Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

18.12.2015 | Книга недели

«Частная жизнь» как роскошь

История, философия и физиология отношений между российским обществом и институтом собственности

Колумнист газеты «Ведомости» и один из главных публичных интеллектуалов страны Максим Трудолюбов на сей раз выступает в роли эдакого современного Адама Смита: в своей небольшой книге он пытается описать историю, философию и, если можно так выразиться, физиологию отношений между российским обществом и институтом собственности. В качестве универсальной сквозной метафоры (а заодно и в качестве основного объекта изучения) он выбирает собственность наиболее понятную, близкую и всенародную, то есть недвижимую.
И снова в фокусе авторского внимания не столько дом как совокупность стен, бытовых приспособлений и обитателей, сколько дом как символ укромного и интимного частного пространства, неподвластного вторжению извне.

В России, по мнению Трудолюбова, с частным пространством дело всегда обстояло неважно: «Россия — необычная страна, поскольку она и колония, и колонизатор. Парадоксальный результат ее многовекового расширения заключается в том, что места в стране много, а жить тесно. Жить тесно, потому что пространства много, а обжитого пространства мало». Эта теснота, скученность на крошечных пригодных для жизни пятачках, окруженных колоссальными дикими просторами, исторически сформировала представление о «частной жизни» как о роскоши, доступной только элите. Причем, начиная со времен Ивана Грозного, элите служилой:
любое благо становилось привилегией, и только лояльность власти обеспечивала право на относительно комфортную частную жизнь на обособленной территории.

Вообще понятие обособления — одно из ключевых для Трудолюбова: не случайно именно извечный символ обособленности — забор — вынесен им в заглавие книги. Потребность хотя бы в призрачном, эфемерном способе отгородить собственный пятачок внутри огромного коллективистского пространства — едва ли не главная потребность русского человека. Отсюда бесконечно ветвящаяся инфраструктура заборов, КПП, вечно закрытых (или в лучшем случае полузакрытых) дверей, да еще и с непременным охранником сбоку. Обособлению физическому сопутствует обособление визуальное: цель любого человека, достигшего мало—мальски заметного успеха — это построение себе «дворца», максимально отличающегося от «типовых» жилищ людей менее преуспевающих. А вот с обособлением юридическим российской недвижимости не везет:
несмотря на десятилетия реформ, собственность на дома и квартиры до сих пор остается у нас в значительной степени условной и временной, не защищенной правом по-настоящему…

Трудолюбов пишет историю российского частного пространства, встраивая ее в самый широкий всемирный контекст. Для того, чтобы интерпретировать семиотику коммуналок, он ныряет в древнюю Спарту и обращается к платоновским диалогам, а истоки привлекательности «сталинок» — главного символа отечественного «пайкового» благополучия — ищет в области средневекового бенефициарного права. С некоторыми выводами автора можно поспорить (так, к примеру, он слишком доверчиво относится к голландской живописи XVII века, которую, как мы уже знаем, беспощадно разоблачала Джудит Фландерс), а от скорости его перемещений по хронологической прямой иногда немного укачивает. Однако едва ли найдется в современной российской публицистике другой человек, способный одновременно на такую залихватскую широту и вместе с тем строгую концептуальность мысли, как Максим Трудолюбов. На этом фоне незначительная небрежность в деталях и легкий эффект укачивания — сущие пустяки, которые не то, что простительны — на них можно вообще не обращать внимания.

 

Источник: Медуза, 12.12.2015,








Рекомендованные материалы



Путешествие по грехам

Если главные вещи Селби посвящены социальным низам — наркоманам, проституткам, бездомным, то в "Бесе" он изучает самую благополучную часть американского общества. Как легко догадаться, там тоже все нехорошо.


Какой сюжет, когда все умерли?

Взявший в качестве псевдонима русскую фамилию, Володин постоянно наполняет свои тексты осколками русской истории и культуры. У его растерянных персонажей нет родины, но Россия (или скорее Советский Союз) — одна из тех родин, которых у них нет в первую очередь. Тоска по погибшей утопии — одна из тех сил, что несет их по смещенному миру, в котором сошли со своих мест запад и восток, леса и пустыни, город и лагерь, мир живых и мир мертвых.