоги мужа на два пуда муки и дала нам 8 кг. Теперь мама печёт лепешки из муки, смешанной с молотыми очистками. Правда, они плохие, но есть что-нибудь ведь надо».

Керская Елена Павловна:

«Начался голод. Картошку, которую мы собирали со своих грядок, мы быстро съели. Хлеб покупали по карточкам, стоя за ним в очередях ночами. Незабываемо постоянное чувство голода. Чтобы прокормить нас, мама с другими женщинами в выходные дни ходила пешком в близлежащие деревни менять на картошку наши нехитрые пожитки. Унесла всё, что было, и свою и мою одежду.

Я очень плакала, когда мама понесла последнее моё шерстяное серенькое платье с белым воротничком. Дали ей за него ведро картошки.

На валу у Лыбеди росли разные травы – щавель, столбунцы, кисленькие «лепешки»… Какую траву мы только не ели, чтобы утолить голод».

 

«Мода» военных лет

Фотографии военных лет запечатлели внешний облик людей военного поколения. Фотографии, конечно, не цветные, но все равно видно, что одежда тех лет не яркая и не броская, в основном серых и тёмных тонов. Сама одежда…

Кто-то носил рубашки и платья, сшитые из оконной занавески, кто-то шаровары их одеяла, кто-то штаны – из солдатской бязи, окрашенной ветками чернокленника и ольховой корой… На ногах у многих были бурки из солдатской или клееные из автомобильной резины бахилы.

Это и неудивительно, ведь одежда, ткани в годы войны в магазинах не продавались, а на рынке они были для большинства слишком дороги. Кроме того, одежду выменивали на продукты, так как было гораздо важнее не остаться голодными, чем хорошо одеться. Мыла не хватало, стирали одежду в глине, руки мыли в машинном масле, вытирали опилками.

Шертикова Тамара Васильевна:

«Из одежды в войну мы донашивали старое, латали, что можно. На ноги шили строченные ватные чуни, которые надевали в галоши и в них ходили зимой.

Мне перешила мама старое бабушкино пальто. Сами стегали телогрейки.

Платья были у меня скромные, и шила мама из своих, и из бабушкиных платьев. С 1943 года стали выдавать ткани по талонам, по три метра. Мне выдали три метра миткали, окрашенной в зелёный цвет, и мама сшила мне платье».

Минина Галина Николаевна:

«В годы войны промтовары, как и продукты тоже выдавали по карточкам. На год выдавалась одна пара некрашеных белых чулок.

У папы была кожаная полевая сумка, из которой я вырезала по ноге подошву, проткнула шилом дырочки и продела через них верёвочки, в них я ходила как в туфельках. У других девчонок были картонные подошвы.

Летом в основном ходили босиком. Зимой мы сумели выменять папин кожный чемодан на валенки. Из старых папиных шинелей мне сшили пальто. Ещё до войны мама по «заборной» книжке приобрела кроликовую шубу».

Егорова Юлия Николаевна:

«Зимой мы делали сапоги из ватных рукавов, пальто и телогреек».

Таисия Филипповна Карпова:

«Одежду мы с мамой шили сами. У мамы были знакомые, которые работали в трикотажной артели на улице им. Луначарского, где они получали обрезки тканей. Эти знакомые давали маме выбрать лоскутки, из которых мы с мамой шили платья и кофточки.

Мама вязала на заказ покрывала, воротнички и обменивала их на продукты.

Вязала она, когда посла коз на большом валу у Рождественского монастыря».

Балихина Валентина Николаевна:

«Так как мой папа был военнослужащим, то ему была положена военная форма. Из его френча мне сшили пальто, а из байки, выданной на портянки, мне сшили летнее пальто, окрашенное в бордовый цвет с перламутровыми пуговицами, на кокетке».

Молчанова Ираида Александровна:

«Одевались в войну очень плохо.  Помню, как мама сшила мне платье из наволочки (ткань в клеточку)».

Догадкина Ида Алексеевна:

«На рынке купили мне калоши на каблучках, которые надевались на туфли. В них я ходил даже зимой, так как в семье не было валенок. Из какой-то старой машинного цвета ткани – «спорока» (от слова распороть) мама сшила мне пальто и перекрасила его в тёмно-синий цвет.

Всё перешивали из старого, которое хранилось в сарае. Из байкового одеяла тёмно-зелёного цвета мама сшила мне жилетку.

Сама всю войну проходила в дореволюционных ботинках, которые достали с антресолей».

Стоянкина Клавдия Михайловна:

«Помню, как ранней весной я ходила в школу босиком, без ботинок и чулок, одна из всего класса.

Однажды мне в школе в классе выдали новенькие галоши и пригласили маму получить их и расписаться за них. А она через некоторое время пошла на базар и продала их на хлеб или картошку. Сколько было пролито слёз!

И я снова по лужам шла босой в школу и из школы. Как сейчас помню цвета: тёмно-красный и бордовый. Рукава моего «нового» пальто были одного цвета, передние полы другого, а спина третьего».

Егорова Людмила Михайловна:

«Мама сама делала нам туфли: из верёвки плела косички, и из этих косичек делала подошву и прикрепляла её к колодке.

Затем брала суровую ткань (бязь или полотно), выкраивала тапочку, вдевала в колодку и сшивала с косичками. В конце она вынимала из колодки готовую тапочку или туфельку. У меня подобные туфли были тёмно-серого цвета. Делала мама и детские шляпки, и не только нам, но и знакомым».

 

Школьные военные годы

В годы войны продолжали работать школы.

Лучшие каменные здания школ были заняты под госпитали. Детям приходилось учиться в неприспособленных бараках, на квартирах у учителей.

Наступили холода, топлива не хватало, и дети стали замерзать в нетопленых классах. Чернил не было. Выдавливали свекольный сок или разбавляли водой сажу и делали чернила. У многих с довоенных лет ещё оставались стальные школьные перья № 86, другие писали карандашами. Тетради тоже были самодельными – брали обычную газету, складывали её в несколько раз, сшивали эти листки. Учителя по верх газетных строчек чертили карандашом линейки. А на первой странице дети наклеивали белый листочек и старались покрасивее надписать тетрадь.

Балихина Валентина Николаевна:

«В 1942 году настала пора идти в школу. Мне портфеля от старших не досталось, и я сшила его сама из капюшона военного плаща своего папы. Капюшон был прорезиненный, серого цвета снаружи, и клетчатый изнутри. Вместо запора на моём самодельном портфеле была пуговица. Другие дети носили книжки и тетради в мешочке, третьи перевязывали книжки ремнём. Учебники выдавали в школе, в библиотеке, они были выпущены в 30-е годы. 

Тетради, хотя и ограниченно, но были. Их выдавали где-то 2 раза в год. А вот чернильницу приносил каждый свою из дома. Одни несли её в руке, а другие носили её в сшитом мешочке, привязанном к ручке портфеля.

Мы с сестрой делали чернила из чернильного карандаша. Некоторые добавляли в чернила сахарные крошечки, отчего они начинали блестеть. Сначала мы ходили в школу на Студеной горе, в дом №6. Во дворе дома был барак, где были устроены классы. Мы учились в 3 смены. Уходили из дома очень рано, а возвращались домой уже к 11 часам дня. Во 2-ом классе мы вновь стали учиться в бараках на Студеной горе. В 3-4 классах мы перешли из барака в каменное здание школы №4 рядом».

Семенова Светлана Михайловна:

«До войны я училась в начальной школе №10 на Первомайской улице. Когда началась война, я перешла в 5-й класс. Нас перевели в школу №1. Нашей классной руководительницей была Елизавета Васильевна Гугукина, которая вела русский язык и литературу.  Она часто приглашала детей из семей победнее себе в гости. У неё был небольшой сад с огородом. Мы помогали ей в прополке, а она угощала нас пирогами с морковью, которые мне казались лакомством. Помню, что тетрадей не было, писали только на газетах, обрывках бумаги перьевыми ручками, которые мы называли «макалками», а когда чернила замерзали, то и карандашами.

Зимой в школе было холодно, мы всегда сидели в одежде».

Низова Лидия Павловна:

«Учебный год в 1941 году начался как всегда в сентябре. Я пошла в 3-ий класс, но наша школа была уже занята под госпиталь. Пришлось учиться на дому: то у кого-нибудь из учеников, но чаще всего у нашей любимой учительницы Лидии Михайловны Богородской. Комнатка, в которой она жила, была такая маленькая, что мы все в ней поместиться не могли, и она нас разделила на группы. Потом нам выделили для учебы помещение в посёлке им. Воровского, в бывшем монастыре. Учились мы в три смены. Очень скоро у нас кончились довоенные запасы тетрадей, и мы писали кто на чем. Некоторые делали тетради из газет, другие из оберточной бумаги. Несколько учеников из нашего класса, отличники и стахановцы (так называли хороших учеников) были приняты в пионеры. Среди них была и я.

В 3-ем классе первое время нам выдавали ещё бесплатное питание, которое состояло из маленькой булочки и одной конфетки-помадки. Если ученик почему-то не пришел в школу, то ему относили этот паёк домой.

Когда я училась в 5-м классе, было введено раздельное обучение мальчиков и девочек. Во время войны один учебник выдавался на несколько человек, из-за чего мы не всегда успевали выучить уроки. Учителя понимали нас, старались облегчить наш труд. Частенько устные предметы мы повторяли, вспоминая объяснения учителей, идя в лес за дровами, или собирая в поле щавель или дикий лук. Нас никто не заставлял учить уроки. Мы сами знали, что их надо выучить, да ещё и хорошо. Не могли же мы написать на фронт своим отцам или братьям, что учимся плохо. Мы старались, и этим помогали фронту. В 5-м классе были введены переводные экзамены по всем предметам. У нас были уроки военного дела. Мы могли с закрытыми глазами разобрать и собрать винтовку, знали устройство противогаза, могли отлично бросать гранату, умели перевязывать раненого. Мы ходили строем под барабанный бой.

Керская Елена Павловна:

«До войны я училась в средней школе №3 около Учкомбова (пехотное училище). Я перешла в 6-ой класс весной 1941 года, были веселые летние каникулы, и вдруг – война! В школах были открыты госпитали. Наша школа №3 стала заниматься где-то далеко, за полями и огородами на Всполье. Я перешла в железнодорожную школу, там госпиталя ещё не было. Но вскоре и эту школу закрыли, так как раненых всё везли и везли.

Уроки стали проводить на квартирах у учителей. К середине учебного года в двухкомнатной квартире Грибковых на Рабочей улице в большой комнате устроили класс – поставили парты, повесили на стену карту мира. Хозяйка квартиры извещала о переменах большим колокольчиком.

По карте во время уроков ползали тараканы, для нас было интересным занятием проследить, куда заползёт таракан из Америки. А учителя не понимали, почему их класс не слушает».

У школьников во Владимире был свой дом, в котором они находили тепло и уют, где им всегда были рады и даже помогали выжить в то непростое время. Это был Дом пионеров, который находился в центре города, напротив Николокремлёвской церкви.

Керская Елена Павловна:

Дом пионеров во время войны работал! Голодные, озябшие дети шли туда и продолжали рисовать, лепить, шить, делать модели самолетов, вышивать. Я занималась в кружке рукоделия под руководством Анны Илларионовны.

Мы ходили в госпитали, где штопали бельё раненых.

Я помню, как мы приходили в госпиталь, расположенный в здании между соборами. Там в небольшой комнате мы разбирали бельё и зашивали его. Мы также выступали с концертами прямо в палатах, читали стихи, дарили раненым сшитые и вышитые своими руками кисеты. После занятий в школе мы шли работать в мастерскую Дома пионеров. Эта работа была подспорьем нашим семьям, так как за неё мы получали хлеб по карточкам».

Пугачева Алевтина Петровна:

«Дом пионеров был для нас своим. В швейном кружке учились шить и вязать. Младшие школьники шили кисеты для фронтовиков. Там же учились вязать варежки для фронта. В столярном кружке мальчики получали рабочую карточку на хлеб. В этом доме даже угощали чаем с кусочком хлеба».

Школьники военных лет были настроены на одну задачу: помогать старшим. Они мёрзли в многочасовых очередях, с упорством готовили уроки. Они организовывали тимуровские команды. Они выступали с концертами в госпитале: пели военные песни, танцевали, ставили спектакли. Участвовали в заготовке дров, мастерили подарки для фронтовиков, штопали одежду, научились стирать и готовить. Они умели ухаживать за огородом, готовить сено козе или корове, добывать топливо, носить воду, варить еду, собирать колосья, молоть зерно. Они могли подшить валенки, вставить в ведёрко дно, почистить дымоход в печке, заклеить бахилы, наладить пилу, намесить глину для штукатурки и многое другое.

***

В своей работе мы работе хотели рассказать о бытовой стороне жизни владимирцев в годы войны. Благодаря ей мы познакомились со многими замечательными людьми, старожилами города, ветеранами войны и труда, которые, несмотря на всё пережитое, остались не озлобленными, а добросердечными и жизнерадостными, готовыми поделиться с нами любой информацией. Во-вторых, работая над этой темой, мы узнали лучше жизнь военного времени в тылу. Теперь нам знакомы такие понятия, как: суп из крапивы и из голов селедки, «постный сахар», лепешки из сушеных картофельных очисток, чай со свеклой. Мы знаем, что такое «коптилка», «фигасики», «буржуйка». Нам понятно, что слова «тяжелая военная жизнь» означают в том числе и  золу вместо мыла, платье из занавески, хлеб по карточкам, бахилы из солдатской шинели, учебу в холодных бараках, тетради из газет, портфель из капюшона отцовского плаща, концерты в госпитале, работу на полях и огородах…

Мы очень рады, что воспоминания, которые мы записали, не лежат «мертвым» грузом в фондах нашего музея, а были использованы В. И. Титовой при подготовке книги «Мы вышли из войны» (Владимир, 2004 год).

Значит, есть надежда, что с этими воспоминаниями познакомятся многие жители нашего города.

Текст подготовила В. Календарова