Автор: Светлана Зверева, на момент написания студентка 1-го курса Тверского государственного медицинского университета, г. Лихославль, Тверская область. Научный руководитель Светлана Владимировна Зверева. 1-я премия XVII Всероссийского конкурса «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Саша признался, что они постоянно были в боевой готовности; как только узнавали, где проходило нападение, их сразу же отправляли на этот блокпост, собирали раненых, а иногда и тела убитых. В Гудермесе попали под обстрел, командир был ранен, солдат осталось всего 15 человек. Им приказали продержаться два дня, паек выдали, а получилось, что нужно было держать оборону две недели. Продукты из сухпайка сначала отсырели, потом заплесневели, но других продуктов не было, поэтому промывали и варили в котелке.
Недалеко от Грозного была расположена радиовышка, которую Сашин взвод должен был охранять. В высохшей земле выкопали блиндажи. Глубина была всего полметра, потому что копать было очень трудно. Когда начался обстрел, один из снарядов прорвал плащ-палатку.
«А мы смотрели и думали: взорвется или нет? Да вообще много чего страшного было. Наш блокпост отделяло от “зелёнки” (зелёнка – это деревья с зелеными листьями, где легко было спрятаться боевикам) минное поле. Боевики перед наступлением гнали овец, коров, которые взрывались на минах. Карт у нас не было, поэтому расположение трупов животных определяло, где поля заминированы, а где уже нет».
Когда были на высотке, солдатам не хватало продуктов, иногда «вертушка» сбрасывала два мешка макарон, их и ели. Нужно было на чем-то варить эти макароны, поэтому за дровами ходили по узкой тропинке в небольшой лесок. Иногда боевики устанавливали растяжки, которые назывались «лягушки» – длинная банка подлетала приблизительно на метр и на уровне пояса взрывалась. «Так у нас один солдат погиб, семь было ранено. Очень опасными были “двухэтажные” мины, когда на заложенную поглубже мощную мину насыпали тонкий слой земли, а сверху ставили вторую мину. При неосторожном разминировании, раздавался сильный двойной врыв. Иногда погибали по глупости.
С поста менялись через 3 часа, до казармы всего 500 м по открытому месту, прежде чем меняться – мы ракетницу пускали, чтобы проверить, не успели ли боевики растяжки поставить.
Мы слышали, что иногда на блокпостах «духи» наших вырезали, поэтому ночью, как только слышали шорох, тут же в темноту начинали стрелять, могли и своих подстрелить… а иногда это просто ежик был. Перед тем как отправиться на задание, патроны приносили ведрами, засыпали, куда только можно, боялись, что попадем в засаду, а у нас боеприпасов не хватит, вот и запасались.
Меняли нас через месяц. Мы за это время уже привыкали к обстрелам, а новенькие не знали, куда бежать, как лучше прятаться. Поэтому мы перед отъездом на базу проводили что-то вроде курса молодого бойца, рассказывали, где прятаться. Но как только мы уехали, нашу высотку накрыли огнем из минометов, так что наша учеба не помогла и не спасла никого».
В июне 1995 года небольшой город Буденновск в Ставропольском крае подвергся нападению банды под руководством Шамиля Басаева. По телевизору постоянно показывали в новостях репортажи с места событий, но, по мнению Александра Т., там на самом деле и 30% правды не показывали, всё было гораздо страшнее. Александр вместе со своими ребятами охранял коридор для спецназа, когда те прибыли освобождать заложников. «Еще нам поручили охранять встречу, где подписывали документы о разоружении. Место было открытое, боевики все вооружены, в зеленых повязках, были на встрече и старейшины. Мы их называли нохчи, или чехи, им верить никак нельзя. Мы политикой не занимались, даже не думали; нас куда отправляли, туда мы и ехали. Иногда мы в горы, а они с гор. Встречались у колодца; мы фляги наполняли колодезной водой, замечали, что «духи» одеты хорошо, а пили они не простую воду, а разводили порошок «юпи», – мы такой первый раз видели, а тех снабжали из-за границы».
Меня интересовал вопрос взаимоотношений с местным населением, и опять в воспоминаниях моих собеседников было много общего.
Как рассказывал Александр М., с чеченцами общались мало, но, бывало, помогали местному населению продуктами, медикаментами. «Надо признать, что местные на нас смотрели, как на собак. Нас предупредили, как только мы в Чечню приехали, что местные могут днем называть тебя братом, другом, защитником, а вечером или ночью обстрелять блокпост. Помню, нам дали задание срочно выехать на помощь нашим в Аргун. Но, проезжая через одно из сел, мы увидели вооруженных мужчин, которые вышли на улицы и заблокировали дорогу. Стали спрашивать, куда мы направляемся, командир соврал, что мы выезжаем домой, тогда нас пропустили. Но потребовали, чтобы мы ехали не напрямую, через Аргун, а по окружной дороге. Вот тогда мы страху и натерпелись, ведь они в любую минуту могли нас перестрелять».
Саша Т. вспомнил, что в июле у них началась настоящая снайперская война. Каждый вечер от пули снайпера погибал солдат. Никак не могли выяснить, где же прячется снайпер и как он проходит так близко к расположению, казалось бы, все уже примелькались, и посторонних просто не было.
«А потом оказалось, что снайпера мы очень хорошо знали. Дело в том, что рядом с нашей школой дедушка ходил, лет 60, вежливый такой, часто подходил к нам, спрашивал, какие фрукты любим, скучаем ли по дому, а как только вечер наступал – начиналась стрельба. Наши разведчики прочесывали окрестности, никак не могли найти, к деду этому тоже заходили, он тихий, в тапочках сидит, спокойно разговаривает. Поймали его совсем случайно, он не успел в огороде установку гранатомета спрятать. И так многие – днем мирные жители, улыбчивые, а как стемнеет – оружие в руки.
Вообще я хочу сказать, что и взрослые и дети не хотели, чтобы мы находились в Чечне. Чуть что, кричали: “Убирайтесь!”, особенно, когда мы колонной за хлебом в Хасавьюрт ездили».
Александр М. с благодарностью вспоминал своих офицеров, с которыми были хорошие отношения, они всегда понимали солдат. В их части не было такого, чтобы кого-нибудь продали на работу, как случалось в других частях. Никто из офицеров не был замечен в продаже оружия и боеприпасов. Если кто-нибудь из солдат поздно возвращался с базара (после 8 часов вечера комендантский час, по движущемуся предмету могли стрелять), так офицеры в любое время выезжали забирать своих.
Александру Т. тоже повезло. «Офицеры у нас очень хорошие. Андрей Елисеев крест получил (он приравнивался к медали за боевые заслуги), так после одного боя, он свою награду солдату вручил. Правда, некоторые, как только приезжали в Чечню, переодевались в солдатскую форму, чтобы не стать мишенью для снайперов».
Каждый, кто был в Чечне, независимо от того, на какой срок отправляли, на полгода или на девять месяцев, хотел побыстрее вернуться домой. Александр М. признался, что никаких «боевых» выплат солдаты не получали. Как и во всех армейских частях, начисляли только 160 рублей. Из них 120 рублей в месяц перечисляли на счет и 40 рублей выдавали на руки.
Александр Т. тоже «не разбогател» на войне: «В полку объявили, что нам льготы положены – 50% стоимость проезда, 50% ЖКХ, но после демобилизации дома заявили, что никаких льгот, в области денег нет».
В декабре 1995 года оба Александра были демобилизованы. На мой вопрос, хотели ли бы они вернуться в Чечню, оба ответили, что если бы 10 лет назад предложили, то согласились бы, а сейчас нет, ведь у каждого семья. А спокойствие и безопасность семьи для них – самое главное!
Ученик нашей школы Максим Б. тоже служил срочную службу в Чечне. Его призвали в армию, в спецнабор, 3 июля 1999 года. Он прошел курс молодого бойца в Тульской десантной дивизии. О командировке в Чеченскую республику командиры говорили с первого дня, а отправили после ноябрьских праздников. Служил он в течение 9 месяцев. Рассказывать о службе категорически отказывается, но его мама передала три письма, остальные он сжег, когда вернулся из армии. Из писем видно, что служба была трудная, правда, Максим старался родителей не расстраивать, поэтому писал в основном общие фразы.
«Со мной все нормально, жив, здоров, погода у нас + 30. Скоро наш батальон уезжает на «Чеченско-грузинскую» границу, но вы не волнуйтесь, всё будет хорошо, но толком еще ничего неизвестно.
Или на границу или нас грузят в вертушки, и мы летим на высоту 2000 метров. А так тут красиво, кругом горы, вот буквально дня три назад распустились деревья, как тут говорится, началась зелёнка, сейчас снайперы будут работать, зимой было видно за 300 метров, а сейчас и за 30 ничего не разглядеть, так что эти уроды будут теперь вплотную подкрадываться, вот такие здесь дела». (Я уже упоминала, что «зелёнка» – это распустившиеся деревья, а за листьями легко могли спрятаться боевики, которые хорошо знали местность).
Удивительно, мне всегда казалось, что в армии все письма перечитывают и писать о боевых операциях нельзя, но вот в письме, датированном апрелем 2000 года, читаю: «Вы, наверное, уже в курсе, что нашу колонну обстреляли. Но это всё было подстроено, потому что когда пацаны ехали обратно, то все блокпосты были сняты и был изменен маршрут. Так что вот так, и в Тулу поехало 16 цинков. Колонну начали обстреливать, где-то часов в (в письме три точки и пропуск –
С. З.) вечера. Сначала хотели наш взвод кинуть на подмогу, но не кинули, потому что мы на следующий день улетели в горы на вертушках на высоту 1600 метров. Там на высоте мы пробыли всего 4 дня, теперь мы опять в полку. Но вы не беспокойтесь, со мной все будет нормально».
Письма Максима – обычные для двадцатилетнего юноши, он спрашивает о здоровье родителей, о сестренке, о друзьях, о даче, на которую раньше ездил с родителями. Читая его письма, понимаешь, что, несмотря на то, что пришлось пережить в Чечне, он всё еще мальчишка.
«У меня всё нормально, погода стоит жаркая до 40 градусов. Сегодня получили сухпай на 5 суток, послезавтра в горы. Также вчера получил письмо от Анюты, ей я тоже ответ написал. Вы главное не расстраивайтесь, всё будет хорошо. Передавайте всем большой привет. Вы пишите, что видели меня, как я сидел на броне, вам, наверное, показалось, потому что к нам в горы корреспонденты не прилетают, они только на равнину ездят, сюда они боятся прилетать. Тут к нам какие-то артисты прилетали, хотели концерт дать, артиллерия как начала стрелять, они сразу же сели в вертолет и улетели. Вот такие дела. Как мне тут уже надоело, скорее бы к вам домой».
Когда Максим вернулся из армии, он старался не вспоминать о том, что ему пришлось пережить, но бросил курить, хотя начал курить еще в 8-м классе, объяснил просто: «для боевиков огонек сигареты – отличная мишень и многие ребята погибли из-за того, что закурили в темноте на посту».
При встрече с чеченцами, которых в нашем маленьком городке достаточно, мрачнел, на скулах начинали ходить желваки, кулаки сжимал так, что косточки белели.
Продолжение следует
4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде.
