11.12.2006 | О прочитанном

Марксизм для ангелов

Крушение марксизма в земном царстве перевело современный радикальный марксизм на положение теории мира иного

Крушение Советского Союза и полное капиталистическое перерождение Китая глубоко травмировали западную левую мысль. Казалось, что марксизм полностью обнаружил свою несостоятельность, а кроме марксизма в запасе ничего не имелось. Постепенно, однако, радикальная теория оправляется от травмы и перестраивается. При этом консенсус левых теоретиков состоит в признании нескольких коренных пороков марксистской практики минувшего периода. Главной причиной неудачи признается трансформация революционного движения в отчуждающие структуры государственности. Государство, и вообще всякая институционализированная тотальность, признаются главными источниками искажения марксизма, извращения революции и ее вырождения в тоталитаризм опирающийся на нежизнеспособную экономику.

Отсюда и основное направление перестройки марксизма последних лет в сторону моделей не допускающих кристаллизации в тотальностях. Большое влияние на постсоветский марксизм оказал Делёз. У него (а через него у Спинозы), например, позаимствовал понятия множества ведущий итальянский марксист Антонио Негри, чьи идеи сейчас пользуются большой популярностью.

Множество отличается от «народа» тем, что не имеет идентичности и складывается из совершенно различных индивидов – сингулярностей. Такое социальное образование не может стать «тоталитарным», различие в нем всегда преобладает над сходством. Не совсем понятно, как такое множество может взять власть, но это для теоретика не так уж важно.

Иной пример антитоталитарного и еще более радикального подхода предлагает модный сейчас французский философ Ален Бадью. Бадью начинал как ортодоксальный марксист, затем испытал сильное влияние Делёза. Он создал интересную онтологию и активно работает в области политической философии. Свою книгу «Краткий курс метаполитики» он начинает с атаки на Ханну Арендт, которую обвиняет в том, что она свела политическую теорию к борьбе различных мнений, таким образом оторвав ее от практики. Практика же политики, по мнению Бадью совпадает с мышлением, которое проблематизирует настоящее и мыслит в горизонте будущего. Политика собственно и есть для Бадью мышление, при это мышление как таковое, не отчужденное в объекты мышления или понятия. Ведь, когда мышление отчуждается в объектах, с ним происходит то же самое, что произошло с марксизмом в России – кристаллизация в готовых формах, в тотальностях типа государства. Поэтому, если мы хотим сохранить политическое как таковое, мы не должны допустить превращения мысли в объекты мышления.

Бадью считает, что путь к поддержанию мысли без объекта был недавно открыт французским теоретиком Сильвеном Лазарюсом в его «Антропологии имени». Решение Лазарюса оказывается довольно парадоксальным. Он предлагает фиксировать сингулярность  мысли в именах, которые не могут быть названы. Имя фиксирует сингулярность, но если это имя назвать, то оно сейчас же превратит эту сингулярность в объект, то есть в тотальность и т.д. А там уже, понятным образом, мерцает мертвящий призрак государства. Бадью считает иным открывателем путей в мир необъектного Луи Альтюссера, который описал мир субъективности без субъекта. Субъект, по мнению Альтюссера, прямой коррелят государства, государство создает его. Субъективность же выражает себя в действии, в практике, не имеющей субъекта. Мышление таким образом становится чистой политикой без мыслящего субъекта.

Все эти «новые» политические идеи призваны переформулировать марксизм в категориях возможного, а не актуального, динамического, а не статического, дифференциального, а не тотального. Но политическое при этом настолько выводится на рамки нашей действительности (которая основана на тотальностях, институциях, государственности, партиях, мнениях и т.д.), что приобретает совершенно призрачный, химерический характер.

Все выглядит так, как если бы спасение марксизма заключалось в его совершенном отрыве от реальности. Как ни крути, а имена, которые нельзя назвать, множество, не имеющее идентичности, субъективность без субъекта – все это напоминает какие-то математические мнимости, к которым, кстати, Бадью относит онтологию.

Вскоре после развала Советского Союза, в 1993 году Деррида опубликовал странную и довольно двусмысленную книгу «Призраки Маркса». В этой книге он объединил марксов «призрак коммунизма», бесприютно бродящий по Европе, с призраком отца Гамлета и развил своего рода «призракологию», которую он окрестил «hantologie» (от французского слова hanté, которым описывается дом населенный привидениями) в отличие от онтологии. Если онтология обсуждает то, что «есть» , то hantologie касается мира призраков, которые и есть и которых как будто нет одновременно. Марксизм, по мнению Деррида, сам превратился в призрак и наваждение, но, как демонстрирует Гамлет, призрак – далеко не безобидное явление, он участвует в распаде связи времен, о которой говорит Гамлет.

Деррида, конечно, не описывает своей hantologie философские проекты Негри или Бадью, но мне кажется они вполне могут быть отнесены к этой области между бытием и небытием.

Но возможна и иная параллель. Лет 20 назад влиятельный итальянский эссеист Массимо Каччиари опубликовал странную книгу «Необходимый ангел». Каччиари – человек необыкновенной эрудиции, изысканного стиля и всегда пишущий об интересных сюжетах. Но чтение его эссе оставляет странный привкус какой-то неясности, как будто сказать ему все-таки особенно нечего.  «Необходимый ангел», при всех тех же свойствах, представляется мне более удачным, чем другие книги, потому что предмет книги – ангелы – сам по себе довольно неясный. Каччиари свободно движется между разным ангелологиями – еврейской, христианский и  мусульманской. Его главный тезис заключается в том, что ангелы – это необходимые фигуры мысли, в том числе позволяющие преодолеть различие между субъектом и объектом, а я бы добавил, и любую форму объективации. Каччиари пишет: «Человек сталкивается с истиной иначе, чем он сталкивается с миром; в мире он "видит солнце, не будучи солнцем; и он видит небеса и землю и прочие вещи, но он не является этими вещами" («Евангелие от Филипа», 61: 24-25); но, чтобы увидеть  что-нибудь в этой Стране-нигде, он должен преобразиться в это что-то. Это глубокий неоплатонический исток всякой мистической ангелологии, понимающей высшую теорию как henosis (единение), как исчезновение различия между субъектом и объектом».

Именно в мире ангелов субъективность не имеет субъекта, а имена не могут быть названы. Вальтер Беньямин когда-то писал об историческом материализме как форме мессианства, как о своего рода мистической теологии. Крушение марксизма в земном царстве перевело современный радикальный марксизм на положение теории мира иного. То, что не получилось среди людей, может стать теорией политической практики для ангелов.