20.09.2007 | Дизайн / Общество

«Мое любимое платье» 1

Портниха как культурный герой в Советской России

Иллюстрации из коллекции zina_korzina

Какое платье! А девушка похожа на Мадонну.

Андрей Вознесенский — о Тамаре Казавчинской

Материалы, лежащие в основе этой статьи, были получены методом «устной истории».

Английский вариант статьи был опубликован в 2000 году: Vainshtein O. Fashioning Womеn: Dressmaker as Cultural Producer // Para-sites. A Casebook against Cynical Reason / Ed. by Marcus G. Chicago, 2000

В 1997 году я интервьюировала российских женщин, принадлежащих к разным поколениям. Главной темой интервью были любимые платья. Однако уже после первых вопросов стало понятно, что вопрос о любимых платьях функционирует как универсальный ключ: люди начинали рассказывать не только об одежде, но и делиться воспоминаниями. Оказалось, что тема любимых нарядов неразрывно связана с важными событиями личной жизни человека, и, в свою очередь, с фактами политической и социальной истории страны.

Подробнее об аналитике личного гардероба см. сборник статей: Through the Wardrobe 2001

Все женщины, с которыми я беседовала, принадлежат к социальной группе советской интеллигенции. В тексте сохранены подлинные имена: ни одна из респонденток не пожелала скрыть свое имя. Тамара Казавчинская работает в журнале «Иностранная литература», Валентина Ярцева — литературный переводчик, Ирина Белая — домохозяйка, в прошлом журналистка. Мария Заржицкая (1907–2003), самая старшая из моих собеседниц, работала помощником режиссера на Мосфильме. Лидия Попова по специальности — искусствовед. На момент интервью все респондентки проживали в Москве, хотя некоторые из них родились в других городах.

Дополнительным поводом для написания статьи о портнихах послужил мой личный неудачный опыт. Как раз летом 1997 года, когда проводились интервью, я попыталась сшить платье у портнихи.

Я купила ткань и обратилась к портнихе, рекомендованной друзьями. Портниха оказалась молоденькой девушкой лет двадцати, расценки за работу у нее были достаточно высокие, однако это меня не остановило. Вдохновляясь мифологическим образом красивого платья, я несколько раз ездила на примерки в отдаленный район. Результат получился ужасающим: платье вышло настолько безобразным, что я его ни разу так и не надела. После этого провала у меня возникло ясное ощущение, что эпоха, о которой идет речь в интервью, окончательно завершилась и сейчас мы живем в обществе, которое устроено совсем по-другому, и оттого особенно важно успеть записать и осмыслить свидетельства, пока очевидцы еще могут поведать о своем опыте.

Моя глубокая благодарность и самые добрые пожелания всем женщинам, которые согласились участвовать в интервью.

Тема любимого платья неоднократно становилась удобной рамкой для автобиографического повествования (Beckerman 1995; Young 1992). Однако

истории, рассказанные в этих интервью, не похожи на сказки о сбывающихся мечтах со счастливым концом.

Напротив, материалы интервью говорят о том, что нередко было довольно сложно не только обзавестись любимым платьем, но и носить его. В первую очередь в контексте советской истории необходимо учитывать идеологический смысл одежды и существовавшие в определенных обстоятельствах строгие дресс-коды, приводящие к непредсказуемым последствиям. Начну с небольшой истории, рассказанной Лидией Поповой.

Лидия Попова (ЛП): «В 1934 году у нас восстановились дружеские отношения с Турцией. И вот была приглашена советская делегация. Туда входил Орджоникидзе, Ворошилов, Карахан. Я была знакома с Верой Викторовной Карахан. Она была необыкновенно красивой женщиной. В приглашении было сказано, что дамы должны явиться в вечерних туалетах. И вдруг выяснилось, что женам нечего надеть.

ОВ: Правда?! Но почему?

ЛП: Я тоже удивилась — я ведь знала, что у Веры Викторовны была коллекция платьев от Ламановой. И вот все наши правители поехали на прием без жен. Все же прятались, все же чего-то боялись. И ведь тогда был приказ, что надо сдавать драгоценности. Даже если у Веры Викторовны был какой-то гардероб, это было все совершенно не в ходу. То есть никаких туалетов не было» (Попова 1997).

В гардеробе Веры Викторовны Карахан было много платьев Ламановой, сейчас гардероб В.В. Карахан хранится в собрании Государственного Эрмитажа.

Возможно, подобные затруднения идеологического свойства привели, помимо прочих факторов, к широко известному феномену: жены советских государственных лидеров традиционно оставались «невидимыми», крайне редко появляясь на публике. Общественная критика, направленная против нарядов Р.М. Горбачевой, показывает, что даже в период перестройки сохранялось подобное отношение: первая леди не должна носить модные вещи, поскольку это говорит о больших доходах и капиталистической ментальности.

Как видно из этой истории,

иметь в гардеробе красивое платье в советское время еще не означало возможность носить его в обществе.

Советский одежный этикет во многом базировался на императиве программной бедности (англ. dressing down). Подобные нормы, предписывающие «скромность» и «пролетарский стиль» по контрасту с «буржуазной модой», восходили к первым годам советской власти. Отчасти это можно сравнить с «законами о роскоши», действовавшими в средневековой Европе, когда каждому сословию предписывалось носить строго определенную одежду, а нарушителей жестоко наказывали. Любители наряжаться сразу попадали под подозрение, а в советское время «навороченный стиль» воспринимался как покушение на «буржуазный шик». Основными требованиями советского одежного этикета были «скромность», «простота» и «чувство меры» (Vainshtein 1996).

Чтобы убедиться в этом, достаточно открыть любой женский журнал советской эпохи — например, «Работницу» или «Крестьянку». Эти журналы имели колоссальные тиражи: в 1979 году тираж «Работницы» составлял 13 миллионов экземпляров, а «Крестьянка» выходила в 1979 году тиражом 6,5 миллионов. «Работница» была основана Лениным в 1914 году, «Крестьянка» стала выходить в 1922 году. Оба журнала изначально имели четкую классовую ориентацию, которая сохранилась и позже. Главной целью было воспитание рабочих и крестьянских женщин в духе политики партии. Модные разделы в этих журналах также были призваны вносить свою лепту в идеологическую борьбу.

Советы читателям были обычно выдержаны в весьма строгом тоне. Достаточно привести заголовки: «Последите за собой, пожалуйста!» (Работница 1959), «Украшения? Да, но в меру». (Работница 1960) Идея индивидуального вкуса в одежде казалась крайне подозрительной, поскольку подрывала установку на коллективизм.

Рассмотрим статью о шляпках, опубликованную в журнале «Работница» в 1962 году. Шляпа считалась модным аксессуаром зажиточной дамы, и оттого советской женщине следовало проявлять особую осторожность в выборе шляпки, чтобы избежать проявлений «дурного вкуса» и опасных веяний буржуазной моды.

Даже в период хрущевской оттепели язык моды оставался весьма репрессивным. В небольшой статье (занимающей одну колонку текста) слово «нельзя» и прочие запретительные конструкции («не надо», «не рекомендуется») употребляются десять раз. Иллюстрации к статье изображают несчастную женщину, которая выбрала явно неподходящий тип шляпки. Однако если следовать советам автора статьи, ошибок все равно не избежать, так что потенциальной моднице будет проще обойтись вообще без шляпки.

Если сравнить эту статью с аналогичным перечнем рекомендаций и запретов в западном модном журнале, станет очевидно, что разница состоит в двух параметрах: во-первых, жесткий «приказной» тон в советском издании и, во-вторых, постоянный фон «идеологической борьбы» при обсуждении стиля. Сказанное не означает, что в западной прессе для женщин в принципе не может быть жестких рекомендаций — порой тон бывает даже более агрессивным, особенно если речь идет о похудении (Bordo 1993). Однако акценты в западном журнале будут расставлены все же иначе: решающую роль играют эстетические критерии, в то время как в советской культуре — идеологические.

Среди головных уборов, к примеру, «идеологическим» преимуществом пользовались платки и косынки — традиционный убор крестьянских и рабочих женщин. Вероятно, поэтому в советских магазинах всегда был широкий выбор косынок, и государство поддерживало производство павловопосадских платков.

Напротив, шляпки были доступны в ограниченном количестве только городским модницам и оставались «объектом желания» для многих женщин. Шляпки оригинальных фасонов считались привилегией дам из артистической среды.

Продолжение тут

 

Источник: "Теория моды", № 3, 2007,